Страница 194 из 200
Из тени выскочил Вихура, быстро бросил в машину три чемодана и сундучок, усадил между ними Гонорату, а сам сел за руль и вполголоса скомандовал:
— Первая скорость.
Машина послушно тронулась с места, набрала скорость, выехала на улицу, свернула за угол. Из-за машины вынырнул запыхавшийся Густлик.
— Ух! Сможешь теперь зажигание включить? — спросил он Вихуру и сел рядом с ним.
— Ключ подходит, — обрадовал его Франек.
Мотор завелся сразу. Они выехали на шоссе. Позади них в небо взлетела прощальная ракета обер-ефрейтора Кугеля.
— Действительно, порядочный человек, — отозвался о нем Франек.
— А мы вот не порядочные, — со злостью буркнул Густлик. — Черт знает что! У своих красть!
— Одолжить, — поправил его Вихура.
Они выехали между домов на шоссе, обсаженное фруктовыми деревьями. Ярко светила луна.
— Что-то там давит, — сказал силезец. Он встал, приподнял сиденье и вытащил из-под него номерной знак. — Смотри-ка, Вихура, — вроде наш…
— Факт, — подтвердил капрал.
Съехав на обочину, он затормозил, выскочил из машины и осмотрел капот.
— Иди сюда, — позвал он Густлика. — Смотри-ка, — показал он ему вмятину на бампере, которую они получили, наскочив на столбик сразу за перекрестком. — Собственную машину угнали!
— Колдовство какое-то, — удивился Елень, садясь в машину и поплотнее укутывая в одеяло сладко спящую Гонорату.
— А что тут удивительного? — пожал плечами Вихура, включая первую скорость. — Нормально, как и должно быть между соседями, — философствовал он. — В итоге то на то и выходит: сколько было машин у нас и у них, столько и осталось.
Они быстрее поехали по пустынному шоссе, чтобы успеть к выступлению армии на юг, на землю у Нисы Лужицкой, которая снова стала польской.
32. Последняя пуля
Они вернулись с Гоноратой вовремя. Вначале казалось, что никто не заметил этого похода за нареченной Густлика, но когда танковые части вслед за пехотой двинулись к Лужице, генерал задержал экипаж «Рыжего».
— Останетесь здесь еще два-три дня. За это время вы, подпоручник Кос, оформите все формальности, связанные с личной жизнью членов экипажа.
— Может… — начал Кос.
— Никаких «может», — отрезал генерал. — Я хочу иметь танк, а не туристический домик для одной семьи на гусеницах. У Вихуры в наказание я отобрал автомашину. Он поедет с вами как пулеметчик и помощник Саакашвили.
— И так одно место свободно, ведь Томаш не вернулся.
— Поедете вчетвером. Черешняку заместитель командующего армией дал в Варшаве двухнедельный отпуск, чтобы смог навестить родителей. Вернется сразу в Лужицу.
— Хитер этот Томаш, — проворчал Густлик, когда отошел командир.
— Тебе бы его хитрость, — ответил ему Янек. — До осени будем теперь по инстанциям бегать, пока Гонората солдатом станет.
Формальности были действительно канительные, потому что у всех штабных писарей после окончания войны в голове что-то окончательно перевернулось и их приходилось буквально припирать к стенке, чтобы они выписали очередную нужную бумажку.
Экипаж ходил в полном составе, и там, где не помогало ни офицерское звание Янека, ни просьба Григория, Густлик хватал упорного за руку и, сдавливая ее, не спеша произносил:
— Если бы вы нам это написали, я был бы рад.
Лишь в конце третьего дня Гонората стала военнослужащей — рядовым санитарного батальона, — приданной в помощь Марусе, которая руководила отделением армейского полевого госпиталя. Когда новая санитарка прибыла на место, Маруся, пользуясь случаем, слово за словом объяснила Янеку смысл своего письма и в конце добавила:
— Все нужно бы начать сначала, но нас разделили бы километры, дни и месяцы, может, даже и годы…
Они упросили Лидку подойти к окну. Спрятавшись в нише, она произнесла:
— Я здесь… Добрый день.
— Выздоравливай поскорее, — первым заговорил Янек, — и возвращайся к нам. Спасибо тебе, Лидка.
— Если хочешь, в танке у нас есть место: Томек в отпуске, — предложил Густлик.
Григорий так и не нашелся, что сказать, хотя высказать нужно было так много важного.
Только когда они отходили и Григорий обернулся, за окном мелькнули худое лицо и белый платочек на голове. Он сделал вид, что ничего не заметил, боясь, что девушке будет неприятно.
На четвертый день двинулись чуть свет, потому что на ночь хотели остановиться у капитана Павлова в городе, комендантом которого он был назначен. В полдень, не останавливаясь, закусили хлебом с консервами и помчались дальше, сменяя Григория за рычагами управления каждый час, чтобы тот мог немного размяться.
— Иван нам, наверное, такой ужин сообразит! — уверял всех Григорий.
— Он обещал мне показать, как считать на логарифмической линейке, — вспомнил Янек.
«Рыжий» несся по шоссе, залитому солнцем, обсаженному с обеих сторон фруктовыми деревьями. Кроме Григория, который снова вел машину, все сидели на башне, с нетерпением вглядываясь вперед.
— Вон за той горкой, — сказал наконец Кос, взглянув на карту.
Выехали на плоскую седловину и внизу, не дальше чем в полукилометре, увидели раскинувшийся у реки лужицкий городок. Красными пятнами горели островерхие крыши его домов, сверкали купола костелов, башня ратуши с часами золотистым шпилем упиралась в небо. У самой реки видны было заросшие зеленью развалины старого замка, а рядом с ними — широкие бастионы форта девятнадцатого века. И все это было залито ярким светом майского солнца.
Танкистов удивило, что на улицах много стариков, калек. Некоторым помогали передвигаться дети. Мальчик, видимо внук, толкал тележку с парализованной бабкой. Этим движением на улицах руководили советские солдаты, слабым и немощным помогали садиться в грузовики и увозили их куда-то.
Танкисты посмотрели друг на друга, недоумевая.
— Что за чертовщина? — проворчал Вихура.
— Сдурели, что ли? — буркнул Густлик.
Когда они подъехали ближе, Кос заметил Павлова в группе, руководившей этой странной эвакуацией.
— Сейчас узнаем, в чем дело, — сказал Янек. — Останавливай, — приказал он механику и, стоя рядом с башней, крикнул издали: — Товарищ капитан!
Иван обернулся и, заслоняя глаза рукой от солнца, удивленно посмотрел на танк. Янек спрыгнул на землю и побежал навстречу капитану.
— Мы к вам в гости. Узнаете?
— Очень рад. Только вот момент у нас сейчас сложный, — озабоченно ответил сапер, — город эвакуируем.
— Почему?
— Склады со взрывчаткой в форте заминированы, — показал он в сторону города. — Все взлетит на воздух.
— Когда? Почему?
— Пойдем со мной — узнаешь, — на ходу сказал он. — Наша контрразведка схватила как раз того, кто минировал.
— Командуй здесь, Густлик! — крикнул Кос в сторону танка. — Я скоро вернусь.
— Есть!
Один из солдат-регулировщиков увидел «Рыжего», подбежал к краю кювета и, размахивая красным флажком, кричал Еленю:
— Назад! Как долбанет, так гусеницами накроешься.
— Не надрывайся, сынку, а то охрипнешь, — рявкнул ему в ответ силезец.
Павлов и Кос сошли с шоссе у небольшого бетонного мостика на откосе, покрытом окопами и ходами сообщения. Через несколько шагов они спрыгнули на дно траншеи, пошли гуськом, быстро минуя острые повороты, и наконец за третьим Янек почти столкнулся с часовым.
— Стой! — приказал солдат.
— Я комендант города, — бросил Павлов. — Проходите, — пригласил он Янека.
Еще один поворот, а потом траншея стала шире, и они увидели советского полковника, который кричал в трубку:
— Повторяю: ни одного солдата не пропускать за указанную границу! Война кончилась, и ты не имеешь права толкать людей на верную смерть для спасения нескольких калек!
Он бросил трубку и приветствовал Павлова:
— Здравствуй, комендант. Как дела?
— Эвакуация заканчивается. Сейчас еще схожу к форту и поищу.
— Это кто с тобой?
— Подпоручник Кос, — представился Янек.
— Друг из польской армии. Мы в Берлине вместе воевали.