Взлет черного лебедя

— Так говорит твое отчаяние. А открытие шкатулки для Ди стало первым шагом. Ведь ему был нужен кто-то из потомков Маргариты. Несколько столетий он выжидал, а теперь обманул тебя. Ты помнишь тот яркий свет? Сияние убило бы Ди. Ему пришлось прибегнуть к помощи своих безмозглых приспешников, чтобы выкрасть шкатулку. Хотя для него слишком опасно приближаться к незапечатанной шкатулке, но он должен держать ее открытой целую неделю, если желает вызвать к себе демонов. Поэтому у тебя остается пять дней, чтобы отыскать Ди, иначе Отчаяние и Раздор завоюют Нью-Йорк.

Я потеряла дар речи и попыталась осознать все фантастические сведения. Одно дело — признать существование паранормального мира, но совсем иное — поверить, что я играю в нем такую важную роль.

— Но у меня нет подготовки. Моя мать погибла, не успев обучить меня…

Я почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Мне показалось, что окружающие нас тени подкрадываются ближе. Я ощутила в воздухе запах меди, а в кустах раздалось шипение. «Бедная сиротка, — разобрала я. — Бедняжка, осталась без мамочки».

Уилл взял меня за плечи.

— Ты не должна поддаваться. Это — его рук дело. Есть и другие наставники. Они повсюду. Тебе просто надо раскрыть глаза, и ты их увидишь.

— Но разве вы мне не поможете? — пробормотала я жалобным голосом.

— Я сделал больше, чем следовало. Ты сама разыщешь своих учителей. Но обещаю — я буду оберегать тебя…

Хьюз умолк и склонил голову к плечу, прислушиваясь. Я последовала его примеру. Неподалеку от нас пела птица. То был чистый и сладкий звук, напомнивший мне о французском стихотворении, которое я прочла в библиотеке Клойстерс. Так много всего случилось с тех пор — и ужасного и чудесного!.. Мне казалось, что прошли месяцы или даже годы.

Я взглянула на восток и увидела, что небо начало светлеть. А когда я повернулась, то обнаружила, что сижу на каменном парапете одна. Уилл Хьюз исчез так же быстро, как ночь.

КОРОЛЬ ЛУННОГО СВЕТА, ПРИНЦ СНОВИДЕНИЙ

Шагая к станции метро на Сто девяностой улице, я обратила внимание на цветущие кустики вереска. Они полиняли, стали жемчужно-серыми и бледно-розовыми, хотя ночью играли ярко-синим и фиолетовым. Их погубил мороз. Я поискала взглядом сильфов, но и они исчезли. Наверное, напились допьяна красками. Но куда же они девались? И как они существовали зимой, когда все становилось белым и серым?

Я остановилась у входа в парк и в последний раз полюбовалась садами. Я была потрясена. Неужели меня волнуют вопросы о колдовстве и заклятиях, а не то, реально ли случившееся со мной? Моя рука скользнула под шарф, которым я плотно обмотала шею, чтобы скрыть отметины от клыков Уилла Хьюза. Едва я прикоснулась к ранкам, как по телу пробежал озноб. Нет, мне ничего не померещилось. А Уилл Хьюз сказал, что я найду наставников. Но как? И где?

«Не здесь», — прозвучал голос у меня в голове. Он тоже был сверхъестественным? Или это — всего-навсего мой разум, указывающий на то, что я устала, проголодалась, замерзла и мне пора домой. Я уже не понимала, кто я такая. Где же скрываются мои учителя?

Парк я покидала с чувством обреченности. Вдруг я больше никогда не увижу того ночного мира, наполненного чарами и волшебством? И как же немыслимо скучно было спускаться на станцию метро и торчать на платформе с ранними пассажирами линии А. Нью-йоркцы, нацепившие наушники, смотрели в свои айпады и, как всегда, сжимали в руках картонные стаканы с кофе. Разве кто-нибудь из них поверил бы мне? Уж точно не женщина в сером костюме, набиравшая СМС на айфоне, и не зевающая старшеклассница, пытающаяся сосредоточиться на учебнике химии. И как я могла рассказать кому-то, что была в Клойстерс в тот момент, когда в музее убили Эдгара Толберта? Меня сочли бы ненормальной, как худющего мужчину в енотовой шапке. Он, бормоча себе под нос, переходил от одного человека к другому и клянчил монетки. Думаю, его наряд соответствовал его внутреннему настрою. Несколько полинявших клетчатых и цветастых рубашек висели на нем, будто на вешалке, и подрагивали, как листья осины на ветру, когда он шаркал по платформе. Он приблизился ко мне, я расслышала обрывки его речи.

— Ты прекрасна, как царица Египта, — пропел он женщине в деловом костюме. — А пурпурные были паруса, — выкрикнул он, — напоены таким благоуханьем, что ветер, млея от любви, к ним льнул.[37] — Тут бродяга совершил пируэт, его рубашки взметнулись, словно шекспировские паруса, и завертелись вихрем. Когда он остановился, в воздухе осталась полупрозрачная дымка. Разноцветные полосы походили на радугу, пойманную фонтанчиком на клумбе в летний день. Я чуть не вскрикнула от восторга, но одернула себя — ведь бизнес-леди не обладала «волшебным зрением». Она уставилась на попрошайку в упор, но ее лицо не выражало никаких чувств. Такое же тусклое, как ее костюм… или… Я пригляделась к ней повнимательней. Серое мерцание толщиной примерно в дюйм окружало ее, как вторая кожа.

Мужчина исполнил еще одно танцевальное па, и на этот раз женщина смилостивилась над ним и улыбнулась. Ее аура превратилась в небесно-голубую. Она сунула руку в сумочку и опустила горстку мелочи в стаканчик нищего. Он снял шляпу, взмахнул ею и отвесил женщине низкий поклон. Их обоих объяли яркие вспышки. Я стала озираться по сторонам — но для окружающих световое шоу было недоступным. А я поняла, что каждый из людей окружен слабым свечением. У многих оно было приглушенным, а у некоторых — каким-то грязноватым. Мне и прежде случалось видеть над головами людей светящиеся короны, но я относила их к симптомам начинающегося приступа мигрени.

Мой учитель йоги постоянно твердил об ауре. По ней вроде бы легко определить, хорошее у человека настроение или нет, счастлив ли он, пребывает в депрессии или болен. Я всегда считала, что это обычное нью-йоркское шарлатанство, но однажды я принесла свой ноутбук в ремонт и заняла очередь в мастерской. Рядом со мной находился один мужчина. Через несколько минут он спросил меня: «Вы художница?»

Я решила, он просто клеится ко мне, но вот что удивительно: тогда я оделась весьма строго и консервативно. После посещения мастерской мы с отцом собирались на аукцион «Сотби». В моем внешнем облике не было ничего особо артистичного.

Я ответила, что я работаю дизайнером ювелирных украшений, а раньше немного рисовала и занималась скульптурой.

«Вы художница, — настойчиво произнес он. — Я вижу по вашей ауре».

Мы проболтали еще пару минут. Он вовсе не пытался подцепить меня и не стал клянчить у меня милостыню. Тут подошла моя очередь. Мое прекрасное настроение мигом улетучилось. Я узнала, что ремонт жесткого диска обойдется мне в восемьсот долларов — а все из-за того, что накануне я опрокинула на него бокал белого вина.

Сейчас, дождавшись поезда и усевшись в вагоне, я принялась размышлять о том случае. Что рассмотрел мужчина в мастерской? Может, зеленое свечение, окружавшее юную латиноамериканку в медицинской униформе и кроссовках на толстой подошве? Желтые вспышки, исходящие от миловидной темноволосой женщины? Она слегка улыбалась и слушала музыку на айпаде. Я искренне надеялась, что она не замечает мутных миазмов, которые сочились от старика, кутающегося в пальто. Вероятно, только я могла наблюдать за темно-горчичным венцом на голове пожилой женщины. Она морщилась и прижимала руку к правому виску всякий раз, когда поезд со скрипом тормозил. Нетрудно сообразить, кто здоров, а кто погружен в отчаяние и боль. А еще я обнаружила, что порой ауры разных людей соприкасались, и каждая сразу же изменялась.

Впервые я присмотрелась к этому на станции «Сто семьдесят пятая улица». Народу прибавилось, и в вагон в последний момент успел вскочить мужчина средних лет в коричневом плаще. Он ухватился за верхний поручень и скривился. Он был не настолько стар, чтобы любой пассажир автоматически уступил ему место, но явно испытывал недомогание. Его окутало темно-красное облако — кровавая дымка. Несколько человек предпочли отойти в сторону, будто почувствовали опасность заражения. Я собралась встать, но меня опередила латиноамериканка в униформе. Девушка заботливо прикоснулась к плечу незнакомца. Он свирепо уставился на нее, и я испугалась, как бы он ее не ударил. Однако она решительно взяла его за руку и указала на свободное место. Мужчина что-то неразборчиво пробурчал, сел и откинулся на спинку скамьи. Гневно-алое свечение превратилось в бледно-розовое. Девушка была по-прежнему окружена зеленым цветом, но теперь цвет стал еще ярче и мощнее. Ее аура прикоснулась к пожилой женщине с головной болью, и горчично-желтая корона засияла золотистым, как цветок нарцисса. Молодая женщина внезапно пропела строчку из песни, которая звучала на ее айпаде, а старик в пальто громко рассмеялся. Краски рябью пробежали по вагону. Одно-единственное действие стало камешком, брошенным в реку и вызвавшим круги на воде. Я гадала, далеко ли они распространятся и сможет ли что-то их остановить. Вскоре все стало ясно.

37

Уильям Шекспир. «Антоний и Клеопатра», акт II, сцена 2, перевод Марка Донского.