Страница 6 из 15
Наконец книга увидела свет, но вышла анонимно, без указания имени автора. Власти боялись назвать его, хотя рука цензора весьма добросовестно прошлась по рукописи. Книга носила следующее название: «О государственном кредите. Сочинение, писанное в начале 1832-го года». Таким образом, снимались опасения, что книга написана была в годы членства Орлова в тайном обществе, хотя на самом деле, по крайней мере, многие ее страницы родились именно тогда.
Не вдаваясь в подробный анализ книги, отметим, что она занимает, по мнению исследователей, выдающееся место в истории финансово-экономической науки. Орлов выступил как страстный приверженец государственного кредита, займов и в то же время умеренности налогов. По своей классовой сущности книга была капиталистической, по сути дела опережала свое время и, быть может, поэтому не была широко замечена современниками. Кроме того, возможно, многих отпугнул узкоспециальный на первый взгляд характер книги.
Один из экземпляров Орлов послал Пушкину. Так Пушкин входит в наш рассказ о доме на Малой Дмитровке.
Для нас дружба с Пушкиным уже сама по себе служит свидетельством человеческой неординарности. Для характеристики Михаила Федоровича Орлова, личности огромного масштаба, современника поэта, эта дружба органична. Знакомство Пушкина и Орлова состоялось еще в 1817 году, когда они оба были членами литературного общества «Арзамас». Пушкин чаще всего в письмах называет Орлова старым арзамасским прозвищем Рейн. Однако по-настоящему они сблизились в Кишиневе, во время южной ссылки поэта. Их общение было очень тесным. Е. Н. Орлова в письмах брату Александру рассказывает: «У нас беспрестанно идут шумные споры — философские, политические, литературные и др. ...»; «Мы очень часто видим Пушкина, который приходит спорить с мужем о всевозможных предметах». А вот свидетельство самого Пушкина: «Пишу тебе у Рейна — все тот же он, не изменился, хоть и женился»,— это из письма П. А. Вяземскому.
Несмотря на многолетнюю разлуку, связи Орлова и Пушкина не прерывались. Будучи в Москве осенью 1832 года и живя в своей любимой гостинице «Англия» в доме Обера в Глинищевском переулке (ул. Немировича-Данченко, 6), Пушкин заходил к Орлову. Екатерина Николаевна Орлова писала брату Николаю 11 октября: «Пушкин провел здесь две недели, я его не видела, он был у нас только один раз утром, и больше не появлялся...»
Возможно, что посещение Орлова Пушкиным, о котором пишет Екатерина Николаевна, .было ответом на записку Орлова Александру Сергеевичу, предположительно относящуюся к этому пушкинскому пребыванию в Москве:
«Вот, милый Пушкин, письмо к моему брату (А. Ф. Орлову.—Е. X.) и два ящика с цветным стеклом. Передай брату и то, и другое, и третье.
Обманщик! Неужели ты способен уехать из Москвы, не простившись со своими лучшими друзьями?
Весь твой М. Орлов».
Новые хронологические рамки жизни Орлова в доме Шубиной ставят вопрос: бывал ли здесь Пушкин? На это время падают два приезда Александра Сергеевича в Москву: в ноябре 1833 года он останавливался здесь проездом с Урала, где собирал материалы о пугачевском восстании; в конце августа 1834 года — по дороге из Петербурга в Болдино. Оба эти приезда были чрезвычайно кратковременны, и найти следы посещения Пушкиным Орлова не удалось. Так что остается только предполагать, что Пушкин бывал в доме Шубиной на Малой Дмитровке. Но многолетняя дружба и свидетельства о неоднократных встречах в Москве в другие приезды Пушкина дают основания для таких предположений и дальнейших поисков.
Итак, из дома на Малой Дмитровке в начале 1834 года Орлов послал Пушкину в Петербург экземпляр книги «О государственном кредите» с дарственной надписью: «Милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину от сочинителя М. Орлова в знак дружбы и уважения». Это был один из нескольких подготовленных Орловым для друзей экземпляров, в которые были вплетены рукописные вставки, то есть цензорские купюры. Любопытно, что в личной библиотеке Пушкина был найден еще один экземпляр книги Орлова без вставок, очевидно приобретенный им до получения в подарок от автора, что говорит об интересе, проявленном Пушкиным к книге Орлова. До нас дошли немногочисленные заметки Пушкина о книге, однако они настолько фрагментарны, что не позволяют сделать вывод о том, как оценил Александр Сергеевич те или иные положения книги, но являются еще одним свидетельством внимательного к ней отношения.
Имя М, Ф. Орлова стоит в списке тех, кому Пушкин намеревался послать первый том «Современника». В дневнике Александра Ивановича Тургенева, друга Пушкина, находим несколько упоминаний про Орлова, разговоры с ним о произведениях Пушкина и наоборот: например, 15 декабря 1836 года А. И. Тургенев записывает, что говорил с Пушкиным о Михаиле Федоровиче Орлове.
В последний свой приезд в Москву в мае 1836 года, меньше чем за год до роковой дуэли, Пушкин, живший в доме своего друга П. В. Нащокина (Воротниковский пер., 12), не раз встречался с Орловым, бывал и у него дома, в Большом Николопесковском переулке.
Орлов остро переживал трагическую гибель Пушкина. Отец поэта, Сергей Львович Пушкин, узнал о кончине сына в Москве. Он жил у своей сестры Елизаветы Львовны в Милютинском переулке (ул. Мархлевского, 16, во дворе). Получив письмо В. А. Жуковского, в котором содержались подробности последних часов Александра Сергеевича, он передал его Чаадаеву. Тот попросил разрешения немного задержать письмо, чтобы показать его Орлову, как он писал С. Л. Пушкину, «одному из самых горячих поклонников нашего славного покойника».
Жизнь Орлова в Москве, лишенного настоящего дела, парализованного своим поднадзорным положением, была тягостна. А. И. Герцен в «Былом и думах» дает ей такую оценку: «От скуки Орлов не знал, что начать. Пробовал он и хрустальную фабрику заводить, на которой делались средневековые стекла с картинами, обходившиеся ему дороже, чем он их продавал, и книгу он принимался писать «о кредите»,— нет, не туда рвалось сердце, но другого выхода не было... Смертельно жаль было видеть Орлова, усиливавшегося сделаться ученым, теоретиком».
М. С. Лунин из сибирской ссылки, получив какие-то сообщения о московской жизни, желчно писал в одном из писем, имея в виду Орлова, что некоторые из «помилованных» «берут на себя роль угнетенных патриотов и возбуждают к себе удивление в своем околод-ке изданием книг, которых никто не читает, и попечительством над школами живописи».
Думается все же, что подобные приговоры слишком суровы. Бесспорно утверждение Герцена, что «не туда рвалось сердце», но позволим себе усомниться в том, что вся бурная разнообразная деятельность Орлова предпринималась им всего лишь «от скуки». И мепыне всего это относится к художественным классам.
Имя Михаила Федоровича Орлова вошло в историю русского искусства, он стал одним из организаторов Московского художественного общества и Художественного класса, который в 1843 году был реорганизован в Московское училище живописи и ваяния (разместилось на Мясницкой — ныне ул. Кирова, 21), а в 1865 году после объединения с архитектурным училищем — в Училище живописи, ваяния и зодчества, с которым связаны наиболее демократичные, реалистические тенденции в русском искусстве второй половины XIX века. Как впоследствии напишет В. В. Стасов: «Московская школа выполнила все горячие ожидания, она сделалась истинным рассадником лучшего, нового русского искусства, самостоятельного, национального».
Но возвратимся к истокам. Художественный класс вырос на основе небольшого кружка художников-профессионалов и любителей живописи, которые в 1832 году стали собираться на Ильинке (ул. Куйбышева, 14, дом не сохранился) для рисования с натуры. Это были Е. И. Маковский, А. С. Ястребилов, В. С. и А. С. Добровольские, И. Т. Дурнов, И. П. Витали и другие. 1 июня 1833 года был учрежден Московский художественный класс. Его первыми директорами стали адъютант московского генерал-губернатора Ф. Я. Скарятин, знаменитый историк, археолог и библиофил А. Д. Чертков и М. Ф. Орлов. Класс существовал на ежегодные взносы членов общества, составлявшие 250 рублей ассигнациями. Каждый такой член мог послать на обучение в Художественный класс двух учеников любого сословия, не исключая даже крепостных. Первоначально класс открывался на четыре года. В проекте устава указывалось, что главная задача класса «доставить жителям Москвы способы образования в художествах», ибо, как отмечалось далее, «сколько людей, рожденных для художеств, остаются без всякого образования и здесь, и в отдаленных частях России».