Страница 549 из 573
Когда его отряд послали зачищать калтские туннели, Келлан обиделся на судьбу, которая не дала ему встретиться с врагом на поле боя. Уборка мусора — так назвал их задание Аквиллен. Полгода они патрулировали пустые пещеры, проверяя, не прячутся ли где остатки вражеских армий. Полгода они скучали, прочесывая огромные подземные залы, заброшенные туннели и гулкие галереи. Каждый день они проходили по пещерам, где с высоких, как в соборе, сводов свисали тонкие сталактиты, мерцавшие синим; где застывшие радиоактивные отходы переливались радужным сиянием; где заброшенные сельскохозяйственные посадки превратились в непроходимые заросли. Кариста однажды в шутку заметила, что им довелось побывать в таких местах, о которых сами жители Калта давно забыли.
Но кое-кто еще проник в этот затерянный мир и устроил себе логово в здешней темноте.
Этот кто-то прятался во мраке, выжидая, и они натолкнулись на него только во время последнего патруля. Район, по которому они тогда проходили, даже не был обозначен на карте: это переплетение глубинных туннелей и залов было отмечено как серая зона, и люди давным-давно ушли отсюда, переселившись в более просторные и светлые пещеры, откуда был выход к маглевам на поверхности.
На краю глубокой пропасти раскинулось заброшенное и безымянное поселение. В домах, похоже, уже много веков никто не жил, но до полного упадка им было далеко. Калтские строители потрудились на славу, и для того чтобы привести здания в порядок, достаточно было бы лишь физической силы и метлы.
Однако каждый такой дом нужно было проверить и убедиться, что нигде нет и следа врагов, — которых, кстати, патрулю до сих пор не попалось. Все знали, что Рожденные кровью не прошли дальше Ущелья четырех долин, и сама мысль, что хоть кто-то из этой мерзкой орды смог проникнуть глубже в пещеры, казалась смешной.
Но сейчас Келлан не смеялся.
— Ты ведь зверь, да? — спросил он, стараясь голосом не выдать охвативший его ужас.
— Так вот как они меня называют? — ответил зверь. — Жиллиманово отродье всегда изрекает банальности. Учитывая, скольких людей я зарезал, им следовало придумать что-нибудь более… пафосное.
— Ты чудовище, — выпалил Келлан.
— Тоже мне новость. — Зверь оглянулся на груду искалеченных, залитых кровью трупов. — Я этим уже давно занимаюсь, и трудно делать вид, что это не ужасно.
— Но зачем тебе это?
— Тебе нравится, как я разобрался с твоими друзьями? — спросил зверь, проигнорировав вопрос, и повернул острие ножа перед глазами жертвы. — А символы, как они тебе? Не уверен, что нарисовал все правильно, но суть они передают. Ведь тот, кто надо, их точно заметит?
— Не заставляй меня на них смотреть, — взмолился Келлан. В сухом пещерном воздухе, стремительно впитывавшем влагу, глаза, оставшиеся без век, жгло как огнем. — Ты все равно меня убьешь, так хотя бы пощади мою душу.
— Не смотреть — глупо, — возразил зверь. — В первую очередь нужно узнать, кто твой враг и на что он способен. Кажется, именно примарх Имперских Кулаков сказал, что первая аксиома обороны — понять, от кого защищаешься. — Глухой рокот, зародившийся в груди гигантского чудовища, отрывистым смехом сорвался с его губ. — Боги милостивые, если душа Обакса Закайо слышит, как я цитирую Дорна, то наверняка сейчас корчится в варповом пламени.
— Они тебя выследят, — проговорил Келлан. Он уронил голову на плечо, на губах при каждом вдохе пузырилась розовая пена. — Как только орден узнает, что ты такое, за тобой будут охотиться все без исключения.
— На это я и рассчитываю, — ответил зверь и, положив руку Келлану на голову, развернул его лицом к себе.
— Они убьют тебя за то, что ты сделал.
— Наверное, ты прав. Но никто не может одержать абсолютную победу над Железным Воином. У него всегда есть в запасе еще один трюк, еще одна — последняя — уловка, которая в смерти делает его столь же опасным, как и при жизни. Если мне суждено здесь погибнуть, со мной умрет и половина Калта.
Келлан замер: зверь поднес нож ближе, стальным острием царапая роговицу глаза; затем клинок скользнул глубже, и к засохшей крови прибавилась прозрачная жидкость. Келлан орал и бился в судорогах, но зверь удерживал его голову неподвижно.
— Убивать тебя я не стану, — улыбнулось чудовище, — но больно сделаю.
Инквизитор Аракай в свое время любил пояснять теоретические рассуждения примерами из садоводства и цитировать Галана Нуаргрима, который, судя по всему, разделял его страсть к взращиванию семян. Намира Судзаку, тогда еще молодая дознаватель, вдоволь наслушалась праведных речей о «сорной траве» и «ядовитых корнях» ереси.
Самой Судзаку такие прямые сравнения не нравились: они слишком упрощали суть самой страшной угрозы, с которой когда-либо сталкивалось человечество, низводили ее до обывательского уровня. Став инквизитором, Судзаку верила, что простым смертным лучше ничего не знать о тайнах ереси и происках имматериума. Если выпустить этого джинна из бутылки, то обратно его уже не загонишь, так что пусть люди остаются в счастливом неведении.
Война с Рожденными кровью стала для нее еще одним тому подтверждением.
А теперь еще и это…
Пещера была просторной, с высоким сводом, однако какая-то необычная особенность в структуре породы не давала дальномерам, встроенным в льдисто-голубые глаза Судзаку, точно определить расстояние. Зал, безусловно, большой: если поставить три боевых машины Адептус Механикус одну на другую, они едва дотянутся до потолка. Сюда мог бы пройти даже «Лекс тредецим» магоса Локарда и при этом показаться маленьким.
Стены пещеры влажно блестели, но воздух был прохладный, и когда Судзаку вышла наружу из теплой кабины «Носорога», то плотнее запахнулась в длинное черное пальто. Ее снежно-белые волосы, резко контрастировавшие с карамельного цвета кожей, развевались на ветру, который дул из более глубоких подземных уровней. Татуировка в форме молота, нанесенная на тыльную сторону запястья, чесалась, и для Судзаку это давно уже стало предвестником скорых неприятностей. Она поцеловала вытатуированный символ — остатки детских суеверий, старая привычка, которую она переняла от Собуро еще в схолуме и так и не смогла изжить.
Вспомнив брата, она остановилась и разжала пальцы, сжимавшие рукоятку длинноствольного пистолета, инкрустированную черным деревом. Со дня битвы в Ущелье четырех долин из этого оружия она не стреляла. Она разбирала пистолет не меньше сотни раз, чистила и смазывала каждую деталь, сопровождая каждое движение мантрами точности и катехизисами против заклинивания.
Но никакие технические ритуалы не могли стереть из памяти тот выстрел, что оборвал жизнь ее брата.
— С тебя еще бутылка масла для кожи головы, — сказал Милотас и развернулся, чтобы спуститься на пласталевую подножку «Носорога».
— Что? — переспросила Судзаку, хотя и в первый раз прекрасно расслышала, что сказал ее савант.
— Ты сама знаешь, Намира, — ответил он.
Милотас Адельмо был одним из тех немногих, кому позволялось называть инквизитора по имени, — привилегия, право на которую за их долгое сотрудничество он доказал неоднократно. Ему было трудно выбираться из «Носорога», но Судзаку знала, что предлагать помощь не следует. Природа наделила Милотаса нормальным ростом, но после долгих и мучительных операций, которые пришлось делать из-за стычки с членистобрюхими ложноскорпионами, его позвоночник оказался чудовищным образом деформирован.
Из-за увечий у саванта возникали трудности даже с самыми простыми действиями, но он упорно отказывался от любой аугментации. Вариант имперского культа, принятый на его родной планете, призывал верующего самосовершенствоваться по образу и подобию Императора и избегать механической аугметики. По этой причине время от времени между правительством планеты и Адептус Механикус возникали трения, но дипломатия всегда побеждала теологические споры, потому что какая-то генетическая особенность обеспечивала среди населения необычно высокий процент гениев математики и статистики.