Курский перевал

«Прорвались!..» — вскрикнул Федотов и проснулся.

В землянке было сумрачно и душно. Все тело сковала ломящая боль, и пересохло во рту.

— Просить, просить еще артиллерии, хотя бы несколько батарей, — торопливо вставая, решительно проговорил Федотов. — Усилить левый фланг, создать еще один противотанковый узел на шоссе, часть пушек поставить в глубине обороны. Иначе — беда!

С этим твердым намерением и выехал Федотов в штаб армии, куда его, начальника штаба и начальника политотдела дивизии вызывали на совещание.

Светлый, просторный зал школы села Ворскла, где размещался штаб армии, был сплошь заставлен рядами столов, на которых лежали свеженькие, очевидно только что склеенные, топографические карты, стопки белой бумаги и коробки цветных карандашей. Над каждым столом темнел четко выписанный на белом прямоугольнике номер корпуса или дивизии. Почти все места были уже заняты генералами и офицерами, но в зале стояла удивительная, совсем не привычная для таких собраний тишина.

«Это скорее экзамены академические, а не совещание», — осматриваясь, подумал Федотов.

Едва успел он занять свое место, как позади послышался шум отодвигаемых стульев и в проходе между рядами показались Ватутин и Хрущев. За ними шли командующий и член Военного Совета армии, командиры корпусов, генералы армейского управления.

Ватутин шагал твердо, строго и сосредоточенно глядя прямо перед собой. На его обветренном, округлом лице залегли упрямые морщины. У покрытого красным сукном стола он резко повернулся, из-под опущенных бровей строгим взглядом окинул собравшихся и, не меняя все того же строгого выражения на лице, поздоровался.

Услышав разнобойный ответ генералов и офицеров, Ватутин еще ниже опустил густые изогнутые брови. Его широкие ноздри дрогнули, тонкие губы сжались, и гневно блеснули глаза.

— Отвыкло большое начальство от строевой выучки, совсем отвыкло, — присаживаясь к столу, рассмеялся Хрущев. — Видать, нужна тренировка.

— Несомненно, — хмуро проговорил Ватутин, — и не только в строевой выучке.

Взмахом руки он разрешил генералам и офицерам сесть, а сам, продолжая стоять, заговорил прежним властным голосом:

— Сейчас вы получите выписки из оперативной директивы армии, где указаны боевые задачи каждого корпуса и дивизии. Все изучить, обдумать, оценить и принять решение каждый за свое соединение. На эту работу — два часа. Имейте в виду, — помолчав, добавил Ватутин, — Верховное Главнокомандование таким занятиям придает особое значение. Я хочу, чтобы каждый из вас уехал отсюда, имея полную ясность о характере предстоящих действий.

«Настоящий экзамен, только совсем не академический», — прочитав выписку из оперативной директивы, подумал Федотов.

Думая так, Федотов понимал, что дело не только в том, что здесь приходится выступать не перед группой академических преподавателей, а перед командованием фронта — суровым Ватутиным и требовательным Хрущевым, — но главное в том, что теперь приходится решать именно за свою собственную дивизию, точно такого же состава, какой она имеет, и расположенную на той же местности, где находится сейчас. Разница по сравнению с теперешним положением дивизии была лишь в том, что на усиление вместо одного истребительно-противотанкового артиллерийского полка дивизия получала истребительно-противотанковую бригаду и два отдельных полка — гаубичный и пушечный, инженерно-саперную бригаду, целый танковый полк и три полка реактивных минометов. Никогда еще — ни во время учебы в академии, ни на многочисленных учениях и маневрах — Федотову не приходилось встречаться с таким огромным количеством средств усиления, придаваемых одной стрелковой дивизии.

Глядя, как под рукой начальника штаба дивизии вырастает длинная колонка цифр танков, пушек, гаубиц, минометов, которые будет теперь иметь дивизия, Федотов невольно покачал головой.

— Что, не верится в реальность таких средств усиления? — услышал он прямо над собой тихий голос Хрущева.

— Нет, почему же? — вставая, замялся Федотов.

— Но все же сомневаетесь? — улыбаясь, сказал Хрущев. — Да вы садитесь.

— Вообще-то, конечно. Никогда такого усиления еще не бывало, — сказал Федотов, продолжая стоять.

— Да садитесь же, садитесь, — настойчиво повторил Хрущев. — Сомнения ваши, конечно, оправданны. Весь сорок первый, да и прошлый год мы воевали впроголодь, из всех уголков соскребали все, что можно. Но теперь мы не так бедны. Будет у вас точно то, что написано здесь! А может, и еще кое-что подбросим, если обстановка потребует. И ко всему, что есть, приплюсуйте еще авиацию — бомбардировочную и особенно штурмовую.

«Да, если все это будет, то пусть хоть сотни танков пускают», — радостно подумал Федотов, когда отошел Хрущев.

Мучительные раздумья минувшей ночи, казалось Федотову, дали свои результаты. Теперь можно было усилить не только левый фланг и центр полосы обороны дивизии, но и поставить противотанковые пушки на вторую, третью и даже тыловую позиции, создать еще противотанковый резерв и постоянно держать в своих руках такой мощный ударный кулак, как целый танковый полк.

Шепотом советуясь с начальником штаба и начальником политотдела, Федотов расставлял на карте части и подразделения, обдумывал, что будет делать каждый, когда противник начнет наступление, отвергал одно решение, заменяя его новым, лучшим.

На исчерченной карте постепенно возникала мощная оборона. По всей шестикилометровой полосе обороны дивизии путь противнику закрывали сплошные противотанковые опорные пункты и узлы из пушек, бронебоек, стрелков, пулеметчиков, прикрытых и с фронта и с флангов так же почти сплошной россыпью минных полей. Куда ни ударь противник, его встретят ливень огня, мощь заграждений и препятствий. А если фашистским танкам и удастся прорваться, то они будут остановлены второй и третьей полосами таких же противотанковых опорных пунктов и узлов. И на самый крайний случай у Федотова оставался еще мощный резерв: танковый полк, четыре батареи пушек, саперы, стрелки.

Разгоряченный работой Федотов расправил уставшие плечи и встретился с внимательным взглядом Ватутина.

— Все обдумали, все решили? — спросил Ватутин.

Федотов хотел было сказать, что еще нужно подумать, посмотреть, но, возбужденный столь удачной работой, ответил совсем другое.

— Кажется, все, — вставая, сказал Федотов.

— Кажется? — скупо улыбнулся Ватутин и обернулся к Хрущеву. — Что ж, посмотрим решение.

Ватутин и Хрущев склонились над картой Федотова. В переполненном зале замерла настороженная тишина. Все взгляды устремились на Федотова, но он не чувствовал этого, видя только, как зеленый карандаш Ватутина удивительно медленно ходит там, где изображена оборона дивизии.

— Построение в два эшелона, глубокие боевые порядки, сильные резервы, — вполголоса проговорил Хрущев и еще ниже склонился над картой.

— Да. Глубина достаточная, — в тон ему сказал Ватутин и с непонятной для Федотова иронией добавил: — Уставные нормы выдержаны. И штабная культура на уровне.

— Четыре с плюсом, никак не меньше, — весело проговорил Хрущев, — академическая закваска еще не выветрилась. Вот только на переднем крае жидковато. Как вы думаете, сколько сил противника будет наступать против вашей дивизии? — спросил он, снизу вверх глядя на Федотова.

— Две, максимум три дивизии, из них, вероятно, одна танковая, — уверенно ответил Федотов.

— И сколько танков противник может бросить против вас одновременно? — спросил Ватутин.

— Учитывая состав двух пехотных дивизий и одной танковой, видимо, в атаке одновременно может участвовать до двухсот танков.

— А известно вам, что в районе Харькова и Белгорода стоят танковые дивизии СС «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», «Райх», «Великая Германия», «Викинг»?

— Известно.

— И какие выводы из этого?

— Это ударные дивизии. И они будут наступать.

— И наступать на главном направлении, — подчеркнул Хрущев.

— А ваша дивизия находится именно на главном направлении, — сказал Ватутин, — и, несомненно, столкнется с дивизиями СС.