Страница 6 из 64
Из этого видно, что Ле Ноэль обладал всем необходимым, чтобы сделаться превосходным торговцем человеческим мясом.
В добрые минуты он иногда вступал в прения с Верже, своим шкипером, престранным человеком: он изучал науки и философию, был поклонником Канта, Гегеля и других мировых мечтателей и занимался торговлей неграми только потому, что этот промысел доставлял ему от двадцати пяти до тридцати тысяч франков в год, но, с другой стороны, он, не колеблясь, сознавался, что тот день, когда их всех перевешают, будет днем правосудия.
— А вы неправы, Верже, — говаривал Ле Ноэль в минуту добродушной откровенности, — и совсем напрасно осуждаете нас так строго, ведь мы только осуществляем немецкую философию.
— Как же это? — спросил Верже, недоумевая.
— Прочтите это, — отвечал капитан, указывая ему книгу, открытую на его столе и подчеркивая следующие строки:
«В человеческом мире, как и в царстве животном, господствует только сила, а не право, право — это только мерило силы каждого… «
Какое мне дело до права? Я не имею в нем нужды, если могу добыть силой то, что мне надо и наслаждаться тем; чего же я не могу захватить силой от того я отказываюсь и не стану, в утешение себя, тщеславиться моим мнимым правом, правом за давностью не теряемым… «
— А откуда эти цитаты? — спросил Верже.
— Из двух главных столпов философии современной Германии, Артура Шопенгауэра и Макса Штирнера… И заметьте также, Верже, ведь мы не похищаем силой наших негров, а покупаем их по всем правилам от их всемилостивых властелинов, а так как божественное право господствует еще во всем могуществе на берегах Бенгуэлы, то никто не может отвергать, что эти верховные властелины имеют неограниченную власть над жизнью и имуществом их подданных…
— Итак…
— Итак, английские и французские фрегаты не имеют ни малейшего права мешать чисто коммерческим сношениям, по обоюдному соглашению обеих сторон.
— Да, но их право начинается с того дня, как они возымели силу и искусство захватить нас.
— Господин Верже, надо всегда заботиться, чтоб обеспечить свое право… лучшими снастями и машиной, быстрее действующей, чем право других.
— Капитан, вы ошиблись в выборе призвания.
— Как это?
— Вы оказались бы превосходнейшим профессором философии права и сравнительного законодательства в Гейдельберге.
Подобной шуткой почти всегда оканчивались такого рода прения между этими людьми, столь разного характера и, по-видимому, так мало сродными, чтобы понимать друг друга.
Верже был уроженец Нанта и получил диплом капитана для океанских плаваний, но ему надоело, наконец, получать жалкое жалованье от ста пятидесяти до двухсот франков в месяц за совершение самых трудных и опасных плаваний, вот почему он пришел в Новый Орлеан с письмом от Ронтонаков к капитану Ле Ноэлю, который тотчас же принял его на место своего помощника.
Трудно было бы отыскать другого, столь искусного моряка, каким был Верже, но что еще важнее, он так же хорошо знал машину, как и парус, и мог, в случае смерти или болезни, заменить главного механика Голловея, который в то же время исполнял обязанности второго помощника. Насмешник и скептик от природы, Верже даже не старался скрывать свои пороки и страсти с помощью лицемерной метафизики, которая у немцев и англосаксов всегда под рукой. Он всегда говорил прямо: «Человек, торгующий неграми, — настоящий бездельник, от которого так и несет виселицей, но, — продолжал он как бы в свое оправдание, — если я не буду повешен до окончания четвертого плавания, то — клянусь честью! — откажусь от этого ремесла и сделаюсь виноделом в Жиронде. Это для меня будет тем легче, что я припрячу полтораста тысяч франков, чтобы проложить себе дорогу к честности».
Впрочем, это был человек, только сбитый с пути, но в нем не совсем еще угасло чувство добра и великодушия. В корабельной книге Голловей был записан помощником капитана, но, снявшись с якоря, он был в действительности механиком. Родился он в Ливерпуле, и прошло уже двадцать лет с тех пор, как он плавал по всем морям, но алчность к большим доходам заставила и его бросить казенную службу и перейти под команду Ле Ноэля.
Как все англичане, Голловей обладал в совершенстве умением принимать участие в делах расчета и в вопросах чистого чувства. Хотя он предпринимал плавание для торговли неграми, тем не менее он восторгался высокими чувствами человечности, которые составляют неизбежную часть английского воспитания: их вбивают в голову маленьких Джон Булей с помощью специальной методы обучения, ни лучше, ни хуже, как приучают собачек плясать на канате или приносить брошенную вещь. И вот, как деловой человек, Голловей служил на судне, производящем торг неграми, и, как джентльмен, он был членом всех человеколюбивых обществ: негрофильских, библейских, евангельских, покровительства животных и других, которые громоздятся в свободной и торжествующей Англии. Он был, как и все англичане, живым изображением своего правительства, которое с одной стороны преследует тех, кто торгует неграми, — это вопрос чувства, а с другой — пушечными снарядами навязывает китайцам одуряющий их опиум — это денежный вопрос.
Голловей выплачивал аккуратно членские взносы и этим примирялся с своей совестью, потому что различные им поддерживаемые общества обязаны были обсуждать и решать за него все вопросы человеколюбия, а он за это время обрабатывал свои делишки по возможности хорошо, никогда не тревожась, какими средствами это приобреталось, и не задумываясь на счет нравственности цели, которую он желал достигнуть.
Он мало говорил, отлично исполнял обязанности своей службы, но никто не мог узнать, какие чувства он питает относительно капитана и его помощника, приказания которых выполнял с механической аккуратностью.
Девис был очень молод, ему только что минуло двадцать два года, он приходился племянником командиру «Осы» и, родившись в стране рабства, он разделял все предрассудки рабовладельцев, считал торговлю неграми совершенно законным делом, а помехи, причиняемые англичанами этой торговле, увеличивали только его ненависть, которую он всегда питал, как следует каждому доброму американцу, к этому народу.
Само собой разумеется, что он ненавидел Голловея и напротив был очень дружен с Верже.
Кабо, внесенный в списки в качестве рулевого, мало занимался управлением судна в открытом море, но главная его обязанность состояла в том, чтобы проводить его во всех опасных проходах, заливах и тайных бухтах вдоль берегов Африки, Антильских островов, Бразилии и невольничьих штатов Америки, с которыми он был знаком в совершенстве.
Гилари — боцман, был старый бретонский моряк, бежавший от правительственной службы, одним свистком управлял он своими сорока матросами-космополитами, которых он называл своими ягнятами, и ни один из них не дерзнул выразить перед ним ропота. Обладая геркулесовой силой, он не часто давал чувствовать тяжесть своей руки, но когда это случалось, так тот, кому приходилось вынести на себе подобные аргументы, расплачивался несколькими днями болезни в лазарете.
Снабженная такими людьми шхуна «Оса» могла быть отличным корсаром.
Вернувшись в свою каюту, капитан кликнул кают-юнгу и послал его за Верже.
Верже при снятии с якоря стоял на вахте с четырех до восьми часов утра и теперь спал в своей каюте, но услышав приказание, в ту же минуту явился к командиру.
— Господин Верже, ветер свежеет, — сказал Ле Ноэль, лишь только увидел его, — море начинает волноваться, ночью будет буря; после солнечного заката убавьте паруса и на четверть держитесь ближе к западу, чтобы отдалиться от берегов.
— Слушаю, капитан.
— Кстати, что поделывают пассажиры?
— Уплачивают дань морю и кажется на несколько дней лишатся возможности выйти на палубу.
— Неужели комиссар и лекарь тоже? Кажется им-то следовало уже познакомиться с морем.
— Они точно так же больны, как и остальные.
— Вам известно, Верже, что Ронтонак навязал мне силой этот тяжелый груз. Более нелепая идея никогда еще не приходила в старую голову этого болвана.