Страница 74 из 79
— …Отряд был окружен. У партизан были винтовки и пулеметы, но кончались патроны. А жандармы продолжали наступать. «Кто-то должен пойти и принести патроны, — сказал Лысков. — Иначе мы все погибнем». Павловский вызвался отправиться к верным людям и принести оттуда патроны, но попросил, чтобы с ним пошли мои сыновья. Лысков согласился. Повел их Павловский к верным людям, взяли они патроны и вернулись. Отбили партизаны атаки жандармов. Да только сил уже ни у кого не осталось, так как несколько дней ни крошки во рту не было. Как быть дальше в горах ослабшим от голода? «Кто пойдет и принесет хлеб?» — спросил Лысков. Павловский вновь согласился пойти к верным людям и принести хлеб, но сказал, чтобы с ним пошли и мои сыновья. Согласился Лысков. Повел их Павловский к верным людям, взяли они хлеб и вернулись. Поели все досыта, больные выздоровели, ослабшие сил набрались. Еще дальше отогнали жандармов. Да вот только воды не было ни капли, а всех партизан жажда мучила. Как было воевать дальше? Павловский вновь повел моих сыновей. Набрали они воды, но, когда возвращались, жандармы их обнаружили. Как дождь посыпались пули. Одна из них угодила Павловскому в грудь. «Пока хватит сил, — сказал он, — буду отстреливаться. А вы воду отнесите». Там он и умер. Стали сынки мои пробираться дальше через лес, а жандармы следом за ними. Оступился Костадин, упал, сломал ногу, и жандармам удалось схватить его. Отвезли его в Емирово. А на другой день и Георгий попал к ним в лапы. Его отвели в село Добра-Поляна…
«Пусть будет так, — подумалось мне. — К чему рассказывать ей, как все произошло на самом деле?» И в моей памяти всплыло то, что я знал о последних мгновениях жизни Костадина.
…С той ночи на 19 июня 1944 года, когда Костадин со сломанной ногой был схвачен в местности Чешма-Баир, прошло уже несколько дней. Прошедший через мучительные допросы у генерала Младенова и полковника Абаджиева, пленный партизан был брошен в подвал сельской управы в Емирово. Видя, что им не сломить отважного юношу, фашистские палачи решили казнить его. Командир пятой роты двадцать девятого пехотного полка поручик Петков построил своих солдат и обратился к ним с вопросом:
— Есть ли среди вас желающие расстрелять изменника родины?
Вперед выступил рядовой Вылчо Александров и заявил:
— Я его поймал, я его и расстреляю.
Александров хладнокровно застрелил Костадина, за что был награжден — на его плечах появились новенькие погоны унтер-офицера. Довольный собой, убийца отправился в корчму, где его ожидала обещанная поручиком бутылка вина…
Бабушка Руса по-прежнему держала в руках и продолжала рассматривать фотографии своих погибших сыновей. Я не хотел прерывать ее мыслей. Может быть, ей вспомнился тот день, когда вернувшиеся из Айтоса с весенней ярмарки сыновья с тревогой рассказали ей о гибели Манчева и Ченгелиевых, об их разрушенном доме. Или та ночь, когда Георгий и Костадин ушли в отряд. «Сожгут наш дом», — сказала она им. «Ничего, — ответил Георгий, — когда вернемся, еще лучше отстроим».
— Как же ты поняла, что они уходят в отряд? — поинтересовался я.
— Как было не понять, все мне стало ясно еще накануне. Спрашиваю их: почему уходите, против кого будете биться? Георгий мне объясняет, объясняет, а я, знай, свое твержу. Говорю им — я родилась в рабстве, сколько войн и восстаний видела, страшную резню пережила, но это было там, во Фракии. Ну а сейчас мы ведь живем в свободной Болгарии, так куда же вы из дому бежите? Пошла к брату одного из приятелей моих сыновей, так как поняла, что и он собирается в горы. А тот мне говорит: «Даже если они останутся, то их все равно и здесь убьют». А я смотрю на него удивленно и никак не могу понять, как такое возможно: «Мы ведь в свободной стране живем, не при рабстве, у нас законы есть, так кто же их может убить?» А он лишь улыбнулся: «И сейчас у нас рабство, да еще пострашнее, чем когда-либо прежде». Вернулась домой, а сыновей ужо и след простыл.
— Как тебе удалось отыскать Костадина?
— Да уж отыскала. Убили его неподалеку от дороги. Даже не похоронили, а просто завалили сверху камнями. Обмыла я его тело вином, переодела и похоронила как полагается. Затем вернулась в село. Прошло немного времени, и какие-то люди сообщили, что якобы Георгий и еще трое парней убиты у села Добра-Поляна. Не хотела верить, пока своими глазами не увижу. Но все же устроила поминки, хотя душа так и осталась неспокойной. А если, думаю, жив, какой грех на душу взяла. Прихватила мотыжку и отправилась в то село.
— Как же близкие не остановили тебя?
— Даже если бы и останавливали, все равно бы ушла. Старший сын как раз тогда приехал на побывку, так и он вызвался сопровождать меня. Да и зять тоже пошел с нами. Нашли мы их в незарытой могиле четверых: двое парней из Каблешково, мой Георгий и Илия из нашего села. Только Георгий был в брюках. У него в карманах мы нашли несколько патронов и рулетку. Он был каменщик. Георгий, бывало, один год работал, а второй на заработанные деньги учился. Сделали мы все как надо, схоронили их и лесные цветы на могилку посадили.
…Дом бабушки Русы я покинул с чувством сострадания и признательности. Как могло сердце, бившееся в груди этой хрупкой женщины, вынести все горести и беды, выпавшие на ее долю?! Она пересекала блокированные войсками районы, пробиралась мимо многочисленных постов и засад, чтобы, как она говорила, схоронить как полагается своих безвременно погибших сыновей.
После установления народной власти было принято решение организовать торжественное погребение останков патриотов, расстрелянных у сел Добра-Поляна и Топчийско. Могила же Костадина находилась слишком далеко, у села Емирово. Рано утром бабушка Руса уже была там. Выкопала кости своего сына, завязала их в белый платок, села в телегу, прижала узелок к груди и поехала в село Добра-Поляна. Там положила останки сыновей в стоящие рядом гробы, села подле них и тяжко вздохнула:
— Ну вот я и собрала вас опять вместе. Больше уж никто вас не разлучит.
Первый день свободы
Летом 1944 года события в стране и во всем мире стремительно развивались. Доходившая до заключенных, хотя и бедная, информация о победах Красной Армии вселяла надежду и уверенность. Иногда просачивались сведения о боевых успехах партизанских отрядов в области и во всей стране. Даже у осужденных на смертную казнь, хотя они по-прежнему во время прогулок нервно ходили по кругу отдельно от остальных заключенных, лица озарялись радостью и надеждой.
День развязки приближался.
Как-то во время утренней прогулки на стол дежурного охранника легла стопка заявлений. Начальник тюрьмы был ошеломлен и напуган. От угроз ему пришлось перейти к переговорам. А требования заключенных были категоричны. «Довольно мы ходили друг за другом по кругу, словно лошади, — заявляли они. — Прогулки должны стать свободными. Камеры не должны закрываться днем… Это относится и к камерам смертников. Кроме того, им должно быть позволено общаться с другими заключенными. Так будет лучше и для вас, господин начальник, и для нас. И прекратите кражи…» Утративший обычную уверенность начальник тюрьмы пытался лавировать: «Мне необходимо испросить согласие прокурора, начальника областной управы…» Но наши товарищи понимали, что начальник тюрьмы пытается хитрить. «Не советуем вам так поступать, — предупредили они. — Скоро Красная Армия будет здесь. Подумайте и о себе».
На следующий день все требования заключенных были удовлетворены. Неизвестно, советовался ли начальник тюрьмы с прокурором и другими представителями власти, да это и неважно. Фактически власть в тюрьме оказалась поделенной между тюремным начальством и комитетом, избранным политзаключенными. Произошло это как раз в те дни, когда капитулировала Румыния.
Почти каждый день в тюрьму стали поступать указания от товарищей — и радостные, и тревожные. «Будьте бдительны, — советовали с воли. — Враги что-то готовят. Постараемся узнать, что именно, и тогда сообщим вам». «Необходимо организовать дежурства в камерах. Всем следует вооружиться какими-либо подходящими предметами», — принял решение комитет политзаключенных…