Страница 64 из 79
Уголовное дело по факту разбойного нападения на В. П. Баранову было поручено следователю Токовой Софье Бекбулатовне. Забегая вперед скажем, что в кратчайшие сроки грабители были найдены, их вина доказана и каждый получил по заслугам. Токова, не раз беседовавшая с Валентиной Павловной, вспоминала:
«Баранова в свои 90 лет обладала прекрасной памятью и здравым умом. Она была весьма интересным собеседником. Чувствовалось, что Валентина Павловна получила хорошее образование и знала лучшие времена. Я сразу обратила внимание на книги, принадлежавшие ей. Это были библии, лечебники, травники, труды по истории, еще какие-то учебники, все дореволюционные издания. Когда я похвалила книги, она сказала, что у нее ими забит весь чердак, и заметила, что за одну книгу ей предлагали 5 тысяч рублей, но она не продаст ее ни за какие деньги. Деньги для нее ничего не значили, и счета им она не знала.
При первом осмотре на полу в грязном платке обнаружили 9 тысяч рублей в сторублевых купюрах. Очевидно, они тоже лежали под периной, но грабители их не заметили. Когда Валентине Павловне сказали о находке, она равнодушно махнула рукой: «А я и не знала, что они там лежат». У нее в комнате стоял большой кувшин, заполненный монетами по 50 копеек и по рублю, так она их за деньги не считала. Напророчила она будущее мне и моим детям. Восемь лет прошло, а все выходит по предсказанному. Да и о прошлом рассказывала так, как будто я написала, а она прочла. Уникальные способности у нее были».
Неизвестно, чем подкупила Токова Валентину Павловну, уважительным ли отношением, состраданием ли, которого ей так не хватало, а может быть, умная, красивая, энергичная женщина, сама немало пережившая, показалась ей достойным собеседником, только Софья Бекбулатовна была вторым после Святашовой человеком, которому Баранова приоткрыла, хоть и на мгновение, завесу загадочности, окутывавшую ее жизнь.
«Мне, деточка, многое дано, — рассказывала ей Валентина Павловна. — Я гляну на человека и вижу: счастлив он или нет, что у него было, что его ждет. Болезни я лечу нервные, женские, кожные, половое бессилие. Кто только ко мне ни приезжал, в том числе очень знатные люди. Некоторых гоню. Так ведь не понимают, что не всесильна я. Если не могу вылечить, то и не берусь... Шут с тем, что меня ограбили, пусть они подавятся моим добром. У меня денег на сто таких подонков хватит. Разве деньги делают человека счастливым? Меня зависть людская страшит. Не любят меня, боятся, а иные со свету сжить готовы. Что вижу я человека насквозь, так то мой крест, моя Голгофа. Кому я что плохое сделала? Что узнаю, то во мне и умрет. Господи, да если бы знали они, сколько на мою долю выпало бед и несчастий, унижений и страданий. Вместо того, чтобы пожалеть жалкую, одинокую, больную старуху, они меня так ненавидят. Да разве думала когда-нибудь я, дворянская дочь, которую все нежили и любили, что мне так придется жить...» Она порылась в бумагах, лежащих на столе, и протянула Токовой пожелтевшую старинную фотографию. А на ней — юная красавица с гордо поднятой головой, в великолепном платье с восхитительной прической. Рядом в креслах пожилые мужчина и женщина — родители Барановой. Потрясенная Токова переводит взгляд с фотографии на уродливую нечесаную старуху, сидящую напротив, затем вновь на красавицу в бальном платье и не верит своим глазам...
Родилась Валентина Павловна в 1895 г. в Ставрополе в семье состоятельных людей. Отец, по ее словам, был человеком известным. Замужем она вроде бы не была. В 1918 г. родителей на ее глазах расстреляли большевики. В гражданскую войну погибли братья и сестры. Предположительно при отступлении с белыми войсками она попала под артобстрел; израненную и контуженную, ее откопали из-под земли. При операции ампутировали грудь, разорванную осколками. В 20—30-е годы она прошла тюрьму, лагеря, была в ссылке. «Всех моих уничтожили, одна я уцелела, и меня судили только за то, что я дворянская дочь, — с горечью говорила Валентина Павловна, — и жила я по волчьему билету без каких-либо прав. Потом забилась в Ку-гульту, думала, хоть здесь поживу спокойно, да, видно, не судьба...»
Незадолго до своей гибели Валентина Павловна составила завещание. Хату отказала племяннику, имущество и деньги со сберкнижек (всего 15 тысяч) завещала Святашовой с условием, что та ее похоронит, поставит на могиле белый мраморный крест и будет поминать в церкви. Вскоре у Прасковьи Андреевны умерла племянница. Валентина Павловна сказала: «Теперь она (племянница) еще твоих возьмет. Одного больного, другого здорового. — Помолчав, добавила: — Не станет меня, будет у тебя большая беда». «Спустя какое-то время, — плача, рассказывала Святашова, — умер мой брат, болел он. Я уж и забывать стала ее слова, как в 1991 г. погибает мой сын. Она знала, что с ним будет, только пожалела меня, не сказала прямо, чтобы не мучилась я, не жила в страшном ожидании. Она чувствовала, когда кто-то умрет, за это ее и боялись».
Валентина Павловна предсказала и свою смерть. То-кова, увидев, как старуха ходит босиком по мерзлой земле, заметила, что она простудится, баба Валя усмехнулась: «Деточка, ничего со мной не будет. Я смерти не боюсь. Я буду жить долго и нудно, и меня убьют. Меня Бог не заберет до тех пор, пока меня не убьют. И каждый день я жду нож в спину». Когда в селе при пожаре сгорели два мальчика, Баранова заметила: «То мои братья, меня тоже сожгут».
1 марта 1988 г. Прасковья Андреевна, как всегда, управлялась по хозяйству у Барановой. Когда собралась уходить, баба Валя остановила ее: «Ну, скоро я от вас уйду. Завтра не приходи, мне одной побыть нужно. Приходи послезавтра, да не с утра, а к обеду». А на прощание тихо и ласково промолвила: «Спасибо, что не бросила меня...»
3 марта Святашова обнаружила на кухне дома Барановой ее полуобгоревший труп. На шее у бабы Вали зияла большая сквозная рана. Убив старуху, ее облили бензином и подожгли, надеясь, что огонь скроет следы злодеяния. Но из-за нехватки кислорода (ставни и двери были закрыты) выгорела только кухня. Следствие по делу об убийстве Барановой продолжается по сей день. Поскольку вроде бы ничего похищено не было, то версия об убийстве в целях ограбления отпала. По одной из версий, убили бабу Валю из мести, дескать, насолила кому-то. В этом твердо убеждены местные жители: «Отомстили ей. Она людям много вреда принесла. Колдовка была и в церковь не ходила. Отрицательное биополе с больных переносила не на себя, а на тех, кто в селе жил. Сколько она семей разбила, сколько людей несчастными сделала». Но ни одного конкретного примера привести никто не мог. Все на уровне слухов... Святашова продолжала стоять на своем: «Если и убили ее из мести, то по наговору. Не делала она людям зла. Крестом и молитвой лечила... И в церковь ходила, пока силы были, а уж в чем священнику каялась, то Бог знает, только отпущение грехов она получала. И отпевали ее как полагается».
Уже во время следствия кто-то намекнул Святашовой, что неплохо бы деньги, завещанные ей Барановой, передать на нужды детского дома. Затем в Кугульту приехал племЯ&ник Валентины Павловны — и сразу к Святашовой: «Зачем ей такой дорогой крест, я дачу строю, мне деньги нужны». Только Прасковья Андреевна оказалась твердым орешком и деньги не отдала. Полтора года ездила она в Ставрополь и успела незадолго до подорожания поставить на могиле Валентины Павловны белоснежный мраморный крест. Имущество же Барановой, завещанное Святашовой, разграбили племянник и соседи покойной.
Дружба с бабой Валей дорого обошлась Святашовой.
Обвиняли ее в том, что ходила она учиться колдовать, что перерезала старухе горло и поживилась ее деньгами. «Бог им судья, он все видит, а кровь ее убийцам отольется, я точно знаю», — уверенно говорила она...
Нынче на Ставрополье народных целителей развелось хоть пруд пруди. Есть у них кабинеты, охранники и такса на все виды услуг. Только вот нет у людей к ним веры. А бабе Вале верили. И после ее смерти все приезжали и приезжали в Кугульту люди. Узнав о гибели Валентины Павловны, многие плакали...