Страница 67 из 151
Луговой сдерживал нетерпеливую Зорьку.
— Сколько уже прошел эскадрон? Успеем до рассвета выйти к Куме?
Лейтенант внимательно вглядывался в лицо Лугового.
— Вряд ли. Успеем только до развилки.
— На развилке свернете влево, — сказал Луговой.
— Почему? У меня по маршруту направо поворот.
В тон ему Луговой спросил:
— Когда вы отдаете в эскадроне приказание, у вас тоже спрашивают — почему?
Сзади, в рядах эскадрона, кто-то звучно хмыкнул. Командир эскадрона безвольно уронил руку с зажатой в ней плетью. Луговой спокойно продолжал:
— Утром тщательно замаскироваться между бурунов и ждать темноты. Но предварительно выслать к колодцам разведку.
Лейтенант кашлянул.
— Мне самому поехать с ней?
— Или вашему заместителю. Но столкновений с разъездами противника избегайте. Если же не удастся, чтобы ни один не ушел. Запомните — мы здесь для немцев не существуем. — И, уже тронув лошадь, обернулся: — Если будут пленные, доставить в штаб полка живыми.
Вслед отъехавшему Луговому в шеренгах эскадрона обменивались замечаниями:
— Выходка казачья, а по разговору городской.
— Сейчас все молодые говорить гладко выучились.
— Лошадь под ним донская.
— Еще молоко на губах, а уже комполка. Как баба вареники, так и командиров теперь: шлеп, шлеп.
— Слыхал, как он твоему Дмитрию впечатал?
— Как?
— Мое дело отдать приказ, а ваше — исполнять.
— А за пленных что?
— Если хоть один волос с головы упадет — расстрел.
— Ну, в бою видно будет.
— Мягкие у наших командиров сердца.
Остановив эскадрон, Дмитрий Чакан стал вызывать добровольцев в разведку. Сломав ряды, казаки тесно окружили его. Привставая на стременах, он крикнул так, что лошади шарахнулись:
— По местам! — Покашливая, казаки опять построились в шеренги. — Кто же в разведку свадьбой ездит? Ты, Ступаков, поедешь, Манацков, Барбаянов, Пятницын, Зеленков. Я шестой. А вы, папаша, хоть не толчитесь.
Чакан обиделся:
— Почему?
— Когда командир приказывает, не положено обсуждать.
Но когда, отъехав от эскадрона, разведка углубилась в степь, Дмитрий обнаружил, что с ним не шесть, а семь человек. Подъехав к отцу, который пристроился в хвосте разведки, Дмитрий наклонился с седла.
— Чем в эскадроне дисциплину нарушать, лучше бы вы, папаня, остались дома.
Чакан возмутился:
— Так мне и надо, старому дураку. А мне твоя мать на дорогу все уши прогудела: «Если Митьку найдешь, глаз не спускай. А не убережешь, можешь и сам не вертаться». Отблагодарил за милую душу! — Сняв шапку, Чакан низко поклонился сыну.
Дмитрий молча отъехал от него и с этой минуты больше в разговоры с ним не вступал.
Доехали до первого колодца. Был он вырыт в черном песке на совсем голом месте и даже не огорожен камнем. Все вокруг изрезано было колесами машин и повозок, истолчено копытцами баранты. Лишь кое-где увлажненный песок пророс жесткой травой.
Куприян Зеленков, спешиваясь, лег грудью на песок, вглядываясь в темную дыру, вдыхая солонцеватую сырость.
— Блестит? — не выдержав, спросил Дмитрий.
— Нет воды, — обронил в колодец Куприян.
— …нет воды, — отчетливо ответил колодец.
Куприян отшатнулся.
— Будто там кто живой сидит.
— …си-дит, — раздельно повторил колодец.
— Засыпали сволочи, — отряхивал с колеи песок, сказал Куприян. Наклоняясь, он вдруг внимательно вгляделся себе под ноги. — Конский навоз. Не больше как минут десять здесь были.
— Много их? — спросил Дмитрий. Куприян снова нагнулся.
— С десяток. Две лошади раскованы, на других шины новые.
Чакан заерзал в седле.
— Догнать.
Дмитрий шевелил губами, что-то соображая.
— Ступаков, Манацков и Пятницын, езжайте по следам. Если догоните, себя не показывайте, но и их из виду не выпускайте. Мы вчетвером спрямим наперерез на курган. — Дмитрий показал зажатой в руке плетью. — Им его не миновать. Как только завяжемся с ними, так и ударяйте с тылу. Двигаться молчком. — И, сворачивая от колодца влево, он повел по бездорожью свою четверку напрямик к темному кургану, смутно маячившему из лунной полумглы.
Вскоре копыта лошадей зачокали но чему-то твердому.
— Озеро, — первый догадался Чакан. — Соль.
Высушенное солнцем озеро светилось. Мелкая соль запорошила его, как молодым снежком, но у самой середины ветер оголил синий, как лед, пласт. Лунное небо отразилось в нем.
— Как в церкви, — сказал Куприян.
Чакан спешился, нагреб в оба кармана соли и опять влез на коня.
— А у нас, как война началась, днем с огнем ее не разживешься. После войны буду сюда на быках ездить.
У подошвы большого кургана остановились. Журча, стекала с его склона песчаная сыпь.
— Ты, Куприян, полезай наверх посмотри, — приказал Дмитрий.
Куприян, цепляясь за бурьян, влез на вершину кургана и сразу же скатился назад.
— Едут.
— К бою! — шепотом скомандовал Дмитрий.
— В шашки?
— На случай чего, я из ручного пулемета прикрою.
Кроме сухого, звенящего шелеста бурьяна на склонах кургана еще долго ничего не было слышно, но потом стали различимы шорох копыт, разгребающих песок, сдержанная нерусская речь.
— Вы, папаша, хвалились, что в плену вас какая-то Эльза своему языку выучила. О чем они брешут? — наклоняясь с седла к отцу, шепотом спросил Дмитрий.
— Давно это было, я уже почти забыл.
Говорили сразу несколько голосов. Ветром доносило обрывки фраз. Тишину ночной степи оскорбляла чужеземная речь. Вытянув голову, Чакан отвернул ушанку.
— Все вместе, как горохом по печке. Не сопи, Дмитрий, над ухом. Одному, видишь ли, наша местность не нравится. Холодно ему, пустыня. — Чакан незаметно для себя повысил голос — А чего же он сюда?..
— Не шумите, папаша, — перебил Дмитрий.
Голоса приближались. Немецкий разъезд огибал курган. Ветер, разрывая ткань разговора, путал слова. Казаки застыли в седлах, слушая. Отрывистая нерусская речь коробила слух.
— Отслонись! — оглянувшись, яростным шепотом прикрикнул на сына Чакан. — Русский солдат, говорят, воюет не по правилам и, если он попал в плен, надо его не откармливать, как швайн, а уничтожать.
— Так и сказал? — переспросил у отца Дмитрий.
— Истинный Христос.
— Ну спасибо, папаша. Не зря я все-таки вас в разведку взял, — Дмитрий положил руку на эфес шашки.
— За мной!
Гуськом стали выезжать из-за кургана. Вплотную приближался немецкий говор. Впереди заколебались в темноте фигуры. Казаки молча двигались им навстречу.
— Пароль? — вдруг испуганно спросил передний немецкий всадник.
— В ша-ашки! — посылая лошадей в намет, скомандовал Дмитрий.
— Фойер! — падая с лошади, вскрикнул первый всадник. Дмитрий вышиб его из седла толчком своего коня.
Лошади месили копытами песок. Сталь, скрещиваясь, высекала искры. Выбитые из седел люди падали на землю, как тугие мешки с зерном. Число нападавших скрадывала темнота, пока выстрелы немецких ракетниц не осветили ее. После внезапной атаки немцы понесли урон, но и теперь их оставалось вдвое больше, чем казаков. Дело могло бы принять совсем другой оборот, если бы наконец не подскакали за спиной немцев Манацков, Пятницын и Ступаков. Немцы смешали строй. Казаки прижали остатки их конного разъезда к склону кургана.
— Не выпускать! — кричал Дмитрий.
Теперь уже казаки разряжали свои ракетницы, освещая ими ночь.
Дмитрий никак не мог достать шашкой офицера. Высок был баварский короткохвостый конь под седлом у него. В схватке с немецкого офицера сбили шлем, оторвали погон. Но с искаженным яростью лицом он умело парировал удары Дмитрия. Выпрямив в седле корпус, разворачивал палаш, как в фехтовальном классе. На помощь к Дмитрию поспешил Куприян Зеленков, занося над офицером шашку для удара.
— Живьем! — испуганно напомнил ему Дмитрий.
Дорогой находкой мог оказаться офицер. Но никак не хотел он живым отдаваться в плен. Вдруг, круто повернув своего коня, сшиб загородившего ему путь Зеленкова и вырвался из круга. За ним успел выскочить из круга другой всадник. Они стали быстро уходить в степь.