Страница 153 из 189
Рецензия на «Начало века» Л. И. Тимофеева («Последняя книга А. Белого» — Художественная литература, 1934, № 1, с. 12–14) по содержанию и оценкам во многом совпадала с отзывом «Известий»: в ней обращалось внимание и на сложность книги для широкого читателя, и на «историческую ценность» мемуаров «главным образом в плане творческого анализа пути А. Белого», и тяготение автора «к чисто внешним и порой шаржированным зарисовкам». Указывая на «историческую ложность <…> неожиданнейшей трактовки символизма как „марксизма“», Л. Тимофеев не удерживается в рамках корректного и уважительного тона, заданного «известинской» рецензией, и солидаризируется в своих резких оценках символизма как воплощения «творческой деградации и вырождения» «в эпоху загнивания капитализма» с «ценным предисловием Л. Каменева», предпосланным «Началу века».
Список условных сокращений см. в первой книге мемуаров: Андрей Белый. На рубеже двух столетий.
Подстрочные примечания в тексте принадлежат Белому.
От автора*
(1) В автобиографическом письме к Р. В. Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г. Белый обозначает семилетие 1895–1901 гг. как «период выработки мировоззрения; первый этап творчества; эстетизм, символизм, буддизм; Шопенгауэр» (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18). Ср.: «С 1897 года начинается эпоха моего бурного литературного самоопределения; оно началось с самоопределения философского полгода ранее» (Почему я стал символистом, с. 25).
(2) Подразумевается Л. И. Поливанов. См.: «На рубеже двух столетий», гл. 3, примеч. 60.
(3) П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский в 1890-е годы были основными представителями и теоретиками «легального марксизма» в России.
(4) Некоторые опыты Белого в этом роде сохранились: тетради дневниковых заметок, главным образом на темы искусства, относящиеся к апрелю-маю 1899 г. (ГПБ, ф. 60, ед. хр. 10) и к маю — декабрю 1899 г. (ГБЛ, ф. 25, карт. 1, ед. хр. 5), эстетический фрагмент «Несколько слов о красоте» (1895; ГПБ, ф. 60, ед. хр. 16). См.: Лавров А. В. Юношеские дневниковые заметки Андрея Белого. — В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1979. Л., 1980, с. 116–121.
(5) См.: «На рубеже двух столетий», Введение, примеч. 15. В мемуарном очерке «Валерий Брюсов» Белый пишет о себе в старших классах гимназии: «Я знаю одну декадентскую строчку, которую произношу с сатирическим пафосом: „О, закрой свои бледные ноги“. И тут мне рассказывают: эта строчка написана Брюсовым: нашим Врюсовым — Брюсовым-поливановцем. Я вспоминаю серьезное выражение лица мне знакомого восьмиклассника, лоб его и его одиночество; как-то не верится, чтобы был он нахалом, шутом, сумасшедшим. И я говорю себе: „Что-то не так“». (Россия, 1925, № 4(13), с. 264).
(6) К. Д. Бальмонт уехал из Москвы в Париж в новогоднюю ночь 1905–1906 г. Ему угрожало административное преследование за активную поддержку революционеров (в частности, в дни Московского вооруженного восстания) и за антиправительственные, антимонархические стихи; вернуться в Россию он смог только в 1913 г., когда была объявлена политическая амнистия в связи с 300-летием дома Романовых. В июне 1920 г. Бальмонт выехал из Советской России в годичную заграничную командировку, в марте 1921 г. перешел на положение политического эмигранта.
(7) Имеется в виду письмо Брюсова к Белому от 20 февраля 1905 г. См.: Литературное наследство, т. 85. Валерий Брюсов. М., 1976, с. 381–382.
(8) Конфликты Белого с Эллисом и Э. К. Метнером в середине 1910-х годов были вызваны главным образом различным отношением к антропософии Р. Штейнера: Белый был ее приверженцем и пропагандистом. Метнер не принимал учения Штейнера, Эллис, ранее Белого приобщившийся к антропософии, вскоре стал ее ниспровергателем.
(9) Статья Белого «Обломки миров. (О „Лирических драмах“ А. Блока)» была впервые опубликована в журнале «Весы» (1908, № 5, с. 65–68). См.: Арабески, с. 463–467.
(10) Над окончательной редакцией «четвертой симфонии» «Кубок метелей» (М., 1908) Белый работал в основном в 1906–1907 гг. В письме к Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г. он сообщает о ранних стадиях работы над этим произведением: «…летом 1902 года пишу первую редакцию 4-ой Симфонии и в том же 1902 — вторую редакцию, уже портящую первую. Считаю нормальной 4-ой Симфонией эти несуществующие первые две редакции (2-ую редакцию читал Соловьевым в 1902 году осенью) <…> не напечатанная, лежит года, перезревает в сознании; и потом уже в 1906 и 1907 годах изламывается 3-ьей и 4-ой редакцией в многослойный, пере-перемудреный „Кубок метелей“; да и понятно: позднейшая работа над „Кубком“, работа из периода, разорвавшего все с эпохой „Симфоний“: над этою эпохою <…> путь исканий вылился в 1902 году четырьмя „Симфониями“, вышедшими в свет; последняя вышла гораздо позднее; и — в перекалеченном виде» (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18).
(11) Белый характеризует свои полемические статьи 1906–1908 гг., печатавшиеся главным образом в «Весах»; основным объектом критики в них была философско-эстетическая теория «мистического анархизма», выдвинутая Г. И. Чулковым.
(12) Неточно цитируется первое четверостишие стихотворения «Друзьям» (январь 1907 г.), вошедшего в книгу Белого «Пепел». См.: Стихотворения и поэмы, с. 249. Как пронзительно верная и прозорливая «эпитафия себе» это стихотворение воспринималось многими современниками Белого. В «Воспоминаниях об Андрее Белом» Н. И. Гаген-Торн свидетельствует, что незадолго до смерти Белый, перенеся в Коктебеле, как считали врачи, солнечный удар, говорил ей: «Но я так люблю солнышко <…> вот и перегрелся… Давно стихи мои могли оказаться пророческими: Умер от солнечных стрел…» («Andrey Bely. Centenary Papers». By Boris Christa. Amsterdam, 1980, p. 21). «Пророческими стихами» называет это четверостишие и В. Ф. Ходасевич в мемуарном очерке о Белом (Ходасевич В. Некрополь. Воспоминания. Bruxelles, 1939, с. 99).
(13) Коробочка — помещица из 1-го тома «Мертвых душ» Гоголя; экзекутор Яичница — персонаж комедии Гоголя «Женитьба» (1835).
Глава первая. «Аргонавты»*
(1) В первоначальном варианте текста далее следовало:
В жизни моей было два лишь таких момента, разделенных вереницею лет; в них ножницы смыкались; переживался смысл казавшегося бессмыслицей; оно оказалось диссонансом, без которого заключительный аккорд не прозвучал бы с убедительной полнотой. Переживалось чувство, что еще предстоят бои за правду пути; но предстоящие эти бои в огляде лет подавались в тональности кажущихся побед над ними: эфемерные, облачные образования, смысл которых текуч!
Его предстояло прочесть.
Забегая вперед, переживал антитезу еще в изукрасах фантазии, облекающей фанфарами преодолений и то, чем предстояло болеть; воображением несся я к непременной победе. Но в мгновение, которому говорил: «Ты — прекрасно», подстерегали грехи романтики; сказка о рыбаке и рыбке повторялась со мною.
Только в этих выражениях сумел бы я характеризовать тему книги, поданную в варьяциях встреч и событий; в ней описание некоего синтеза лет в дымке романтики, заставившей переоценить силы и остановить колесо лет
(ЦГАЛИ, ф, 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 19).
(2) Ср. более полную и подробную характеристику Белым 1901 года как ключевого и важнейшего в его биографии:
Главенствующие осознания этого года: 1) Откровение Софии, 2) Духа Иоанновой, белой зари, 3) осознание, что «уже — заря», 4) ожидание Денницы; кроме того: завязываются в этот год встречи с рядом людей, глубоко влиявших на меня около десятилетия и более <…> В этом же году складываются основные ноты моего творчества; и самое крещение меня моим псевдонимом «Андрей Белый» происходит в этом году; отсюда, из этого года, протягиваются нити, складывающие мое будущее <…> 1901 год отрезывает меня от моего теневого отрочества и юности; и предо мной открывается перспектива шумных лет; в этот же год я осознаю впервые отчетливо, что мой путь — не путь науки и что естественный факультет — лишь случайная веха моего развития. Этот год есть год моего совершеннолетия: мне — 21 год.