Страница 6 из 11
В русско-иудейском противостоянии тоже спонтанно выявились свои вожди— «собиратели» В «Иудейской партии» начали верховодить популярные Симонов, Чаковский и Шатров; в «Русской» — не менеё популярные Ганичев, Прокушев и Зубков. О, как разны были эти фигуры по своему менталитету! Сразу уже по ним одним была видна полярная разность внутренних духовных установок в еврейском и русском лагерях. Всё шестеро в творческом отношении примерно одного уровня. Наши Ганичев, Прокушев и Зубков, пожалуй, даже покрепче. Константин Симонов, ловкий армянский еврей-полуграфоман, практически поэт одного стихотворения «Жди меня», написанного в войну. Всё остальное очень средне, очень банально. Писал много. Но на поверхностную публику. Александр
Чаковский и того слабеё — автор слащавых, банальных повестей и нудного романа «Блокада», который ему писала вся «Литгазета».
Но Боже, как, пользуясь своим положением, оба раскручивали себя, как заставляли своих единомышленников и, торгуясь, даже врагов писать про них! Как выбивали себе всё мыслимые и немыслимые премии! Напротив, три русских богатыря-собирателя были всегда поразительно скромны. Ганичев писал нужные, «просветительские» исторические сочинения. Прокушев и Зубков были крепкими и умными, соответственно, литературоведом и театроведом, ничем не слабее, чем знаменитый музыковед В.В. Стасов в «Могучей кучке». Но себя никогда не выпячивали, говорили группировавшимся возле них и, есгественно, горевшим желанием их прославить молодым литературным критикам:
— Зачем про меня? Напиши про Валентина Распутина. Его, его надо поднимать! А ещё лучше найди молодое имя — вытащи на свет молодого автора. Это тебе на Божьем Суде сторицей зачтётся.
Естественно, кроме «собирателей» были у «них» и у нас свои «теневики». Закулисную игру у иудеев вели их «сборщики» — держатели кассы еврейской взаимопомощи. Вот она знаменитая еврейская бытовая солидарность, у нас такой никогда не было. Да и попробовали бы у нас такую сделать? Много ведь русских людей попадали в беду, затравливались еврейскими лобби, лишались работы, оставаясь без средств к существованию. Но когда мы с моим другом критиком Святославом Котенко дёрнулись создать такую русскую кассу, на нас обрушилась ГБ: «Вы что, опозорить государство хотите? Вам что, советских профсоюзов не хватает? Подумаешь, евреи! — Они "малый народ». Нацменьшинства тут можно понять, что они собирают черную кассу. А вы — "большой народ". У вас это будет выглядеть опасной мафиозной группировкой».
Нам любое «финансовое» объединение запрещалось, д вот евреи и на партсобраниях держались всегда «сворой» — мгновенно формировали своё «лобби», забывали про внутренние приязни и неприязни и терзали жертву. Вообще партийные собрания были самой удобной формой для еврейского самоутверждения, словно самой природой созданной для «сворного» манипулирования общественным мнением. Мы, русские, что-то на самом деле пытаемся обсудить, в чем-то разобраться. У нас соборное мышление, когда никого не обижают, всех выслушивают. А евреи? Выдвигают сворой «на верх» только своих, задвигают, дают выговора только «чужим».
Но конкретно о «сборщиках». У евреев многие годы им был Индурский, внешне невзрачный, но умнейший главный редактор «Вечерней Москвы», тесть будущего министра культуры при Ельцине Евгения Сидорова. Бездарного проходимца-зятька, полукритика-полуюриста, вон куда вытащил! Чтобы Кагал заправлял всей русской культурой!
С Индурским я никогда не сталкивался, хотя в его «Вечёрке» часто печатался с рецензиями на фильмы и спектакли — активной идеологической «просионистской» позиции «Вечёрка» осторожно не занимала, да и под Первым секретарём Москвы Гришиным это было бы затруднительно. А в отдельном еврейском городе внутри Москвы — останкинском Новом Тель-Авиве таким сборщиком был посредственный режиссёр, но весьма активный организатор Леонид Пчёлкин. Евреи ему поддерживали ореол «гонимого» — его черно-белый троцкистский «ленинский» фильм по Шатрову был положен на полку (хотя выплаты за него всё получили сполна). Уже в «перестройку>> фильм этот сняли с полки и показали, и всё увидели, чю это просто троцкистский «капустник» без малейших признаков искусства. Клеймо гонимого «полочника», однако, не помешало Пчёлкину много лет переизбираться секретарём парткома. Такая вот вызывающе «протестная» была на ЦТ парторганизация. У Пчёлкина был личный особняк аж на Садовом кольце. Генсек такого шика не имел. И деньги умёл Пчёлкин делать прямо из воздуха. Был, как уже говорилось, паршивеньким, совершенно бездарным режиссёром. Но был блестящим сводней для артисточек, мечтавших получить благосклонность телевизионного начальства, чтобы показаться на голубом экране, и этим держал телевидение в своих руках. Умёл не мытьём, так катаньем уговаривать «подхалтурить на телевидении» хороших актёров. Те морщились — сниматься у Пчёлкина считалось дурным вкусом, его вечно осмеивала пресса. Но он умёл выбить непомерно большие гонорары, и многие даже великие не удерживались — решались «подхалтурить» на жизнь у Пчёлкина. Он снимал самые при митивные, с неподвижной камерой, как во времена рождения Великого Немого, самые дешёвые фильмы-концерты, фильмы-спектакли, но по ведомостям выдавал их за полноценные и дорогие художественные фильмы. Опла та в разы выше, и практически вся себе в карман. В конце жизни он был полуслепой, еле передвигался, но де лал себя художественным руководителем, пробивал тему в план и нанимал «кинорабов» попахать за него. Пронзи тельная по бесстыдству и проходимистости фигура.
Мне довелось поработать на телевидении главным редактором, и меня он таки достал. Сначала всё пытался «наладить отношения» — предлагал конверты с деньгами, норовил подсунуть артисточку, пытался затащить на «отдых с дамами». Но я не клюнул и категорически отказался подписать ему гонорар за сценарий «Дети солнца», в котором он, механически переписав пьесу Горького, даже запятой своей не поставил, но деньги хотел по высшей ставке — разумеется, не покойному Горькому, а себе. Не прошёл номер, тогда он приносит тот же сценарий, но уже за подписью исполнителя главной роли артиста Иннокентия Смоктуновского. И, не моргнув глазом, опять деньгу качает — заплати за пьесу Горького по высшей ставке как автору Смоктуновскому, мол, уж ему-то Лапин не откажет. Плати ему — он мне отдаст. Иннокентий Михайлович Смоктуновский — друг Святославу Котенко и мне. Охотно выступал в публицистических, очень русских диалогах с критиком Котенко, которые я ещё в «Театральной жизни» печатал. Сколько раз делом он помогал русской партии! Например, когда закрыли за национализм документальный фильм Котенко «Русская изба», Смоктуновский взялся сам прочитать патриотический текст, не дал из него выкинуть ни строчки и затем приехал на Худсовет студии, где мы с ним на пару (я от ВООПИК — от общественности!) отстояли прекрасный русский фильм.
Но ты мне друг, а совесть дороже — я не подписываю разворовывать казну. Пчёлкин пошёл к Лапину. И Лапин… не отказал. А у меня сразу смертельный враг.
Вот такие напористые были «сборщики» у евреев. А у нас (хотя нам «русскую черную кассу» создать не дали!) теневой работой занимался всесторонне образованный публицист, блестящий переводчик романиста и будто бы агента контрразведки Сомерсета Моэма неутомимый и изощрённый, стоически православный Святослав Котенко. Очень благородно, что Семанов в своей книге «Русскоеврейские разборки» о важной фигуре, к сожалению, рано ушедшего из жизни Святослава Котенко достойно вспомнил. Мы были со Святославом весьма близки, учились вместе на романо-германском отделении филологического ф-та МГУ, дружили семьями. Боец Святослав Котенко, как и я, был в любимцах у Самарина. Святослав Георгиевич — красавец с артистической внешностью, — он преподавал в МГУ, работал одновременно под крышей ВООПИК и редактором отдела критики «Молодой гвардии», где именно он заказывал и редактировал важнейшие статьи, практически определяя всё «знаковое» направление журнала. Он остался, как и наш учитель Самарин, принципиально беспартийным (отказывался Котенко многажды, а партия была условием высокой должности — но он упорствовал: «Я в Бога верующий!») и был повсюду вхож и близок с самыми высокими академиками и выдающимися деятелями, как нашими, так и с Запада. Именно Святославу Котенко вместе с Петром Палиевским (он после смерти Самарина займёт его место зама по научной работе в ИМЛИ) была доверена «русской партией внутри КПСС» изначальная организация «Русских клубов».