Страница 21 из 29
— Со времени Эвергета II[14] зарегистрированные земельные участки являются неприкосновенными, а участок Дидима был зарегистрирован.
— Тем лучше. Да намекни послу, что, насколько тебе известно, регент может изменить своё решение.
— Я же сошлюсь на своё право выбирать место для статуи. Сама царица приказала учитывать моё мнение в этом вопросе.
— Это самое главное. Тогда до свидания. К Барине лучше не ходи сегодня вечером. Если увидишь её, скажи, что Архибий собирался её навестить; я после скажу тебе зачем. Потом я отправлюсь к Ире и попытаюсь уговорить её. О желании Цезариона лучше не упоминать.
С этими словами Дион пожал архитектору руку и направился к толпе, окружавшей высокий пьедестал на полозьях, на котором привезли тщательно закутанную статую.
Ворота в доме учёного были открыты, так как посланник регента действительно явился к нему некоторое время тому назад. Скифская стража, присланная приятелем Барины, экзегетом[15] Деметрием, удерживала наплыв любопытных.
Архитектор был знаком с начальником стражи и скоро стоял возле имплювия[16], посреди которого бил небольшой фонтан, орошавший влажной моросью круглую клумбу с цветами. Старик-невольник только что зажёг лампы на высоких подставках.
Когда архитектор вошёл в дом, там уже собрались чиновники, писцы, понятые — всего человек двадцать с казначеем Аполлонием во главе.
Раб, проводивший Горгия, сообщил ему об этом.
В атриуме[17] его остановила девушка, принадлежавшая, по-видимому, к семье учёного. Он не ошибся, подумав, что это Елена, младшая внучка Дидима, о которой говорила ему Барина. Правда, она была не похожа на сестру. Вместо светлых кудрей Барины головку девушки обвивала густая гладкая, чёрная как смоль коса. В особенности поразил архитектора глубокий, низкий голос, выдававший внутреннее волнение, когда она обратилась к нему с вопросом, в котором слышался лёгкий упрёк:
— Ещё какое-нибудь требование?
Он прежде всего удостоверился, что говорит действительно с Еленой, сестрой его приятельницы, а затем сообщил ей, кто он и зачем явился.
Первое впечатление, которое она произвела на него, не было благоприятным. Лёгкая складка на лбу, показавшемся ему слишком высоким для женщины, обнаруживала недружелюбное настроение, а красивый рот обличал страстный характер и придавал её безукоризненно правильному лицу строгое, даже жёсткое выражение. Но услыхав, что он пришёл защитить её деда, она глубоко вздохнула и, приложив руку к груди, воскликнула:
— О, сделай всё, чтобы помешать этому ужасному решению. Никто не знает, как дорожит старик этим домом! А бабушка! Они умрут, если у них отнимут его!
Её большие глаза глядели на него с жаркой мольбой, а в глубоком голосе звучала искренняя любовь к семье.
Архитектор должен был помочь им и от всей души желал этого. Он сказал ей об этом, и она отнеслась к нему как к помощнику в трудную минуту и с трогательным чистосердечием просила его сказать деду, за которым собиралась сходить, что не всё ещё потеряно.
Архитектор с удивлением спросил, неужели Дидим ещё ничего не знает.
— Он работает в беседке у моря, — быстро отвечала она. — Аполлоний — добрый человек и согласился подождать, пока я подготовлю деда. Но мне следует поспешить. Дед уже раз десять присылал сюда Филотаса, своего ученика, узнать, что здесь за шум; но я велела ему сказать, что народ стремится в гавань узнать новости о царице. Тут не раз поднимались крики, но дед ни на что не обращает внимания, когда сидит за работой, а Филотас — молодой ученик из Амфиссы[18] — любит его и слушается меня. Бабушка тоже ничего не знает. Она глуха, а рабыням запрещено рассказывать, что происходит. Внезапный испуг может повредить ей, так сказал доктор. Только бы мне не слишком огорчить деда!
— Хочешь, я провожу тебя? — дружески спросил архитектор.
— Нет, — отвечала она. — Он не сразу поверит чужому человеку. Только когда Аполлоний сообщит ему обо всём, постарайся утешить, если увидишь, что он будет очень огорчён, и скажи, что есть друзья, которые заступятся за него.
Тут она благодарно кивнула ему головой и поспешно направилась в сад через боковую дверь.
Архитектор смотрел ей вслед, тяжело дыша, с блестящими глазами. Как добра эта девушка, как заботится о своей семье! Как разумно поступает это юное существо! Он видел её при недостаточном освещении, но она должна быть очень хороша собой. Во всяком случае у неё прекрасные глаза, губы и волосы. Сердце его забилось быстрее, и он спросил себя, не лучше ли эта девушка, одарённая всем, что составляет истинное достоинство женщины, своей сестры Барины, хотя та, бесспорно, привлекательнее? Хорошо, что его подбородок и щёки были закрыты бородой, потому что Горгий, зрелый, степенный муж, покраснел при этой мысли. И знал почему. Всего полчаса тому назад он думал и говорил Диону, что считает Барину обворожительнейшей из всех женщин, а теперь новый образ оттеснил прежний и наполнил его новым, быть может, сильнейшим чувством.
Это случалось с ним не в первый раз, и его друзья, в том числе и Дион, подметили эту слабость и отравили ему немало весёлых часов своими насмешками. Немало белокурых и смуглых, высоких и маленьких красавиц воспламеняли его сердце, и всякий раз ему казалось, что именно ту, которой подарил свою быстро вспыхнувшую привязанность, он должен назвать своей, чтобы стать счастливым. Но, прежде чем доходило дело до чего-нибудь решительного, возникал вопрос, не нравится ли ему ещё больше другая. В конце концов она начал думать, что его сердце не может принадлежать какой-нибудь одной женщине, а только всему слабому полу, поскольку он молод и прекрасен. Правда, он чувствовал себя способным сохранить верность, так как отличался постоянством и готовностью на всякие жертвы в отношениях к друзьям, но с женщинами дело обстояло иначе. Неужели и образ Елены, показавшийся ему таким необыкновенным, скоро побледнеет? Это было бы удивительно, а всё-таки он был уверен, что на этот раз Эрос ранил его не на шутку.
Всё это с быстротой молнии промелькнуло в его голове и взволновало его сердце, пока он проходил в имплювиум, где чиновники с нетерпением ожидали владельца дома. Горгий с обычной прямотой и решительностью объяснил им, почему он надеется, что их поручение останется неисполненным, а казначей уверил его, что будет очень рад, если регент отменит своё распоряжение. Он охотно подождёт, пока внучка сообщит старику-учёному о грозящей ему несправедливости.
Впрочем, терпение его недолго подвергалось испытанию, потому что старик был предупреждён прежде, чем Елена успела дойти до его домика. Философ Евфранор, престарелый член Мусейона, пробрался к нему в сад и рассказал обо всём, не обратив внимания на предостерегающие жесты и взгляды Филотаса. Но Дидим знал своего коллегу, который, ведя такую же отшельническую жизнь, посвящал остаток своих дней и сил науке. Поэтому он только недоверчиво покачал головой и сердито воскликнул, как будто дело шло о самом незначительном происшествии: «Ну, что там ещё! Посмотрим!»
С этими словами он встал и хотел выйти из комнаты, забыв даже о сандалиях, стоявших на ковре, и верхней одежде, висевшей на полке с книгами, — до такой степени, несмотря на кажущееся спокойствие, был он взволнован неожиданным известием. Но его друг, молча следивший за ним, остановил его. В эту минуту вошла Елена.
Старый философ, смущённый недоверием своего друга, обратился к ней с просьбой убедить деда, что случаются иногда вещи, противоречащие нашим желаниям. Она осторожно сообщила ему обо всём, прибавив, что надеется на помощь архитектора.
Дидим опустил голову, потом выпрямился и, не обращая внимания на плащ, который Елена держала наготове, отворил дверь и вышел со словами: «Нет, этого не будет».
14
Имеется в виду Птолемей VIII Эвергет II.
15
Экзегет — толкователь, проводник, возможно, инспектор или хранитель одного из отделений Мусейона.
16
Имплювнй — прямоугольный неглубокий водосток — бассейн в центре атрия (закрытого внутреннего дворика, располагающегося в центре жилого дома). В кровле над имплювием находился комплювий — прямоугольный проем, через который в бассейн стекала дождевая вода.
17
Атриум (точнее атрий), в который выходили двери почти всех помещений первого этажа, обычно использовался как гостиная.
18
Амфисса — город в Средней Греции.