Страница 36 из 47
Ване снился институт и посвящение первокурсников в студенты, которое по обыкновению проходило с обратной стороны Медеуской плотины, на дне гигантской противоселевой ловушки. А самое интересным в этом сне было восхождение по лестнице на эту самую плотину. Сон был каким-то уж очень натуральным — босые ноги с каждым шагом болели всё сильней.
— Быр-быр-быр-быр!
— Мммм?
— Ты чё, урод, спишь что ли?
Мощный тычок в спину придал ускорение, которое плавное перешло в падение.
Уффф! На охапку сена. Фууух! Прелого и вонючего.
Маляренко чихнул и проснулся.
— Развяжите меня, козлы! И попить дайте! И вообще, я требую адвоката!
Секундная тишина взорвалась оглушительным смехом. Смеялось человек шесть или семь и их смех отражался эхом со всех сторон.
«Пещера»
— Развяжите его. И дайте ему напиться. — Властный голос отдал команду и гогот мгновенно смолк.
Перед Иваном, в сумраке пещеры, стоял невысокий человек в кожаных доспехах и с факелом. Больше Ваня ничего разглядеть не успел, потому что этот человек сунул факел почти что ему в лицо. От яркого огня глаз сразу ослеп. Человек с факелом хмыкнул.
— Так вот ты каков… ну что ж — обживайся. Это теперь твои апартаменты.
Перед самым носом Вани заскрипела и гулко грохнула тяжёлая дверь.
Глава 6
В которой Ваня приходит к выводу, что белорусские партизаны — это очень крутые мужики и ему до них далеко
Длинный кожаный трос, сплетённый из множества ремней, засвистел, обтирая край деревянного рельса по которому, ускоряясь, бежала тележка и планер начал набирать скорость. Тяжёлый груз ухнул в пропасть, тележка с крюком улетела следом за ним, а огромная птица, величественно расправив крылья, как-то очень медленно взмыла в небо.
— А-аа-а!
Все семьсот шестнадцать жителей посёлка одновременно с восторгом выдохнули. Взлетел! Птица приподнялась на пару секунд над обрывом и с бешеной скоростью рухнула вниз, скрывшись за краем плато.
— Аа!
Толпа в ужасе качнулась к обрыву.
— Стоять! Стоять! Всем стоять! Ни с места!
Полковник упёрся в ближайших людей и остановил их. Толпа замерла, а потом взорвалась новой порцией ликующих криков — планер вынырнул из пропасти и как парящий орёл взмыл вверх.
— Папка! Он летит! Летит!
Четырёхлетний карапуз Сергей Константинович Кольцов прыгал на шее отца и махал руками.
— Папка, а дядя Вова мне разрешит полетать? Я тоже хочу!
— Разрешит сына, конечно разрешит.
Мысли первого зама «дяди Вовы», полковника Алексеева, Константина Сергеевича Кольцова были далеко-далеко. В тюремной пещере. В камере одного из заключённых.
Напряжение, возникшее вокруг привезённого им пленника, за прошедший месяц достигло апогея. Вся верхушка Новограда успела на три раза переругаться относительно его судьбы и методов его допросов. Исключением пока был лишь он. Константину хватило ума ни разу, по поводу возможного Разрушителя, не высказаться.
— Забери его. — Кольцов снял с шеи сына и отдал его жене. — Совещание. Идти надо.
«Дядя Вова», с сопровождающими, словно линкор среди стаи рыбацких лодок, уже двинул в штаб. С другой стороны взлётки в штаб шествовал владыка со своей свитой. Вопрос, стоявший на повестке дня, был и прост и сложен и требовал незамедлительного решения.
Костя вздохнул.
— Пойду я.
— Итак, — Алексеев обвёл взглядом собравшихся, — толку — ноль. Так?
— Так. — Отец Илия покачал головой. — Молчит, проклятый. Что мы только не делали…
От взгляда Кости не укрылись мимолётное неудовольствие на поджатых губах Батюшки. Отец Пётр был оччччень недоволен. Да и Матушка как-то странно замерла.
Бывший психотерапевт тем временем, продолжил.
— Мы, конечно, могли бы его быстро выпотрошить… но… Пётр Михайлович запретили-с.
Костя вздрогнул. Это «с», постоянно добавляемое вонючкой-садистом, его достало окончательно и бесповоротно.
— Пытку бессонницей я сам велел прекратить. Испытуемый, после пяти суток впал в пограничное состояние. Бред сумасшедшего нам не нужен, я полагаю?
Полковник коротко посмотрел на отца Петра и Матушку. Та сидела, накинув на голову капюшон своего плаща, и не шевелилась.
— Дальше. Что вы предприняли?
— Мы… понимаете… — Отец Илия тянул кота за хвост изо всех сил. — У нас не было полномочий. Мы могли бы его опоить. Некие запасы спирта у меня есть. И настойка опия тоже…
— Грех это!
— Батюшка, я понимаю, что наркотик это, конечно, перебор… но алкоголь… сухой закон здесь многим поперёк горла…
— Мы сейчас не об этом говорим.
Властный голос Алексеева разом пресёк, начавшуюся было дискуссию о полном запрете спиртного в Новограде.
— Дальше. Что вы предприняли?
— Мы… — Голос Илии жеманно притих. — Работали над его пальцами. Теми, которые не двигаются. На правой руке. Чувствительности они, слава Богу, не потеряли.
— И?
— И ничего. Испытуемый мочится при виде… эээ… матушка, простите… огня и инструментов, но откуда он приплыл — не говорит. Он рассказал нам всё. Всю свою жизнь с детства. Он признался в воровстве в школьной столовой и в вымогательстве денег у сослуживцев, но откуда у него эта лодка он не говорит.
— И что дальше?
— Не знаю, — Отец Илия развёл руками. — Эти два пальца мы растянули на неделю, но… они уже закончились. Надо что-то решать. Или работаем дальше по пальцам или что-то новое придумываем.
— Молчит?
— Нет. Кричит. Плачет. Умоляет. Отказался от своего атеизма. Принял крещение. Делает всё, чтобы его… чтобы с ним не работали. Временами, э… во время работы, впадает в полубессознательное состояние и начинает читать мантры.
— Мантры?
— Что-то похожее. Он сам себе нечто вроде психоблока поставил.
— И что же…
— «Доча-сына», «доча-сына»…
Матушка хрустнула пальцами, а в штабе повисла тягостная тишина.
— Ясно. Там, откуда он приплыл, у него есть дети. Он не скажет.
— Да скаааажет. Если мы…
— Нет, — Отец Пётр своим тихим голосом сразу завершил не начатую дискуссию, — он, пока, мне нужен относительно целым. Отец Илия, вам это ясно?!
— Да, владыка.
Начальник контрразведки встал и низко поклонился.
Анастасия Ивановна странно кашлянула. У всех присутствующих сложилось такое ощущение, что женщину мутит.
— Матушка, — Полковник перевёл на неё взгляд, — вы уверены, что лодка это знак? Вы не ошиблись? Может мы зря этого Ивана…
— Работайте дальше.
Женщина резко встала и быстрым шагом покинула холодную пещеру.
Денёк сегодня выдался просто замечательный! Ахмед, безъязыкий тюремный раб, приволок к нему в камеру не обычную бурдомагу, а роскошнейший завтрак-обед-ужин! Громадную свеклу. Тёмную, почти чёрную и очень сладкую. Турок помычал, поулыбался и, прихватив на прощание парашу, ушёл, а Иван облизнулся и взял тяжёлый корнеплод в руку. Держать два килограмма в одной левой, при этом обдирая ногтем правого указательного пальца земляную корку было очень неудобно, но всё равно — это был пир. Обычная плошка разваренных злаков, несолёная и без всяких признаков мяса, давно уже не лезла в рот и Ваня, несмотря на лютый голод и тощий живот, в последние дни эту кашу вываливал на пол.
А ещё сегодня с утра никто к нему не пришёл. Ни отец Илия, с его задушевными разговорами, ни Василий Алибабаевич, с его переносной жаровней и раскалённым прутом.
«Ай-й-й!»
При одной только мысли о Васе живот судорожно сжался, а ноги сами собой заскребли пятками по каменному полу, пытаясь отодвинуть тело своего владельца подальше от двери.
Всю последнюю неделю его ни о чём не спрашивали. Вообще ни о чём. Вася молчал как рыба, ласково улыбался и каждое утро отжигал раскалённым железным прутом по одной фаланге. Ваня посмотрел на аккуратно забинтованную руку. Ахмедка был молодец. Всё-таки медбрат. На скорой в Трабзоне работал. Под стираные бинты он всегда подкладывал какие-то травки, которые облегчали боль. Да и нагноений никаких не было.