Страница 4 из 22
Сергей Сергеевич встал, отряхнул колени и подошел поближе.
— А если учесть то обстоятельство, — продолжил он мысль спутника, — что Гарольд Лидсней — один из немногих журналистов, близких к Си-Ай-Эй[3], то получается...
— Получается, товарищ полковник, — усмехаясь, прервал Антон Яковлевич, — что мы с вами неподходящее место для разговора выбрали... И потом, сколько раз я просил... выходной день, отдыхать надо, а вы с делами. Не годится, Сергей Сергеевич, никуда не годится.
— И я говорю, не годится, товарищ генерал, — подхватил Дымов. — Я, можно сказать, сил не жалею, ползаю, ягоды ищу, а вы философию разводите.
Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Издали донеслись женские и детские голоса...
— Ау! Где вы?!
— Нас ищут. — Антон Яковлевич приложил ладонь ко рту, и по лесу громко прокатилось: — О-го-го-го! — Потом он обернулся к Дымову и сказал вполголоса:
— Завтра я с утра занят. Срочное задание. В 15.00 прошу ко мне со всеми вашими соображениями.
— Есть, товарищ генерал. В 15.00.
...Разговор, начавшийся в воскресный день в лесу, был продолжен в понедельник, в служебном кабинете генерала.
В кабинете стоял большой, красиво отделанный радиоприемник. В редкие минуты отдыха, которые генерал называл «паузами», он включал приемник и «шарил» по светящейся, с зелеными и красными линиями, шкале, отыскивая что-нибудь такое, что могло заинтересовать его. Больше всего генерал любил песни. Услыхав знакомый мотив, он поудобнее усаживался в кресле, вытягивал ноги и закрывал глаза. Песня негромко звучала в его небольшом, но уютном кабинете и, отвлекая на несколько минут от дел, приносила отдых, доставляла наслаждение и «разрядку».
Прослушав песню или какой-нибудь лирический вальс, генерал выключал приемник и шел к письменному столу. «Пауза» окончена, надо продолжать работу.
Сегодня «пауза» была недолгой. Только что отзвучала отличная румынская песенка «Маринике», и лицо генерала еще сохраняло мягкое выражение. Телефон зазвонил, как всегда резко и требовательно. В эту же минуту в приоткрывшуюся дверь заглянул секретарь и коротко доложил:
— Вызывает Черноморск!..
Генерал выключил радиоприемник и подошел к телефону. Сосредоточенно, иногда хмуря пушистые брови, он слушал все, что ему докладывали, затем неожиданно прервал разговор и приказал:
— Хорошо! Все подробности сообщите шифровкой. Сегодня же... Сейчас!..
Генерал положил трубку, сел за стол и толстым синим карандашом написал на листке блокнота только одно слово: «Черноморск». Это слово означало, что сегодня же вечером необходимо получить подробности странного происшествия, о котором ему коротко, в пределах служебного телефонного разговора, только что сообщили.
Вошел секретарь и доложил, что полковник Дымов ждет приема. Генерал взглянул на часы и улыбнулся: без двух минут три. Как всегда, полковник был предельно точен.
— Входите, входите, Сергей Сергеевич. Здравствуйте! — Генерал встал и пошел навстречу полковнику. — Садитесь, — показал он на кресло. — Что же, продолжим наш вчерашний разговор. Чем порадуете?
Дымов пожал плечами.
— К сожалению, хвалиться пока нечем, товарищ генерал. Сведения, которыми мы располагаем, отрывисты и не вполне достоверны.
— На вполне достоверные сведения пока рассчитывать не приходится, — отозвался генерал. — Давайте попробуем восстановить хотя бы приблизительную картину того, что произошло, и дорисовать то, что стерто временем.
— Попробуем! — Сергей Сергеевич положил перед собой на маленький столик папку с бумагами.
Вот уже больше месяца он с пытливостью ученого и настойчивостью следователя собирал по крохам все, что имело отношение к последним дням жизни и работы ученого-кораблестроителя профессора Савельева. Он скрупулезно сопоставлял обрывки сведений, клочки фактов, пытаясь узнать из них неизвестную до сих пор историю смерти Савельева и исчезновения всех материалов его научных и экспериментальных работ. Все, что ему удалось «прочитать», выглядело примерно так:
...Когда воздушный и морской десанты гитлеровцев внезапно атаковали Черноморск и завязали бои на его окраинах, профессор Савельев был болен. Началась поспешная эвакуация женщин и детей. Все мужское население Черноморска — от юношей до стариков — вместе с воинскими частями держало круговую оборону города. Оставив больного учителя на попечение Анны Герасимовны, хлопотливо собиравшейся в ожидании горкомовской машины, Габуния ушел с отрядом добровольцев. Но перед уходом, выполняя категорическое требование профессора, Габуния уничтожил модель нового корабля, важнейшее оборудование лаборатории, уничтожил все следы большой работы, проводившейся им и Савельевым. Габуния не вернулся. Он погиб, защищая от врага родную советскую землю.
А старый, больной ученый, оставшись дома, не мог спокойно лежать в кровати. Превозмогая боль, Савельев незаметно встал, оделся и ушел, ушел, не сказав никому ни слова. Куда? Зачем? Никто этого не знает.
Трудно описать отчаянье Анны Герасимовны, обнаружившей исчезновение больного мужа.
Скрылись из виду последние грузовики с беженцами, а у двери беленького домика Савельевых все еще сердито пофыркивал будто торопил — скорей, скорей! — «газик» из гаража городского комитета партии. Когда ружейная и пулеметная стрельба раздалась уже совсем близко, Анну Герасимовну, почти потерявшую сознание, силой усадили в машину и увезли.
Что же стало с профессором Савельевым? В одной из своих сводок, значительно позднее, фашистское командование сообщило о том, что при взятии русского портового города N. был убит шальной пулей видный ученый, крупный специалист в области кораблестроения, Петр Савельев. А еще позже гитлеровцы опубликовали нечто вроде некролога, в котором сообщили о найденных ими некоторых условных записях погибшего ученого, повидимому, имеющих отношение к его последним работам.
Генерал внимательно слушал. Когда Дымов замолчал, генерал несколько раз провел рукой по волосам, потом крепко, до хруста, сжал пальцы рук и сказал очень тихо:
— Дальше!
А дальше начинались гипотезы, догадки, начиналось то, что Сергей Сергеевич назвал отрывистыми и не вполне достоверными сведениями.
Анна Герасимовна Савельева, старая больная женщина, до сих пор не может без слез вспоминать о своем погибшем муже, о том, что произошло в Черноморске в те трудные, страшные дни.
Три раза посетил Сергей Сергеевич маленькую московскую квартиру, в которой жила теперь старушка. И постепенно, шаг за шагом, в результате осторожных расспросов и долгих задушевных бесед возникали в ее памяти стертые штрихи, забытые подробности, выявлялись новые детали этой трагической истории.
Да, Анна Герасимовна вспомнила, отчетливо вспомнила небольшой круглый футляр, в котором Габуния хранил все чертежи, все схемы и расчеты. Куда делся этот футляр? Этого Анна Герасимовна не знает. По всей вероятности, его уничтожили в лаборатории вместе с моделью и оборудованием... А может быть...
Куда и зачем уходил больной Савельев? Этого Анна Герасимовна тоже не знает. Но у полковника все более и более крепла уверенность в том, что профессор не зря уходил из дома.
— Вы представьте, товарищ генерал, — взволнованно докладывал Сергей Сергеевич. — Враг близко. Модель, расчеты, чертежи могут попасть в руки фашистов. Старик не знает, спасется ли он сам. Близкая опасность придает ему силы, толкает его на решительный шаг. Он хватает футляр с чертежами и расчетами и в суматохе незаметно уходит из дома. Он находит подходящее место и прячет свои труды, свое детище... Но где? Этого, к сожалению, никто не знает.
Видимо, уже возвращаясь обратно домой, профессор Савельев был убит. Иначе его нашли бы наши товарищи. Он брел по улицам города больной, одинокий и... погиб. Но он выполнил свой долг, долг советского патриота. Бумаг при нем уже не было. Иначе, если бы они оказались при нем, об этом широко оповестили бы хвастливые фашистские сводки.
3
Сентрал-интеллидженс-эджеси — Центральное разведывательное управление.