Признайся (ЛП)

- Я имею в виду, что мы оба злимся на смерть, поэтому стали такими жадными ублюдками. И то, что родители не захотели нас понять, полагаю, тоже сыграло не последнюю роль. Ибо не позволили мне побыть с тобой. Это единственное, в чем я нуждаюсь.

Он прав. Я определенно злюсь и на родителей, и на смерть. Но в течение нескольких дней мы так часто это обсуждали, что знаем: мы проиграли, а они победили. Сейчас, я просто хочу сосредоточиться на нем, насладиться каждой последней секундой его близости, пока у меня есть возможность.

- Ты сказал, есть много вещей, за которые хочешь меня поблагодарить. Какая следующая?

Он улыбается и трогает рукой мое лицо. Его большой палец гладит мои губы, и кажется, будто мое сердце бросается к нему в отчаянной попытке остаться здесь, пока моя пустая оболочка вынуждена лететь обратно в Портленд.

- Я хочу поблагодарить тебя за разрешение быть твоим первым, - шепчет он. - И что ты стала таковой для меня.

Его улыбка быстро превращает его из шестнадцатилетнего мальчика на смертном одре в красивого, чувствительного, полного жизни подростка, вспоминающего свой первый секс.

То, как мгновенно он изменился, его слова, вызвали у меня смущенную улыбку на лице. Я тоже вспомнила ту ночь.

Это было прежде, чем мы узнали, что он возвращается в Техас. Мы знали, что скорее всего так и случится, но все еще пытались справиться с этим.

Мы провели целый вечер, обсуждая все, что могло бы быть в нашей жизни, если бы только мы могли иметь возможность остаться вместе навсегда.

Путешествия, брак, дети (даже их имена), места, в которых мы бы жили, и, конечно же, секс.

Мы пророчили себе феноменальную сексуальную жизнь, если бы все было бы по-другому. Наша сексуальная жизнь была бы предметом зависти всех наших друзей. Мы бы занимались любовью каждое утро, прежде чем уйти на работу, и каждую ночь, прежде чем лечь спать, а иногда и посреди дня.

Мы смеялись над этим, но разговор вскоре сошел на нет так, как мы оба поняли, что это было единственной стороной наших отношений, которую мы можем контролировать. Во всем остальном, что нас ждет впереди, мы не имели права голоса, но у нас есть возможность на то личное, что смерть никогда не сможет отнять у нас.

Мы не обсуждали это. Не понадобилось.

Как только он посмотрел на меня, и я увидела свои собственные мысли, отраженные в его глазах, мы начали целоваться и не могли остановиться. Мы целовались, пока раздевались, мы целовались, пока касались друг друга, мы целовались, пока плакали. Мы целовались, пока оба не испытали оргазм, и даже потом мы продолжали целоваться, празднуя наш выигрыш в этой небольшой битве против жизни, смерти и времени.

И мы все еще целовались, когда после всего он держал меня в своих объятиях и сказал мне, что любит.

Точно так же, как он сжимает и целует меня сейчас.

Его рука касается моей шеи, а его губы разделяют с моими то мрачное чувство, когда открываешь прощальное письмо.

- Оберн, - шепчет он мне в губы. - Я так тебя люблю.

Я чувствую вкус своих слез на нашем поцелуе, и я ненавижу, что своей слабостью порчу наше прощание. Он отстраняется от моих губ и прижимается лбом к моему. Я вдыхаю воздуха больше, чем нужно, но мной овладевает паника, осев глубоко в душе и затрудняя мысли.

Грусть словно тепло ползет в моей груди, и чем ближе к сердцу, тем сильнее ощущается ее давление.

- Скажи мне о себе то, что никто не знает.

Он смотрит на меня, его голос пропитан слезами.

- Что-то, что я смогу сохранить для себя.

Он просит меня об этом каждый день, и каждый день я говорю ему то, что никогда не произносила вслух раньше. Я думаю, это успокаивает его - знать обо мне такое, что никто никогда не узнает. Я закрываю глаза и думаю, пока его руки касаются моей кожи везде, куда он может достать.

- Я никогда никому не говорила, какие мысли проносятся в моей голове, когда я засыпаю ночью.

Его рука останавливается на моем плече.

- И какие мысли проносятся в твоей голове?

Я смотрю прямо в его глаза.

- Я думаю о всех тех, чьей смерти желаю, вместо твоей.

Сначала он не отвечает, но в конечном итоге его рука возобновляет свои движения по моей руке, пока он не касается моих пальцев. Он берет меня за руку.

- Спорю, ты не слишком далеко зашла.

Я мягко улыбаюсь и качаю головой.

- Это не так. Я заходила очень далеко. Иногда я называю каждое имя, которое знаю, так что начинаю проговаривать имена людей, с которыми даже лично никогда не встречалась прежде. А иногда придумываю имена.

Адам знает, что я не имею в виду то, что говорю, но ему лучше от сказанного. Он стирает большим пальцем слезы с моей щеки, а я сержусь на себя за то, что не могу даже десять минут продержаться без слез.

- Прости меня, Адам. Я очень старалась не плакать.

Его глаза смягчаются, когда он отвечает:

- Если бы ты сегодня покинула эту комнату без слез, это опустошило бы меня.

От этих слов, я перестала сдерживаться. Я сжала в кулак его рубашку и разрыдалась на его груди, пока он нежно обнимал меня.

Сквозь слезы, я стараюсь услышать стук его сердца, мечтая проклясть все его тело за то, что оно оказалось таким слабым.

- Я так сильно тебя люблю, - его голос бездыханный, и полон страха. - Я буду любить тебя вечно. Даже когда не смогу.

От этого мои слезы текут еще сильнее.

- И я буду любить тебя вечно. Даже когда не должна буду этого делать.

Мы цепляемся друг за друга, поскольку испытываем печаль, настолько мучительную, что становится трудно хотеть жить за ее пределами.

Я говорю ему, как сильно люблю его, потому что хочу, чтобы он знал об этом.

Я сказала о своей любви еще раз. Я повторяю снова и снова, и это гораздо большее количество раз, чем я произнесла вслух когда-либо прежде.

Каждый раз, когда я признаюсь ему, он отвечает мне тем же. Мы так много раз произносим это, что я уже не уверена, кто за кем повторяет, но мы продолжаем говорить снова и снова, до тех пор, пока его брат, Трей, не трогает меня за руку и не говорит, что пора идти.

Мы все еще говорим это, целуясь.

В последний раз.

Мы все еще говорим, обнимая друг друга.

В последний раз.

Мы все еще говорим, целуясь снова.

В последний раз.

Я до сих пор говорю это…

Глава 1

Оберн

Я ерзаю в кресле, узнав его почасовую ставку.

С моим доходом, мне это не по карману.

- Вы работаете по скользящему графику? - интересуюсь я.

Он пытается не хмуриться, от этого морщины вокруг рта становятся заметнее. Положив руки на стол из красного дерева, он складывает руки вместе, прижимая друг к другу подушечки больших пальцев.

- Оберн, то, что вы просите меня сделать, стоит денег.

Нет, дерьмо.

Он откидывается на спинку стула, прижимает руки к груди, сложив скрестив пальцы на животе.

- Юристы, как свадьбы. Получаешь то, за что платишь.

Это ужасная аналогия, но я не могу набраться смелости сказать ему об этом. Я просто пялюсь на визитную карточку в своей руке. Его рекомендуют, как высококвалифицированного специалиста, и я конечно предполагала, что это будет дорого, но понятия не имела, что настолько.

Мне нужна вторая работа. Может быть, даже третья. Нет, скорее, я должна ограбить чертов банк.

- И никакой гарантии, что судья вынесет постановление в мою пользу?

- Единственное обещание, которое я могу дать, это то, что я буду делать все от меня зависящее, чтобы судья вынес положительное решение. В соответствии с документами, фигурировшими в деле еще в Портленде, ты поставила себя в затруднительное положение. Разбор дела займет не один день.

- Время - это все, что у меня есть, - бормочу я. - Я вернусь, как только получу первую зарплату.

Он просит секретаря назначить мне новую встречу, а я возвращаюсь обратно в жизнь в жарком Техасе.

За три недели жизни здесь, все, что я знаю о нем: здесь жарко, влажно и одиноко.