Кабахи

Шалва, стоявший за спиной отца, злобно ухмыльнулся и бесцеремонно уставился на белые ноги молодой женщины.

— Увязывай пожитки, да побыстрей. Мы не для того тебя в дом впустили, чтобы ты по ночам хахалей водила.

Тедо стало неловко, и он резко оборвал сына:

— Тебя-то кто спрашивает? Восьмое марта для того установили, чтобы все могли жить как кому нравится.

Этого уже нельзя было снести. Флора выпрямилась, бросила на отца с сыном гордый, брезгливый взгляд.

— Вы жалкие, грязные людишки! Жалкие, мелкие, грязные людишки! Как я до сих пор могла существовать рядом с вами, как я не задохнулась от вони!

Она вскочила и принялась поспешно собирать вещи.

— Да нет, я не тороплю… Живи, пока найдешь другую комнату, — пожалел ее Тедо.

— Покорно благодарю. Мне подачки не нужны. Это для вас они дело привычное. Да я задыхаюсь тут, мне не терпится выбраться на чистый воздух! — С пылающим лицом она беспорядочно кидала свои вещи в большой кожаный чемодан…

Потом она положила на подоконник плату за комнату и посуду — вдвое против того, что причиталось по самому щедрому расчету, — и покинула дом, ни разу даже не оглянувшись.

Вот так она оказалась в этот дождливый день в деревенском проулке с чемоданом…

С утра лило, но теперь ливень перешел в мелкий моросящий дождик. Капельки дождя блестели, как мельчайшие алмазы, в золотых волосах молодой женщины. Лисий воротник казался еще более серебристым, чем был от природы. Тяжелый чемодан оттягивал ей руки, — она то и дело, не жалея, ставила его прямо на грязную землю, чтобы передохнуть.

Лишь спустившись в русло Берхевы и вплотную подойдя к несущемуся потоку, она отдала себе отчет во всем, что случилось, Волнение ее утихло, мысли пришли в порядок, и она испуганно остановилась, прислушиваясь к треску камней, перекатываемых волнами реки.

В этом месте через поток была еще недавно переброшена широкая доска. На другом берегу дорога разветвлялась надвое. Один путь выводил на шоссе, по другому можно было подняться на скалу и оказаться неподалеку от одного дома… вожделенного, дорогого сердцу дома.

И вот первый же мощный всплеск весеннего половодья сорвал и унес эту доску.

Флора поставила чемодан на камни и заметила на противоположном берегу чалиспирцев, собравшихся посмотреть на бушующую реку. С высокого скалистого берега было хорошо видно все просторное булыжное речное ложе. Найдется ли среди всех этих людей добрая душа, которая согласится приютить ее, изгнанную и униженную? На этой стороне, позади, она ни у кого не рассчитывала найти приют. Вернуться к Тедо она не хотела, не могла. Поспешно бежав из его дома, Флора не подумала о вздувшейся Берхеве… Но даже если ей удастся перейти через поток, у кого найти прибежище? Удастся ли ей снять если не комнату, то хоть подвал? Только до тех пор, пока она найдет надежное пристанище в школе, пока отдел народного образования предоставит ей как преподавателю жилье… И Флора долго вглядывалась в толпу на противоположном берегу, ища среди нее добрую душу, соображая, к кому обратиться.

Тут она заметила в стороне от толпы Русудан, и у нее стало еще тяжелее на душе. До этой минуты ее пугал только бурный поток впереди, а сейчас сердце ее охватила неприятная дрожь, та самая, которую она впервые ощутила в доме прежней подруги, увидев на пороге ее мокрые следы…

Толпа на противоположном берегу зашевелилась, люди переговаривались между собой, потом несколько раз махнули ей рукой. Они что-то показывали ей знаками. Да, они явно делали ей знаки.

И Флора с еще большей силой ощутила свое одиночество и неприкаянность. Ясно: всем этим людям недостаточно зрелища ее беспомощности — им нужно больше! Они зовут, они подстрекают ее, они готовы принести ее в жертву. Флору болезненно кольнуло в сердце это всеобщее безразличие к чужой жизни. Как она может рискнуть перейти вброд эту бушующую реку, да еще с чемоданом? Вот пример человеческого равнодушия! Никто и не подумает прийти на помощь. Хоть бы показалась какая-нибудь машина или арба… Но транспорт, наверно, пересекает Берхеву ниже по течению, ближе к шоссе.

Все чаще делали ей знаки, махали ей с другого берега. Толпа на приречных скалах волновалась, ей что-то кричали, что-то пытались объяснить, но здесь, по эту сторону, не было слышно ничего. Рев бурного потока заглушал все звуки.

Наконец люди на скалах, казалось, успокоились, перестали суетиться, кричать, махать руками — теперь они только как бы с сожалением качали головами.

Это показалось Флоре дурным предзнаменованием. Она посмотрела под ноги и увидела, что поток бурлил теперь почти рядом с нею — так поднялась в нем за это короткое время вода. Она взялась за чемодан и хотела отступить на несколько шагов, но, едва успев обернуться, застыла на месте. Сначала ее пробрал холод, потом жаркая волна крови прилила к голове, и она вновь вся заледенела от ужаса.

Поток прогрыз берег выше того места, где она стояла, и теперь Берхева катила свои мутные волны не только впереди, но и за ее спиной.

Постепенно мысли ее прояснились. Она поняла, что путь назад ей тоже отрезан.

Лишь сейчас дошел до ее сознания грозный рев потока. Желто-бурые гривастые волны мчались перед нею, обгоняя друг друга. Река несла подхваченные на камнях русла и вырванные с корнями из берегов пни и коряги. С грохотом катились сдвинутые с места натиском волн булыжники и валуны. И при каждом ударе волны о берег ей в ноги била мутная пена.

Первым ее побуждением было все же вернуться восвояси, бежать назад. Но поток за ее спиной оказался не менее бурным, а островок, на котором она стояла, имел в ширину всего шагов десять да и в длину не больше двадцати. Флора быстро убедилась, что обратный путь окончательно отрезан. С минуту она смотрела на мчащиеся волны, потом ей показалось, что островок вместе с нею двинулся навстречу течению и полетел вверх — она выпустила чемодан и закрыла глаза руками.

Долго она стояла так, не имея сил посмотреть вокруг себя. Вдруг она почувствовала холод в ногах. На мгновенье она замерла в удивлении. Потом отняла руки от глаз и испуганно вскрикнула: чемодан исчез, она стояла по щиколотку в воде.

Островок, на котором она ютилась, стал вдвое меньше. А вода все поднималась. Холод полз вверх по ее телу — поднялся до колен, миновал их, добрался до сердца. Ужас леденил ее. Флора поняла, что погибает. Она задрожала всем телом и простерла с мольбой руки к скалистому берегу.

Островок все суживался. Скоро не останется места, чтобы поставить ногу, — все покроют пенистые волны…

Вдруг Флора увидела, как отделилась от берега и двинулась наискось через поток коряга. Рассекая волны и приплясывая среди них, коряга приближалась к островку. Вот она уже совсем близко. Вот она выросла, высунулась из воды и… Сильные руки подхватили молодую женщину, жавшуюся на последней пяди суши и обмиравшую от страха.

Флора не видела, не почувствовала, как ее перенесли через поток, как она оказалась на противоположном его берегу…

Выбравшись из воды, ее спаситель присел отдохнуть на большой валун, не выпуская из рук своей ноши. Он запыхался, тяжело дышал. Сердце у него билось так сильно и громко, что Флоре казалось — где-то рядом ухает мощный насос. Вся сжавшись на коленях у своего спасителя, она открыла глаза, посмотрела на взвихренные волны реки и поспешно перевела испуганный взгляд на того, кто вызволил ее из беды.

Тихий, сладкий вздох вырвался у нее. Она крепко обвила руками мокрую шею Шавлего и замерла на его широкой груди.

Флора не заметила, как он появился на берегу, как бросился, спеша ей на помощь, прямо в бурный поток.

Сейчас ее занимало только одно: узнал ли ее Шавлего, ради нее ли вступил в единоборство с необузданной стихией? Или ему было все равно, кого спасать? И ей стало грустно, страшно грустно оттого, что она не могла ни на мгновение усомниться в благородстве и великодушии Шавлего. Теперь ею владело единственное желание: чтобы они сидели и сидели здесь, в объятиях друг у друга, под моросящим дождем, на самом берегу бешеной реки…