Страница 7 из 44
«Разговор о Н. Ф. Ее портрет у генерала целовал. Ее лицо».
Появление Н. Ф. в прихожей Иволгиных для этого Мышкина:
«встреча судьбы
Поражен встречей. Обалдел.
Остолбенел, увидев ее.
Столбняк».
Смоктуновский здесь описывает внутреннее состояние героя, но и внешнее действие. Партитура жестов и действий, иногда с тонкими психологическими мотивировками, в этой тетради расписана весьма подробно. Так, после приезда Настасьи Филипповны:
«Вышел молча, чтобы не говорить с матерью Гани о Н. Ф.».
Или, начав разговор с Н. Ф., рассмеялся, а потом
«Резко прошел смех».
Встреча с Н. Ф. для Мышкина — своеобразная точка зенита, момент высшего напряжения, но и высшей ясности, когда все накопленные душевные силы обрели цель, момент становления человека:
«Ясность — успокоенность полная — я не обманулся.
Знакомство — мир вокруг ушел.
Фантасмагория какая-то.
вы даже представить себе не можете!»
Потом, много лет спустя, на встрече со зрителями Смоктуновский откомментировал свою работу над Мышкиным: «Я понял, чего мне не хватает; мне не хватает полного, абсолютного, божественного покоя. И на основе этого покоя могли рождаться огромные периметры эмоциональных захватов…».
И момент встречи с Настасьей Филипповной был для его князя Мышкина как раз той точкой ясности и божественного спокойствия. Мышкин встречал свою судьбу, и эта встреча освобождала его. На кипящие вокруг страсти этот Мышкин смотрел чуть со стороны, как человек, который вошел в очарованный круг и потому отгорожен от происходящего погружением в собственный мир:
«ЧТО ВЫ ТУТ ДЕЛАЕТЕ, ГОСПОДА???»
Он задержал руку Гани, замахнувшегося на сестру, а, получив от него пощечину, «не отпрянул назад, а собрался, как натянутая пружина, словно приготовился к ответу».
Мышкин появлялся у дверей Настасьи Филипповны, сжигаемый тревогой:
«Впустят или не впустят???
ищущий напряженный глаз.
— Только она. Предупредить ее».
Увидев Настасью Филипповну, этот Мышкин мгновенно все забывал, смотрел на нее:
«Как на портрет, созерцает ее
и вот я стою перед вами».
В дальнейшем в тетрадках ролей Смоктуновский часто будет пользоваться приемом «потока мыслей». В моменты, когда герой молча присутствует на сцене, артист будет подробнейшим образом расписывать его внутреннее состояние, мысли, эмоции, создавая тем самым линию внутреннего действия. В Мышкине артист только начинает осваивать эту технику:
«Сцена смущения и неудобства.
а может быть, кто-нибудь другой есть у вас?»
И далее в сцене исповеди Настасьи Филипповны:
«успокоить ее.
Вырвать ее
с чего вы на себя наговариваете. тему «вещь» снять. встряхнуть ее опомнись.
Боже мой, до чего довели человека!»
Смоктуновский жил в этой сцене тревогой и болью за прекрасную и несчастную женщину, абсолютно не задумываясь о себе, о своей любви, о своих надеждах. На полях сцены, где Мышкин показывает письмо об ожидающем его колоссальном наследстве, Смоктуновский пометил себе:
«Никакого значения письму».
Так же как выписал подтекст мышкинских фраз о Рогожине («Он пьян. Он вас очень любит»):
«Он — хороший. Он не такой».
И очень неожиданный внутренний посыл, с каким Мышкин делает Настасье Филипповне предложение:
«Я ВАС БУДУ ВСЮ ЖИЗНЬ УВАЖАТЬ, НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНA».
«Я ЗНАЮ, КАК ВАС МОЖНО ВЫЛЕЧИТЬ.
А СЕЙЧАС ВЫГОНИТЕ ВСЕХ».
Во время репетиций он дважды подавал заявление об уходе, был уверен, что проваливает роль. Неоднократно цитируется рассказ Смоктуновского о том, что необходимый внутренний толчок он получил, разглядывая в толпе человека, спокойно читавшего книгу. Толпа суетилась вокруг, а тот не замечал ничего, погруженный в свою книгу и свои мысли. Редко рассказывается продолжение знаменательной встречи. Смоктуновский подошел и познакомился со стоящим человеком, филологом Сергеем Закгеймом, недавно вернувшимся из лагерей, где пробыл 17 лет. Он потом часто обедал у Смоктуновских, говорил о Достоевском. Как вспоминает Суламифь Михайловна Смоктуновская, «Иннокентий Михайлович к нему приглядывался. И потом как-то сказал: кажется, я нашел Мышкина. Какие-то жесты, манера жестикулировать что-то подсказали». И в классическом романном Мышкине вдруг угадывали «тюремную» пластику, дававшую особую подсветку самому свободному герою нашей сцены.
Так или иначе, но в декабре 1957 года к артисту пришла уверенность в своем видении образа. Жена Смоктуновского, получив радостное известие, откликается в ответном письме: «Главное, что теперь ты убежден в своем видении, а стало быть, убедил в нем других. Большое спасибо, что ты поделился со мной этой радостью».
«В доме Рогожина».
В этой сцене меняется пульс записей Смоктуновского. Редкие пунктирные пометки сменяются горячечным потоком. И самый ритм чередования фраз передает растерзанное состояние, лихорадочную работу его мозга, напряжение, с каким он пытается не давать воли своим предчувствиям, твердому тайному знанию о смертоубийственном замысле Рогожина:
«Знает, что он хочет убить его.
Идти к нему или не идти?
Пойти — понять».
Тональность прихода Мышкина:
«Пришел к сопернику».
И самая тягостная обязанность — притворяться:
«Все видит — понимает, но прячет.
Все хорошо — ничем не выдать своего подозрения.
«Даже волосок бросает тень». Гете».
Мышкин, по мысли артиста, не подозревал Рогожина — он знал, что с ним творится. Обостренная чуткость позволяла ему улавливать любой волосок в чужой душе. Но эта телепатическая способность читать в других людях не приносила радости. Этот Мышкин мучился собственным знанием и пытался заслониться от страшной правды:
«Не хочу верить в то, что готовится убийство.
люди лучше, чем я о них думаю».
Параллельно его диалогу с Рогожиным Смоктуновский выписывает внутренний монолог Мышкина:
«Она от него убежала ко мне, почти враги.
Давай выясним отношения: ты сам понимаешь
— Я уйду с твоей дороги.
— я больше не буду тебе мешать.
— Вижу, как ты мучаешься.
— Милый, да ведь ты меня теперь ненавидишь. Ты же не веришь».
И дальше важнейшее определение способа контакта Мышкина с окружающими ЛЮДЬМИ:
«Ответ не на фразу, а на внутренний монолог».
Его Мышкин реагировал не на сказанное вслух, а на мысли «про себя», понимал и чувствовал собеседника в его сокровенных душевных движениях. И это создавало странную двойственность его контакта с людьми: постоянно погруженный в себя, слушающий какой-то внутренний голос, Мышкин «слышал» и воспринимал всего собеседника с абсолютной полнотой. И с этим же связана еще одна принципиальная черта актерских тетрадей Смоктуновского: он не только комментирует реплики своего героя, он выписывает его внутреннюю реакцию на слова собеседника, тем самым создавая непрерывность душевной жизни, и тот контакт с партнером, когда отвечаешь не на слова, а на то, что стоит за ними. Его Мышкин внутренне переживал горячечный рассказ Рогожина, и Смоктуновский выписывает амплитуду противоречивых душевных движений:
«— Ой, как она его растравила!
— Он ЖЕ ЕЕ ЗАРЕЖЕТ.
— ДО СИНЯКОВ ИЗБИЛ — НЕ ВЕРЮ.
— Как ты ее больную, сумасшедшую, несчастную…
— Ее надо спасать.
— Ее надо увозить».
И здесь же Смоктуновский выписывает общий стержень роли:
«ВСЮ РОЛЬ ПОСАДИТЬ НА СТРАШНУЮ ЛЮБОВЬ К Н. Ф.».
Эпитет «страшная» передаст и огромность чувства, и его больную мучительную природу. Так же как и распространенное актерское словосочетание «роль посадить» рядом со «страшная» вдруг вернет ощущение напряжения насильственного акта («посадить на иглу», «посадить на кол»). Как бабочка, насаженная на иголку, его Мышкин жил, пронзенный своим чувством, ни на секунду не имея сил забыться.
Он цеплялся за каждую возможность какого-то разрешения немыслимой ситуации. Его фразу «Кто знает, может, Бог вас и устроит вместе» артист снабдил несколькими пометками: