Страница 4 из 72
— Приветствуем возвратившуюся героиню! — Зак Риз поднял стеклянную стопку с прозрачной жидкостью. Рюмка подрагивала в его старческой руке. — А мы боялись, что тебя сожрали боги Мамоны. Или тебя принесли в жертву на алтаре церкви Святой Троицы суккубу алчности и вторичных закладов.
— Как долго ты отсутствовала, — произнес Роман с натянутой улыбкой и провел заскорузлой рукой по лысине. Я знала: его жест означал, что отец сильно нервничает. — Мы решили, что банк оставил тебя в качестве заложницы за неуплату долга.
— Увы, я не представляю особой ценности, — бросила я, отмахнулась от предложения Зака выпить и подошла к плите, чтобы поставить чайник.
Дальний офис — в отличие от ближнего, где мы принимали клиентов, — был раньше обычной кухней. Но в шкафчиках вместо тарелок и блюд хранились папки и канцелярские принадлежности, а кладовку мы превратили в огнеупорный стальной сейф с превосходным замком и системой сигнализации. Я заметила, что его дверца открыта и снежные пейзажи Писсарро все еще стоят на сиденьях двух кухонных стульев. Картины заслоняли собой окна и застекленную дверь, выводившую в сад. В результате дождливый вид Манхэттена заменили собой кристально-чистые просторы зимних полей. «Почему в кризис не продаются подобные пейзажи?» — удивилась я. Будь я при деньгах, обязательно купила бы Писсарро. Будь у меня такая возможность, я бы прямо сейчас шагнула в безмятежные голубоватые снега.
Свист чайника вывел меня из детских фантазий, которым я частенько предавалась — о том, что могу попасть в любимую картину. Прежде я часто мечтала, что брожу по лугам, поросшим подсолнухами Ван-Гога, и по уютным голландским улочкам. Я насыпала в заварочный чайник рассыпного черного чая, залила его кипятком. Осторожно понесла посудину к столу, придерживая донышко сине-белой полосатой салфеткой. Потом водрузила на стол две чашки.
— И насколько все плохо? — спросил Роман, когда я налила ему чай.
— Позже поговорим, — вымолвила я, скосив глаза на Зака.
— Ой-ой-ой, я мешаю семейным секретам. Пожалуй, мне лучше удалиться. Сегодня у одной из моих учениц открытие выставки. Надо бы туда заглянуть.
Зак неуверенно поднялся. На ногах он держался не слишком твердо. Поджарый швед ростом шесть футов и два дюйма в заляпанных краской ботинках «Doctor Martens». «Рисовать он перестал двадцать лет назад, а одежда в красках», — удивилась я и встала между Заком и картинами Писсарро. Руки у него тряслись, сейчас он вряд ли бы ровно удержал кисть.
— Брось ты этих девиц, — начала я, склонив голову к плечу и получив от Зака добродушный поцелуй в щеку. — Это нечестно по отношению к студентам.
— До встречи, Яшемский, — кинул Зак Роману, употребив фамилию, которую отец изменил, перебравшись в США.
Я проводила Зака по коридору к парадному входу и попрощалась. Когда я вернулась в кухню, отец пил чай. Писсарро исчез, и дверца сейфа была заперта, но папа не отводил взгляда от стульев, где недавно стояли полотна.
— В прошлом году они бы ушли за шесть миллионов каждая, — пробормотал он. — Даже после кризиса восемьдесят седьмого мы держались неплохо.
— Сейчас совсем другие времена.
Я села и обхватила пальцами чайную кружку, но не ощутила тепла. Я промерзла до костей, будто действительно очутилась на заснеженном поле во Франции.
Два часа спустя я поднялась наверх, измученная попытками проявления притворного жизнелюбия. Я сообщила отцу о плане реструктуризации долга по кредиту, предложенном Чаком Ченнери для нас в качестве последней соломинки. Отец вроде бы согласился, но он, конечно, понимал, что, если состояние экономики будет ухудшаться, наши шансы по выплате кредита полетят к чертям. Правда, на протяжении нашей беседы он выказывал оптимизм заядлого игрока.
— Что-нибудь обязательно нарисуется! — прокричал он мне вслед, когда я проводила его до дверей его квартиры на втором этаже.
Когда я добралась до своего жилища на третьем этаже, мое тело словно свинцом налилось. Я сняла тяжелую сумку с плеча и с облегчением швырнула ее на дощатый пол… Внезапно внутри нее что-то звякнуло.
Серебряная шкатулка. Я совершенно о ней забыла. Я собиралась продемонстрировать ее отцу, но наш разговор был настолько заполнен денежными подробностями, что остальное казалось неважным. А ведь после окончания Второй мировой войны Роман торговал декоративными предметами искусства. Наверняка он бы мог датировать шкатулку в отличие от меня.
Я извлекла из сумки бархатный мешочек и отнесла его на верстак. Он находился в противоположном конце комнаты, около высоких, от пола до потолка, окон. Одно из них было скошенным, как в мансарде. Днем, когда свет проникал в квартиру с юга, со стороны сада, это место становилось просто идеальным для работы. В маленький альков справа от верстака идеально вписался старый письменный стол. Слева располагался металлический стеллаж с инструментами и всяческими материалами, а также обломками металла для изготовления металлических скульптур. Мой шестифутовый дракон, как раз собранный из подобного лома и звеньев цепей, висел на крюке под потолком. Днем его глаза — красные катафоты[9] — отражали солнце и зловеще сверкали. Теперь дракон отбрасывал мрачную тень на забрызганные водой окна, и я невольно поежилась.
Я включила яркие лампы по обе стороны от верстака. При сильном свете сразу стало видно то, чего я не разглядела в магазине — орнамент, вышитый золотом и серебром на синем бархате. Круги, треугольники и полумесяцы, перемежающиеся кривыми и ломаными линиями. Узор показался мне смутно знакомым.
Я села за письменный стол, включила ноутбук. Ожидая, пока компьютер активируется, я вытащила шкатулку из мешочка и провела кончиками пальцев по изысканно, тонко исполненной гравировке в виде концентрических овалов. В ярком свете был хорошо заметен голубоватый отсвет от линий. Возможно, в этих местах нанесли тонкий слой эмали. Нужно постараться не повредить ее, когда я стану открывать шкатулку.
Я отставила ларчик в сторону и повернулась к ноутбуку. Стоило мне прикоснуться к клавиатуре, как с кончиков пальцев слетели голубоватые искры. Монитор замигал, и компьютер испустил негромкий писк. Прямо-таки мартовская кошка с сиамской родословной!
Проклятье! Я тряхнула кистью, глядя на экран, на котором появилась моя домашняя страничка. Осторожно и опасливо я опять прикоснулась к клавишам. Теперь никаких электрических разрядов не последовало. Я набрала в адресной строке Symbols.com и ввела параметры для поиска значков, вышитых на бархате — симметричные, одноосевые, открытые, прямоугольные и округлые, пересекающиеся линии. Потом дала команду «ИСКАТЬ». Через пару секунд я любовалась целым ассорти символов. Я выбрала один из них, совпадавший с орнаментом на ткани. Это был перевернутый полукруг, а поверх него имелась горизонтальная линия, перечеркнутая двумя горизонтальными. Наконец-то я получила конкретное описание. «Один из символов амальгамы, применявшейся в алхимии и ранней химии. Амальгамы представляют собой сплавы ртути с другими металлами — предпочтительно, с серебром».
Конечно. Я видела символ во время одного из занятий по металлургии. Я набрала в Google «алхимия» и кликнула статью из Википедии. Я обнаружила, что термин «алхимия» ведет начало от арабского понятия, означавшего «искусство превращения». Затем оно привело к возникновению слова «химик». Ну а целью алхимии всегда являлось превращение металлов в золото. Я внимательно просмотрела перечень знаменитых алхимиков. Сравнивая картинки на мониторе с орнаментом на бархате, я нашла символы серебра, золота, меди и свинца, ряда планет, времен года и четырех стихий — земли, воздуха, огня и воды.
Что же, седоволосый антиквар был тайным алхимиком? Я бы не слишком удивилась подобному раскладу. Ювелирное дело изобилует странными личностями и романтиками. За время занятий в FIT я встретила немало профессоров и студентов, заинтригованных древними мистическими исследованиями природных стихий. Они любили говорить о том, что ряд старинных процессов до сих пор применяется в современной металлургии. И кому бы в прошлом не приглянулась система поиска легкого способа превращения свинца в золото?
9
Катафот — специальное устройство, поверхность которого обладает свойствами световозвращения. Используется в велосипедном транспорте.