Страница 37 из 37
– «Ухне-Муш!» – затаив дыхание, проговорил Мешаба. – Да ведь это собака!
Казалось, он не сразу пришел в себя при этом открытии. Как на грех, его винтовка оказалась по другую сторону скалы, как раз вне пределов досягаемости.
В это время на противоположной стороне этих восьмидесяти или девяноста ярдов Нива и Мики совершенно спокойно и доверчиво стояли на солнышке и щурились от света. Как раз за ними находилась берлога, в которой Нива столько времени так крепко спал. Мики чувствовал себя как-то странно: он был очень озадачен. Все время ему казалось, что он только вчера расстался с сонным Нивой. Почему же это Нива вдруг сразу стал таким большим? И действительно, за время своей спячки Нива вырос ровно вдвое, чем был тогда, когда его в последний раз оставил Мики. И если бы Мики мог спросить об этом у Мешабы и индеец соблаговолил бы ему ответить, то, пожалуй, он и узнал бы от него что-нибудь по интересовавшему его вопросу.
«Видите ли, гражданин индеец, – так спросил бы его примерно Мики, – с этим медвежонком мы были товарищами чуть ли не со дня нашего рождения. Один человек, по имени Чаллонер, связал нас вместе, когда Нива был еще не больше вашей головы, причем в первую же минуту нашего знакомства мы оба основательно поцарапали друг друга. Потом мы потеряли своего хозяина, и это нас сблизило, как братьев. А сколько было веселья, когда мы вместе охотились! Но Нива вдруг ни с того ни с сего взял да и заснул на всю зиму. Я не стану перечислять вам всего того, что я пережил за эту зиму сам, – это заняло бы слишком много времени. Но вот наступила эта весна, я вдруг почувствовал, что пора уже будить Ниву, который за это время, вероятно, весь уже оброс паутиной, – и вот мы перед вами! Будьте любезны объяснить мне, почему Нива стал вдруг таким большим».
Во всяком случае, именно эта мысль о величине Нивы и наполняла в этот момент всю голову Мики целиком. А Мешаба вместо того, чтобы ответить, поплелся за своей винтовкой, в то время как Нива, вытянув свою коричневую морду по ветру, стал вдруг ощущать какой-то странный запах. Из всех трех действующих лиц этой сцены только один Нива нисколько не удивлялся создавшемуся положению. Когда еще четыре с половиной месяца тому назад он начинал засыпать, то Мики был около него; проснувшись сегодня от своего долгого сна, он опять увидел около себя Мики. Но эти четыре с половиной месяца для него пролетели как одна минута. А ведь сколько раз они и раньше засыпали и пробуждались вместе с Мики! И кто знает, может быть, он заснул с ним не далее как только вчера вечером.
Теперь единственное, что тревожило Ниву, так это странный запах, который он чувствовал в воздухе. Он инстинктивно сознавал в нем угрозу, по крайней мере нечто такое, чего лучше было бы вовсе не обонять. Поэтому он обернулся к Мики и предостерегающе ему зафыркал. Когда Мешаба выглянул из-за выступа скалы и стал прицеливаться, то он увидел, что они со всех ног от него убегали. Он быстро выстрелил.
Звук выстрела и жалобное мяуканье пули, пролетевшей над спинами Мики и Нивы, напомнили им о многом, и, заложив уши назад и сгорбив спину, Нива бросился бежать со всех ног, а рядом с ним галопом помчался и Мики. Тяжело дыша, Нива вдруг остановился. Ввиду того, что он не ел уже целую треть года и ослабел от долгой бездеятельности, он был на волосок от обморока. Прошло несколько минут, прежде чем он собрался с силами, чтобы только захрюкать. Тем временем Мики внимательно обнюхивал его всего от морды и до хвоста. По-видимому, он в конце концов очень остался доволен своим осмотром, потому что, несмотря уже на свой рост и на то достоинство, к которому его уже обязывал его возраст, он стал прыгать вокруг Нивы, как щенок, и громко выражать свою радость по поводу пробуждения своего приятеля.
«А и скучно же мне было всю эту зиму без тебя, Нива! – казалось, хотел он ему этим сказать. – Я рад до смерти, что вижу тебя опять на ногах. Но чем бы нам теперь заняться? Знаешь что? Пойдем на охоту!»
Нива, казалось, только этого и ждал, и они сломя голову помчались вдоль по равнине, пока наконец не добежали до большого болота, где Нива стал выкапывать себе на обед корешки и прошлогодний мох; роясь в земле, он хрюкал так же, как и в былые времена, по-приятельски и точно был еще медвежонком. А Мики, принявшийся тут же за охоту, должен был признать еще раз, что одиночества для него уже больше не существовало.
Для Мики и Нивы, в особенности для Нивы, совершенно не казалось странным, что оба они опять были вместе и что их приятельские отношения точно и не прерывались. Хотя Нива и вырос за месяцы своей зимней спячки, тем не менее ему еще не изменила его память, и все запечатлевшиеся в его мозгу образы оставались еще живы. Ему не пришлось пережить той массы потрясающих событий, какие выпали на долю Мики в продолжение целой зимы, и Нива поэтому воспринимал сегодняшний день так, как будто ничего особенного не случилось. Он приступил к насыщению своего желудка с таким видом, точно за все эти четыре месяца вовсе ничего не происходило, и, утолив первые позывы голода, по своему старому обычаю стал ожидать, куда его теперь поведет Мики. А Мики тоже вошел в старую колею, точно их братство разделяли всего только один день или одна только неделя, а не целые месяцы. Возможно, что он изо всех сил пытался рассказать Ниве обо всем том, что ему пришлось без него пережить. По крайней мере, желание сделать это в нем было: ему хотелось главным образом, чтобы Нива тоже узнал, каким странным образом он нашел их общего хозяина Чаллонера и как снова его потерял, как он познакомился с женщиной Нанеттой и ее ребенком и как он жил с ними и любил так, как никого еще никогда в своей жизни не любил.
Далеко на северо-востоке находилась старая избушка, которая влекла его и теперь, – и в этой избушке жили Нанетта и ее ребенок. К этой-то именно избушке Мики и повел Ниву в первые же две недели их совместной охоты. Они шли не спеша, благодаря тому, что весенний аппетит Нивы был невероятен и целых девять десятых всего своего времени он должен был посвящать добыванию для себя разных корешков, распускавшихся почек и травы. Что же касается Мики, то всю первую неделю он был разочарован и раздражался тем, что не на кого было охотиться. Но один раз он поймал сразу пять зайцев; Нива съел четырех зайцев и попросил еще.
Если аппетит Нивы еще в прошлом году, во времена их детства, иногда приводил в смущение Мики и ставил его в тупик, то теперь его прожорливость приводила его в удивление, и Нива стал казаться ему просто какой-то бездонной бочкой. С другой стороны, Нива был гораздо добродушнее, чем раньше, но, к сожалению, в состязаниях и в борьбе уже не подходил Мики под пару, так как сильно за это время отяжелел. Скоро он усвоил себе манеру пользоваться в этих случаях именно своей тяжестью и в самые неожиданные для Мики моменты наскакивал на него и придавливал его к земле, наваливаясь на него всем телом, как громадная мягкая подушка, и сжимая его в объятиях так, что у Мики чуть не выскакивали на лоб глаза. Иногда, захватив его так обеими лапами, он катался с ним по земле вокруг самого себя, причем оба они фыркали и рычали, точно и на самом деле боролись не на жизнь, а на смерть. Эта игра доставляла Мики громадное удовольствие, хотя он и являлся в ней всегда страдательным лицом, и продолжалась до тех пор, пока наконец оба они как-то случайно не скатились с горы вниз и полетели вместе, как сорвавшаяся лавина, к ее подошве, сильно при этом ударившись животами о землю. После этого случая Нива уже долгое время не решался кататься со своей жертвой. Со своей стороны, и Мики усвоил манеру вонзать в медведя свои острые зубы, как только начинала надоедать ему какая-нибудь игра, и тогда Нива тотчас же выпускал его из своих объятий и отскакивал от него, как пружина. Он научился относиться к зубам Мики с большим уважением.
Но более всего радости приносили Мики те минуты, когда Нива вставал на задние лапы и начинал походить этим на человека. Тогда уже дым поднимался коромыслом: Мики чуть не сходил с ума. Зато самыми скучными и досадными для него были те часы, когда Нива взбирался на дерево, чтобы поспать.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.