Кабахи

Скинув одежду, путник бросился в воду. Длинными саженками рассек он кипучие струи, доплыл до спокойной воды посредине заводи и лег на спину, закрыл глаза, затих под отвесными лучами солнца.

Когда ему наконец наскучило лежать без движения, он перевернулся и устремился вниз головой в глубину, исчез под водой. Через несколько мгновений над зеркальной гладью омута вновь всплыли черные волосы, и пловец выплюнул камешек, который подобрал ртом со дна.

Он поплавал еще немного, вышел на берег и растянулся на песке.

Навалявшись вволю, он напоследок снова кинулся в воду, смыл прилипший к телу песок, потом перенес свое платье через реку и не спеша оделся. Теперь Шавлего брел, не разбирая дороги, кружа без цели. Лето во всей своей пышной красе царило вокруг. Деревья отбрасывали на траву укороченные, сплетающиеся тени.

Шавлего шел, то и дело нагибаясь и срывая цветы.

Желтые, лиловые, белые, розовые, лазурные чашечки и венчики ромашек и васильков, сурепицы, цикория, колокольчиков, лютиков и вьюнков пестрели в траве. Шавлего нарвал огромный пук цветов и пошел дальше.

Старая, заброшенная дорога тянулась по просеке. Она заросла ситовником и осокой. А дальше перед путником поднялись стеной камыши, и ему пришлось разуться, чтобы пройти по мочагу.

Некоторое время он месил ногами вязкую грязь, пробирался между лезвиями жесткой травы, а потом ушел с просеки в рощу, поставил чемодан под дубом, глянул, на свои облепленные грязью ноги и нахмурился.

— И сюда добралась слякоть от старого рукава! — пробормотал он и уже собрался было двинуться дальше, но тут ему послышались в отдалении какие-то неясные звуки. Немного погодя он различил голоса — сначала низкий, хриповатый мужской, а потом перебивший его ясный, звонкий женский. И путник раздумал возвращаться на просеку.

Что может быть для влюбленных желаннее такого уединения в цветущей лесной глухомани? Вся роща дремлет, разнежившись в зное, и ветерок затаился в верхушках осин, чтобы ни единым вздохом, ни даже еле слышным шелестом не помешать им, не нарушить любовные чары. И разве не для них разостлан вокруг ковер нетронутой шелковой муравы, усеянной ромашками? Под каждым деревом — манящая прохладная тень, чуть ли не на каждой ветке стонет вяхирь…

Так пусть же все покорится непобедимой силе любви!

Путник решил было уйти, углубиться в заросли, но тут до слуха его ясно и четко донеслись сказанные резким тоном слова:

— Знала бы я, Варден, что вы можете быть таким несносным, ни за что бы не поехала с вами!

С тех пор, как ты появилась в деревне, Русудан, все пути-дороги мои запутались. Покоя лишился, самых красивых девушек за версту обегаю! Люблю тебя, слышишь, — неужели ты этому не рада? Ведь сколько женщин обо мне мечтает, а я даже глядеть на них не хочу!

— Не хвастайтесь, товарищ Варден, очень уж вы гордитесь своей внешностью. Я никогда не любила красавчиков.

— Кто же способен тебя увлечь?

— Настоящий человек, с мужественным, сильным характером.

— А я, по-твоему, кто?

— Вы? Инструктор райкома, прикрепленный к нашему колхозу в связи с уборкой урожая.

— Только и всего?

— Да, только и всего!

Звук в лесной тишине разносится далеко, и путник услышал разговор задолго до того, как показались говорившие. Наконец из-за поворота просеки выехала двуколка, и он смог разглядеть тех, кто в ней сидел. Правила двуколкой девушка. Подобрав вожжи, она осторожно направляла лошадь.

— Ну, вот что, Русудан. Поговорила, и хватит! Теперь слушай меня хорошенько. Мы с тобой одни в этих болотных зарослях. Кричи, зови на помощь — никто тебя не услышит. Ни одна человеческая душа в эту глушь не забредет — жди хоть до завтрашнего вечера.

— Пожалуйста, не угрожайте мне и вообще бросьте этот тон, Варден, не то мне придется высадить вас.

— Ты сейчас в моих руках, Русудан, и тебе не уйти. Зачем же ты заставляешь меня просить? Захочу, всю тебя изломаю!

— Не трогай меня, наглец, ничтожество, не смей ко мне прикасаться! Бессовестный человек, убирайся, сойди сейчас же, слышишь? Сию минуту сойди! Нет? Ну, так я сама сойду! — Девушка бросила вожжи и хотела было выпрыгнуть из двуколки, но спутник ее оказался проворней: вскочил, схватил беглянку за локти и вернул на место.

— Куда, Русудан? Сама ведь знаешь — тебе от меня не уйти!

Девушка обернулась к нему.

— Ах вот как, инструктор? Ну ладно, посмотрим, кто кого изломает!

От неожиданного и сильного толчка мужчина ударился о крыло двуколки, потом ноги его мелькнули в воздухе, и он с размаху грохнулся оземь.

Девушка дернула вожжи и пустила лошадь во весь опор.

Двуколка пронеслась мимо дуба, въехала в трясину и сразу погрузилась по самую ось в вязкую грязь.

Ни кнут, ни лихорадочные понукания не смогли стронуть увязшую в болоте лошадь с места.

Разъяренный Варден вскочил и с выражением злобного торжества на лице кинулся к двуколке.

— А теперь куда уйдешь?

Девушка вскочила и замахнулась кнутом.

Хлюпая по топкой трясине, мужчина приближался к ней.

Брови у девушки грозно сдвинулись, щеки ее горели от гнева; она стояла в двуколке, выпрямившись во весь рост и была необычайно красива.

— Попалась, жар-птица?

— Попробуй только полезть сюда ко мне — я тебе все лицо исполосую! Не смей! Говорю, не смей! Слышишь?

Но мужчина, не слушая ее, ступил облепленной грязью ногой на ступеньку двуколки.

Ступил — но не влез. Железная рука подхватила его, подняла в воздух, вынесла из болота и посадила, барахтающегося и беспомощного, на траву.

Растерявшись от неожиданности, девушка так и осталась стоять с поднятым кнутом в руке. Между тем спина незнакомца скрылась под двуколкой, кузов ее заколебался, и, не удержав равновесия, девушка упала на мягкое кожаное сиденье.

Двуколка поднялась, колеса понемногу вылезли из вязкой трясины. Лошадь, почувствовав облегчение, тронулась с места и без труда вытащила легкий возок на сухое место.

Девушка наконец опомнилась и тут только разглядела незнакомца. На нем была белоснежная рубаха с раскрытым воротом, разорванная у правого плеча. Из-под закатанных штанин виднелись облепленные грязью сильные, высокие икры.

Он почтительно склонился перед девушкой, приложив к груди вымазанную грязью руку.

— Прошу прощения за дерзость. На этой дороге вы болота больше не встретите.

4

Летел «Москвич» и мчал по долине хмельных седоков.

Дорога пролегала по полю. Машина то и дело с разгона наезжала на ухаб, ее крепко встряхивало, и у пассажиров на лбу и на затылке вздувались шишки — такие, что не только пятаком, даже старинным серебряным рублем не закроешь.

Ночь уже успела войти в полную силу и моргала звездными глазами.

Путники распевали во весь голос какие-то неразборчивые песни и все больше входили в раж — выпитое в изобили ркацители разбирало их, разливалось огнем по жилам.

Сегодня Закро во второй раз оспаривал первенство Грузии по вольной борьбе. По-прежнему судьба свела его на ковре с чабинаанским Бакурадзе. До смерти хотелось парню вознаградить себя за прошлогоднее поражение. Противники мяли друг друга, тискали, подсекали, подламывали, но ни один не смог швырнуть другого на ковер; наконец судьи присудили великому мастеру борцовых приемов победу по очкам — всего-то насчитали ему на одно очко больше…

И Бакурадзе снова, как в прошлом году, стал чемпионом Грузии.

Друзья-приятели приехали встречать Закро на телавский вокзал и сразу потащили его, огорченного, хмурого в буфет — чтобы пропустить бутылочку-другую, облегчить душу.

Раздосадованный парень искрошил крупными белыми зубами граненый стаканчик и, запрокинув голову, стал пить цинандали прямо из горлышка бутылки.

Потом приятели поднялись на «Москвиче» в Телави и до самого вечера просидели в каком-то погребке. Но напрасно пытался утопить горе в вине побежденный борец, наделенный богатырской силой и до прошлого года не знавший соперников…