Страница 144 из 199
— Мы всегда равны в борьбе за существование. У человека всегда есть сила защищаться, слышишь, Кайафа? Всегда.
Кайафа:
— Вокруг рвутся снаряды. Я не слышу больше самого себя.
Генерал Мишич:
— Остановите прорыв. Нас охватывают и сжимают. У нас есть только один путь к отступлению. Я сказал: вы несете личную ответственность. Именно вы! Больше некому, слышите, Кайафа!
Кайафа:
— Сделаю все, что смогу. Более того не сумею, генерал.
Генерал Мишич:
— Сделайте то, что считаете невозможным, полковник… Я вас слушаю, Васич.
Васич:
— Мы потеряли Бабину Главу.
Генерал Мишич:
— Лучше бы мы потеряли твою голову!
Васич:
— Я вас не слышу.
Генерал Мишич:
— Тогда, значит, мы потеряли Сувобор.
Васич:
— Пока мы удерживаемся на Молитвах.
Генерал Мишич:
— Как это «пока»? Почему «пока»? На Молитвах вы будете держаться, пока я не прикажу поступить иначе. Соберите войска на Молитвах.
Васич:
— Перевалы, ущелья и гребни вконец раскромсали мою дивизию. Двух батальонов не собрать.
Генерал Мишич:
— Это вам кажется оттого, что вы смотрите на карту. Жизнь не защитишь, глядя на карту, Васич. Отечества и свободы нет на карте. Еще на экзамене в Генеральном штабе вы должны были знать свою родину, как собственный дом и собственную жену.
Васич:
— Спасибо за урок географии, генерал. Только моя дивизия не заблудилась на Сувоборе, ее растерзали горы и противник. Меня долбит целый корпус.
Генерал Мишич:
— Слушайте меня. Если мы немедленно не улучшим свое положение и противник закрепится на сувоборском водоразделе, можете считать себя окруженным и пойманным за шиворот. Между нами и Ужицкой группой зияет пустота. Там швабы сумеют пройти маршевыми колоннами, понимаете? Вы должны сегодня защитить Сувобор, Васич.
Васич:
— Я вас спрашиваю, как? С кем? Вы меня слышите, чем?
Генерал Мишич:
— Своей головой полковник!
Васич:
— Моей головой Сувобор не защитишь, генерал!
Генерал Мишич:
— И твоей головой должно защитить Сувобор, Милош Васич! Остальное я выскажу, когда положу трубку.
Кайафа:
— Вы знаете, господин генерал, я не отказываюсь от своих слов и не боюсь за свои решения.
Генерал Мишич:
— Я не обязан все выслушивать, полковник.
Кайафа:
— А я обязан доложить вам: даже если сегодня я сумею удержать Раяц, завтра я буду вынужден его оставить. Вот так.
Генерал Мишич:
— Ну раз уж сегодня мы начали воевать между собой, то вот что я вам скажу: и полицейские, и дорожники выполняют свои обязанности во имя отечества. За исполнение своих обязанностей полагается жалованье. Слышите?
Кайафа:
— Я не ради жалованья, но ради чести следую военной присяге, генерал.
Генерал Мишич:
— Военная присяга существует не для того, чтобы ей следовать в казарме и в мирных условиях, полковник. Мы, солдаты, приняли ее во имя одного-единственного дня. Одного часа. Одного мгновения, которое нас ожидает. Это женщине всегда нужна верность. А родине она нужна только однажды, но до конца. Наступил такой час. Вы меня слышите, Кайафа?
Кайафа:
— Неужели для обороны Сувобора у командующего армией не найдется другого распоряжения? Если вы меня вдохновляете присягой, чем я могу вдохновить своих солдат?
Генерал Мишич:
— У меня нет армейских резервов, чтобы дать их вам на Раяц. Я использую свое последнее право командующего: напоминаю вам о военной присяге. Воспользуйтесь и вы этим своим правом. И сообщите, когда сумеете сделать что-нибудь хорошее.
Начальник штаба армии Хаджич:
— Два сообщения от Верховного командования. Во время наступления, предпринятого сегодня утром и в первой половине дня, Обреновацкая группа и Вторая армия понесли большие потери. Не добившись никакого успеха. Третья армия не выдержала удара. Левый ее фланг поспешно отступил в полном беспорядке. От нас требуют срочной помощи.
Генерал Мишич:
— Ответьте, что я могу прислать им вестовых и своего ординарца Драгутина Рекалича. Что с наступлением Ужицкой группы? Сумеет ли она помочь нам, чтобы не подвергся окружению наш левый фланг?
Хаджич:
— Об этом ничего не сообщают, господин генерал. Мне думается, особенно рассчитывать на их наступление у Зайчицы не приходится.
Генерал Мишич:
— Черногорцы попытаться не могут?
Хаджич:
— Верховное командование переслало нам телеграмму генерала Янковича из Цетиня. Противник в течение всего дня атаковал сектор Вихра — Врановина — Варда. Атаки отражены. За четыре дня противник потерял около шестисот человек убитыми и ранеными. Для наступления у черногорцев нет сил.
Генерал Мишич:
— До ночи от меня больше не будет приказов. Я угрожал командирам дивизий и призывал их к исполнению воинской присяги. Командиры дивизий сделают то же самое в отношении командиров полков, а те в отношении командиров батальонов. А командиры батальонов не осмелятся пригрозить командирам рот. И здесь конец моей власти. Остаются еще полевые суды.
Хаджич:
— Командиры полков тоже не осмелятся угрожать. В некоторых частях сегодня имели место столкновения между солдатами и офицерами и перестрелка. Из Милановаца и Чачака передают, что толпы дезертиров спускаются с гор. Многие сдаются в плен. Сдался целый батальон вместе с шестью офицерами.
Генерал Мишич:
— В Первой армии перебежчиков и дезертиров нет, полковник. Это отчаявшиеся, несчастные люди, но вовсе не перебежчики и не дезертиры. Не обессудьте, я на вас не кричу. Потребуйте немедленно сведений из штабов дивизий, допрошены ли сегодняшние пленные, усталые ли они и голодны ли? Достаточно ли у них боеприпасов? Есть ли резервы у наступающих частей?
Люба Милич:
— Положение Моравской дивизии, господин генерал, стало невыносимым. Крошат последние опорные пункты.
Генерал Мишич:
— Неужели вы полагаете, что положение Первой армии, которой, как вы знаете, командую я, лучше и благоприятнее? Не думаете ли вы, что положение всей сербской армии лучше положения вашей дивизии, полковник?
Люба Милич:
— Я несу ответственность за Моравскую дивизию второй очереди, а не за Первую армию и не за все сербские вооруженные силы, господин генерал. Я говорю и действую в пределах своей компетенции и обязанностей. И, поверьте, сил.
Генерал Мишич:
— За дивизию вы несете ответственность, пока она находится в казармах или участвует в параде. А коль скоро речь идет о самом существовании народа, то вы, Люба Милич, отвечаете за все, что произошло от падения Косова до потери Миловаца и Гукоша. И за все, что произойдет от Гукоша до Сегедина и Загреба. До наступления великой тишины. Вы слышите? Нет, не потому, что вы полковник. Но потому, что вы мужчина, серб. Да, вот так. А когда смеркнется, когда противник больше не будет видеть вас в прицельные приспособления, вы оттянете свои войска на линию Плоче — Саставцы — Честы-Буки.
Люба Милич:
— А орудия? По какой дороге до Честы-Буков? Я не вижу на карте туда дороги. Там непроходимое место.
Генерал Мишич:
— При чем тут карта! Вся страна у нас — только шаг сделать и руку протянуть. Повсюду можно пройти и до всего дотянуться. Непроходимых мест нет. Слышите? Где человек не ходил, ходила скотина, где ее не было — лесные звери. Теперь нам нужно пройти по их следам. Защищать все, что наше. Каждое растение, каждую зверюшку. Свой собственный след защищать.
Милош Васич:
— Все мои усилия тщетны. Дивизия разваливается. Остатки одного полка в беспорядке кинулись на Парлоги и Равни-Гай.
Генерал Мишич:
— Ну и что? Ожидаете соболезнований? Как же дальнейшие усилия?
Милош Васич:
— Я ожидаю понимания командующего армией, господин генерал. А усилия продолжаем прилагать силой предсмертного стона. Умирающие царапают ногтями землю. То есть снег.
Генерал Мишич:
— Пусть царапают не снег, а физиономию своего противника. Хотя бы этого добейтесь. Царапайте его!