Курский перевал

Разрывы нашей артиллерии ложились все чаще и гуще, застилая путь фашистским танкам. Уже два из них горели, остановился и задымил третий, но остальные, все убыстряя скорость, неудержимо надвигались. Когда до них оставалось всего метров двести, задымили еще два танка, и это, казалось Алеше, должно было остановить атаку. Но уцелевшие танки даже не замедлили хода. Самый ближний резко вырвался вперед, крутнул влево и, сверкая лапами гусениц, устремился прямо на дзот. Едва Алеша успел схватить гранату, как из-за пулемета выскочил на бруствер сержант Чалый и, ослепительно белея повязкой на плече, весь перегнувшись, бросился навстречу танку.

— Назад! — отчаянно закричал Козырев, но Чалый даже не обернулся, пробежал еще несколько метров и… исчез.

— Там, там щель наша, — проговорил Гаркуша, и Алеша вспомнил, что впереди дзота были узкие и глубокие щели, куда нужно было выбегать при атаке вражеских танков. Теперь он хорошо видел еле заметный просвет щели и выглядывавшую из нее каску сержанта.

Танк подошел уже почти к самой щели, но каска Чалого все так же недвижно отливала зеленой краской.

— Бить, бить надо! — хрипло прокричал Гаркуша.

— Видать, не ударит, — надрывно сказал Козырев и отчетливо, совсем как на обычных занятиях, скомандовал: — Гранаты и бутылки к бою!

Алеша схватил правой рукой гранату, левой бутылку, приготовился швырнуть их в уже подходивший к самому дзоту танк, но впереди что-то негромко хлопнуло, потом хлопнуло еще раз, и огромный с желтым крестом маслянистый танк круто повернул, осел набок и задымил вдруг так густо, что закрыл всю южную половину неба.

— Го-р-и-т! — закричал Алеша, тряся Гаркушу за плечо, но тот сердито отмахнулся и рукой показал на второй, выскочивший из-за дыма такой же, с желтым крестом танк. Он был так близко, что Алеша невольно попятился назад, взмахнул гранатой и остановился только от властного окрика Козырева:

— Пропустить танк! Бить в заднюю часть!

«В заднюю часть, в заднюю часть…» — мысленно повторил Алеша, не сводя взгляда с угловатой, нырявшей то вверх, то вниз башни танка.

Эти мгновенно промелькнувшие мысли, словно яркая вспышка, осветили все последующие действия Алеши. Вместе с Гаркушей они убрали пулемет в нишу, пригнулись к самому дну траншеи и, когда над головой оглушающе и страшно прогрохотало, вскочили и, будто по единой команде, ударили по едва отошедшему от них «тигру». Алеша отчетливо видел, как его граната, чиркнув в воздухе, взорвалась на броне, как там же раскололась зажигательная бутылка и как едва уловимые змейки огня поползли по танку и, все разрастаясь, превратились в сплошное бушующее пламя.

— Угомонили! — махая руками, кричал Гаркуша. — Алешка, щуренок ты окский, — цепкими руками крутил он Алешу, — ухандакали «тигру» фашистскую, ухандакали!..

Алеша радостно отбивался от Гаркуши, глядя, как прямо к дзоту, низко пригнувшись, бежит сержант Чалый.

— Ну, хлопцы, еще один наскок гитлеровцев сломили! — обняв Алешу и Гаркушу, весело сказал Козырев. — А если еще наскочит, выдюжим?

— Не только выдюжим, но и передюжим! — выкрикнул Алеша, восторженно глядя на парторга.

— Орлы! Герои! Молодцы! — кричал Поветкин, глядя на полыхавшие «тигры». — Андрей, передай по цепи: «Сержант Чалый, рядовые Гаркуша и Тамаев за мужество и отвагу в борьбе с фашистскими танками награждены орденами Отечественной войны». Всем передай!

Поветкин снял фуражку, вытер мокрый от пота лоб и, обуреваемый радостью, вполголоса продолжал:

— Спасибо, великое спасибо вам, пулеметчики! Помогли, выручили, весь полк выручили! Теперь нужно уточнить положение… Вызывай подряд всех командиров подразделений, — приказал он телефонисту.

То, что узнал Поветкин из разговора с командирами батальонов и истребительных батарей, резко изменило его настроение. За полдня боя полк понес очень большие потери. В батальонах вышли из строя все противотанковые орудия и семь пулеметов. В истребительных батареях оставалось всего две пушки. Много было раненых и убитых.

— Вас товарищ генерал вызывает, — подал телефонист Поветкину трубку.

— Что, Сергей Иванович, жарковато? — по обыкновению спокойно заговорил Федотов, но, выслушав доклад Поветкина, в раздумье помолчал и продолжал глухо и встревоженно: — Да, потери у вас тяжелые. И положение сложное, трудное. Но, — возвысил он голос, — полк дерется превосходно! Вы же стоите на самом горячем месте. Против вас выступают части танковых дивизий СС «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер». За героизм, мужество, упорство объявите благодарность всему личному составу полка! И не забывайте, Сергей Иванович, — мягче продолжал Федотов, — вы не одни. За вашей спиной дивизия, корпус, армия, фронт, Верховное Главнокомандование. Мы все понимаем, как тяжело вашему полку, но уверены, что на вашем участке противник не пройдет!

Разговор с генералом немного успокоил Поветкина. Он вновь осмотрел всю свою оборону и подступы к ней, передал в подразделения благодарность командования и впервые с начала боя закурил.

Со стороны Белгорода опять потянулись группы немецких бомбардировщиков. Они на большой скорости летели вдоль шоссе и, не дойдя до фронта, не развертываясь в излюбленный круг, с ходу один за другим ринулись вниз.

«Это удар на полное уничтожение, — сразу же определил Поветкин. — А где же наши истребители? Почему не бьют зенитки?»

Он яростно сжал кулаки, хотел было позвонить генералу, но увидел серебристые фигурки наших «ястребков», парами ринувшихся па бомбардировщиков. Когда справа и слева от шоссе взметнулись столбы дыма и пыли, от строя бомбардировщиков сразу отвалили четыре самолета и, густо дымя, безвольно пошли на снижение. Остальные бомбардировщики, словно не замечая истребителей, все ныряли, ныряли вниз, резко поднимались и развертывались для нового удара. Еще вспыхнуло несколько бомбардировщиков, но бомбежка не ослабевала. Тусклым диском, словно в полное затмение, безжизненно проглядывало солнце. Рев моторов, треск авиационных пушек и пулеметов в диком хаосе переплелись с непрерывным уханьем бомб. Поветкин. пытался позвонить в подразделения, но все линии связи были порваны. Он хотел было выскочить из блиндажа и посмотреть, что происходит, но волна сдавленного воздуха с огромной силой отбросила его назад. С трудом владея собой, он поднялся и тут же упал от нового взрыва.

«Неужели конец?» — молнией пронеслось в сознании. Собрав все силы, он привстал, схватился рукой за край амбразуры и поднялся. У его ног лицом вниз лежал Лесовых.

— Андрей, Андрей! — склонясь над ним, прокричал Поветкин.

Лесовых передернул плечами, поджал руки и, шатаясь, встал. Лицо его было. совсем черное, глаза красные, лоб окровавлен.

— Ты ранен? — встревоженно спросил Поветкин.

— Да нет вроде, — зло кривя распухшие губы, проговорил Лесовых, — шваркнуло о землю, как бревно какое-нибудь.

Вверху еще грознее и отчаяннее ревели моторы, беспорядочно трещали авиационные пушки и пулеметы.

Поветкин и Лесовых одновременно выскочили из блиндажа. На переднем крае взахлеб строчили пулеметы и автоматы, раскатисто ухали танковые пушки, натруженно ревело множество моторов.

Когда мрак немного рассеялся, впереди, где только что стояли орудия первой истребительной батареи, ползали танки. Безмолвствовала и третья, правофланговая батарея. Только в самом центре, отбиваясь от наседавших, окутанных дымом танков, отчаянно палили две единственные пушки второй батареи.

— Прорвались, гады, окружают! — с яростью выкрикнул Лесовых.

— Сейчас, сейчас остановим, — проговорил Поветкин и крикнул в соседний окоп: — Командира танковой роты ко мне!

— Слушаю вас, — стремительно подлетел маленький танкист в огромном шлеме.

— Три танка выдвинуть к лощине, три на скаты высоты, остальными перекрыть шоссе! — громко, подчеркнуто чеканя каждое слово, приказал Поветкин. — Задача ясна?

— Так точно! Разрешите выполнять? — в тон Поветкину лихо ответил танкист.