Идеальный шпион

— Я пробуду у вас, мисс Ди, если не возражаете, достаточно большой срок. Мне надо довольно много написать.

— Вы всегда так говорите. Последний раз собирались поселиться тут навечно. А потом вскакиваете чуть свет и, даже не позавтракав, назад, в Уайтхолл.

— Возможно, я пробуду тут у вас целых две недели. Я взял отпуск, чтобы поработать спокойно.

Мисс Даббер изобразила испуг.

— Но что же будет со страной? Что станется со мной и с Тоби без мистера Кэнтербери у руля государства?

— Так какие же у мисс Ди планы? — с подкупающей улыбкой спросил он, беря чемоданчик, который, судя по тому, с каким усилием он его приподнял, был нелегким.

— Планы? — эхом отозвалась мисс Даббер и премило улыбнулась, продолжая свою мистификацию. — В моем возрасте этим заниматься не стоит, мистер Кэнтербери. Пусть строит их за меня Господь. Он это лучше умеет делать, чем я, верно, Тоби? Так оно получается надежнее.

— А как насчет круиза, о котором вы все время говорите? Пора бы вам побаловать себя, мисс Ди.

— Не сходите с ума. Это же было много лет назад. Желание у меня прошло.

— Я по-прежнему готов его оплатить.

— Я знаю, что оплатите, да благословит вас Господь.

— Если хотите, я могу созвониться. И мы вместе сходим к агенту по путешествиям. Собственно, я даже присмотрел для вас один круиз. Ровно через неделю из Саутхемтона отправляется «Ориент эксплорер». У них есть один отказ. Я справлялся.

— Вы что, хотите избавиться от меня, мистер Кэнтербери?

Пим долго смеялся.

— Даже если мы с Господом Богом объединимся, нам и то не сдвинуть вас с места, мисс Ди, — сказал он.

Мисс Даббер проследила из холла, как он пошел вверх по узкой лестнице, полюбовалась его молодцеватой выправкой, невзирая на тяжелый чемодан. Собирается на какую-то конференцию высокого уровня. И к тому же — важную. Она слышала, как он, легко шагая, прошел по коридору к комнате номер восемь окнами на площадь, — комната эта была сдана теперь на самый долгий срок за всю ее долгую жизнь. Понесенная утрата не слишком повлияла на него, с облегчением решила мисс Даббер, слыша, как он отпирает дверь и тихо закрывает за собой. Просто один из старых коллег по министерству, не кто-то из близких. Ей не хотелось, чтобы Пим огорчался. Пусть остается тем безупречным джентльменом, который много лет тому назад появился у ее дверей в поисках, как он выразился, пристанища без телефона, хотя у нее на кухне стоял вполне исправный телефон. И с тех пор каждые полгода он платил ей вперед, наличными, без квитанций. И за один день выстроил невысокую каменную стенку вдоль дорожки в ее сад — в качестве сюрприза ко дню ее рождения, — припугнув хорошенько каменщика и штукатура. А после мартовской бури собственными руками снова уложил сдвинувшуюся черепицу на крыше. И присылал ей цветы, и фрукты, и шоколад, и сувениры из разных диковинных мест, ни разу не объяснив, что он там делает. И помогал ей подавать завтрак, когда у нее бывало слишком много случайных постояльцев, и выслушивал ее рассказы про племянника, у которого было столько планов, как делать деньги, только ничего из этого не вытанцовывалось. Последний план был связан с открытием в Эксетере салона для игры в бинго, но прежде требовалось погасить задолженность в банке. Постоялец не получал почты, и не принимал посетителей, и не играл ни на каких инструментах — только слушал иностранное радио, и никогда не пользовался телефоном, — только чтобы позвонить местным торговцам. И никогда ничего не рассказывал про себя — только, что живет он в Лондоне и работает в Уайтхолле, но много разъезжает, да еще то, что фамилия его Кэнтербери, почти как название города. Ни детей, ни жен, ни родителей, ни подружек — никого у него нет на свете, кроме его единственной мисс Ди.

— За это время его могли посвятить в рыцари, а мы с тобой ничего и не знаем, — объявила она Тоби, поднеся к носу шаль и вдыхая запах шерсти. — Он мог стать премьер-министром, а мы с тобой услышали бы об этом только по телевизору.

Сквозь стук дождя до мисс Даббер слабо долетело пение. Мужской голос — немелодичный, но приятный. Сначала она решила, что это — «Зеленые рукавчики», доносящиеся из сада, потом подумала, что это — «Иерусалим», доносящийся с площади, и уже направилась было к окну, чтобы окликнуть поющего. И только тут поняла, что это мистер Кэнтербери поет наверху, и была настолько изумлена, что уже открыла было дверь с намерением дать ему отповедь и замерла на пороге, прислушиваясь. Пение внезапно умолкло. Мисс Даббер улыбнулась. «Вот теперь он прислушивается, что делаю я, — подумала она. — Такой уж он, мой мистер Кэнтербери».

А в Вене, тремя часами раньше, Мэри Пим, жена Магнуса, стояла у окна своей спальни и смотрела на мир, поразительно спокойный в отличие от того, который избрал ее муж. Она не закрывала портьер и не включала света. Мэри была одета «для приема», как сказала бы ее матушка, и уже целый час стояла в своем голубом костюме у окна в ожидании — вот сейчас подъедет машина, вот раздастся звонок в дверь, вот мягко повернется ключ мужа в замке. И в уме ее шло неравное состязание между Магнусом и Джеком Бразерхудом — кого из них принять первым. Ранний осенний снежок все еще лежал на вершине холма, над ним плыла полная луна, расчертившая комнату белыми и черными полосами. В элегантных виллах, выстроившихся вдоль проспекта, один за другим гасли разведенные для дипломатических приемов костры. Супруга министра Майерхофа устраивала танцы для участников переговоров о сокращении вооруженных сил под джаз из четырех человек. Мэри должна была бы там быть. Ван Лейманы устраивали ужин а-ля фуршет для бывших пражан, приглашались оба пола. Она должна была бы туда пойти — они оба должны были бы пойти — и, протиснувшись мимо стоящих группками гостей, взять себе виски с содовой и водку для Магнуса. И включить радиолу и время от времени танцевать, — эти такие легкие на подъем дипломаты Пимы, такие популярные, как они великолепно принимали в Вашингтоне, когда Магнус был заместителем резидента и все было совершенно великолепно. И Мэри жарила яичницу с беконом, а Магнус шутил и выуживал информацию и приобретал новых друзей — он этим без устали успешно занимался. Ведь это-то было время светского сезона в Вене, когда люди, весь год не раскрывавшие рта, возбужденно обсуждали Рождество и Оперу сбрасывая предосторожность, как старое тряпье.

Но так было тысячу лет тому назад. Так было до прошлой среды. А сейчас самое важное, чтобы Магнус подъехал по проспекту на своем «метро», который он обычно оставлял в аэропорту, и, опередив Джека Бразерхуда, вошел в парадную дверь.

Зазвонил телефон. Тот аппарат, что стоит у кровати. С его стороны. «Да не беги же, идиотка, еще упадешь. Но и не спешить нельзя, а то он повесит трубку. Магнус, дорогой, о великий Боже, хоть бы это был ты, у тебя заскок, и теперь все прошло, я не стану даже спрашивать, что случилось, я никогда больше не буду тебе не доверять». Мэри подняла трубку и почему-то — сама не понимая почему — плюхнулась на перину, схватила другой рукой блокнот и карандаш на случай, если придется записывать номера телефонов, адреса, инструкции. Она не выпалила: «Магнус?» чтобы он не услышал в ее голосе тревоги, не сказала: «Алло», так как боялась выдать голосом даже волнение. Мэри произнесла по-немецки свой номер телефона, чтобы Магнус понял, что это говорит она, что голос ее звучит нормально, что она в порядке и не злится на него и он может спокойно возвращаться. «Никакого шума, никаких проблем, я здесь и, как всегда, жду тебя».

— Это я, — произнес мужской голос.

Но это был не тот «я». Это был Джек Бразерхуд.

— Как я полагаю, ничего нового о том нет, — произнес Бразерхуд сочным уверенным голосом представителя английских военных кругов.

— Ни слова ни от кого. Ты где?

— Буду через полчаса, постараюсь раньше. Дождись меня, хорошо?

«Камин, — вдруг вспомнила она. — Боже мой, камин!» Она поспешила вниз, уже не в состоянии отличить маленькую неприятность от крупной. Мэри отослала на ночь горничную и забыла подложить дров в камин в гостиной, и он наверняка потух. Но она ошиблась. Огонь весело горел, и достаточно было бы подбросить еще одно полено, чтобы предутренние часы не казались столь погребальными. Именно это она и сделала, а потом заскользила по комнате, приводя ее в порядок, — цветы, пепельницы, подносик для виски Джека, — чтобы все вокруг было безупречным, ибо внутри все было наоборот. Мэри закурила и, не впустив в легкие дыма, выдохнула его яростными поцелуйчиками. Затем налила себе очень большую порцию виски — собственно, за этим она прежде всего и спускалась. «Ведь если б мы танцевали, я бы выпила уже несколько порций».