Зной прошлого

После удачно проведенной операции свыше ста жандармов во главе с капитаном Русевым отправились в село Горица Поморийской околии. Среди них была и разведывательная группа Косю Владева. Блокировав все выходы из села, жандармы приступили к повальным обыскам, арестам и дознанию на месте. Особо жестоко обращались с родными и близкими партизан и подпольщиков.

Первая операция жандармерии прошла успешно. Все заподозренные в помощи или хотя бы в сочувствии партизанам были арестованы и препровождены в штаб жандармерии. Здесь дознание было продолжено с применением еще более жестоких методов. Палачи торопились передать дело в суд, чтобы записать в свой актив первую победу. И хотя следствие еще не было закончено, в Софию уже была отправлена победная реляция…

На следующий день большая группа жандармов толпилась в штабе третьего батальона, ожидая раздачи денежных вознаграждений. «Правительство высоко оценило наше старание, — заявил капитан Русев, — и наградило нас 350 тысячами левов. И это только начало. Будут и более значительные награды».

В штабе еще продолжались допросы арестованных, но награжденные не обращали внимания на стоны и крики истязаемых. Они тщательно пересчитывали деньги, с благодарностью поглядывая на «доброго» начальника, и расходились довольные.

Сколько стоит гроб

В этот день Косю Владев вернулся домой несколько раньше, чем обычно. После событий в селе Горица и еще более крупной операции жандармерии в селе Скалица, где было сожжено более десятка домов, принадлежащих родственникам партизан, начальнику разведывательной группы жандармерии хотелось как следует отдохнуть. Завтра 1 Мая, праздник цветов, как окрестило этот день еще в 1941 году фашистское правительство. Раньше, когда Владев был еще неопытным полицейским агентом, в этот день случалось немало неприятностей. Вместе с другими агентами ему приходилось с раннего утра слоняться по улицам, прислушиваться к разговорам в кафе и трактирах, чтобы выяснить, где намечается демонстрация и кто примет в ней участие. Только было сживешься с мыслью, что все опасные коммунисты переловлены, что нет больше оснований для тревог, как тут же узнаешь, что на одной из улиц начался митинг, а где-то в другом месте формируются колонны демонстрантов. Говоря по правде, Косю Владев всегда испытывал какую-то неловкость, когда на глазах у десятков людей ему приходилось участвовать в разгоне демонстрации или в задержании ораторов. Тем более что среди коммунистов попадались упорные до безрассудства люди. Ты его тащишь с уже разбитым в кровь лицом к полицейской машине, а он, видите ли, речь продолжает говорить, пытаешься ему силой заткнуть глотку — он лозунги выкрикивает. Только расправишься с демонстрантами, как оказывается, что на куполе церкви Святых Кирилла и Мефодия развевается красный флаг. Сейчас, конечно, все иначе. Борьба ведется главным образом в горах. Здесь же, в городе, стало поспокойнее, удалось навести порядок. Коммунистов так прижали, что они и голову не смеют поднять…

Но и в этот вечер Владеву не удалось отдохнуть: незадолго до наступления комендантского часа Чушкин сообщил ему: «По всему городу расклеены антиправительственные листовки. Одного из распространителей удалось арестовать. Обнаружил его военный патруль, в задержании участвовал и наш агент Христо Млячков».

«Вот тебе и праздник цветов, вот тебе и спокойный город», — думал Владев, торопясь в штаб жандармерии.

Задержанный расклейщик листовок не выдержал пыток, это привело к провалу городской ремсистской организации. Было арестовано около двадцати ее членов. Но вожаку бургасской молодежи секретарю окружного комитета РМС Штерю Воденичарову все же удалось ускользнуть от полиции на этот раз.

Об аресте большой группы ремсистов, принимавших участие в расклейке прокламаций, Штерю узнал в тот же вечер. Однако он полагал, что это были случайные аресты и что он сам пока вне подозрений. На следующий день, вместо того чтобы надежно укрыться, он, как обычно, вышел на работу. Штерю был убежден, что, находясь на легальном положении, он будет более полезен для организации, чем в подполье. Но агенты уже шли по его следу. Стоило ему появиться на работе, как он тут же был арестован. В штабе жандармерии прекрасно понимали, какого масштаба руководитель подполья попал к ним в руки. Начались допросы и истязания, во время которых поднаторевшие на пытках патриотов палачи показали все, на что они были способны. Но воля Штерю не была сломлена, он упорно отказывался отвечать на вопросы. Пытались заставить его писать показания под диктовку, попробовали принудить подписать состряпанные жандармерией фиктивные показания — ничего не вышло. Тогда озверевшие инквизиторы набросились на свою жертву. Избиения прекратились лишь тогда, когда Штерю, весь в крови, со сломанными ребрами и отбитыми легкими, потерял сознание. Но жестокость палачей не смогла побороть мужества и стойкости молодого коммуниста. «Лучше пусть только моя мать плачет, чем многие матери… Буду и дальше молчать… до самого конца…» — решил патриот.

Санитар Райчо Георгиев рассказывал:

— В одной из комнат штаба жандармерии я увидел Штерю Воденичарова распростертого на полу, почти без признаков жизни. Мне было приказано оказать ему медицинскую помощь. Здесь же находился Чушкин и другие жандармы. Затем появился доктор. Осмотрев Воденичарова, он сказал, что тот вряд ли перенесет следующий допрос. «Это меня не интересует», — ответил Чушкин.

Истерзанный Штерю был брошен в камеру, где содержались арестованные из села Горица. Позднее, на одном из заседаний Народного суда, капитан Русев пытался развивать свою версию событий:

— Однажды мне сообщили, что Штерю Воденичаров плох. Вообще-то он болел скоротечным туберкулезом. Однако я не поверил, что его не били во время допросов. Вызвал врача и отправился вместе с ним в камеру. Врач обнаружил следы жестоких побоев и сказал, что Воденичаров вряд ли протянет больше двух дней.

Трогательная забота — проверил, да еще и врача пригласил. Ну а распорядиться отправить в больницу искалеченного человека — так просто не догадался. Оставил его умирать в подвале и ушел. А после с «чистой совестью» заявит Народному суду: «Я никогда не был физическим убийцей».

Всю ночь Штерю провел на ногах, стоя лицом к стене. Часовой строго исполнял данное Чушкиным распоряжение и не давал ему присесть ни на минуту. Временами Штерю чувствовал себя так плохо, что почти терял сознание. Невыносимо болели нанесенные палачами раны, но еще больше мучила неизвестность. Как хотелось связаться с товарищами, чтобы понять, что же произошло. Не давал покоя вопрос: ограничился ли провал городской организацией или аресты произведены и в округе? Необходимо было что-то предпринять. Но как, если ему запретили даже словом обмолвиться с другими арестованными? Жандармы вели допрос так, чтобы он не мог получить никакой дополнительной информации. Лишь добивались признаний от него. Отказались даже от очных ставок, во время которых он все же мог бы понять масштабы провала. Сколько сил, сколько бессонных ночей было отдано ради укрепления окружной ремсистской организации с тех пор, как он стал ее секретарем. За это время организация выросла и окрепла, количество ее членов достигло четырехсот человек. Ремсистские группы из просветительных кружков превратились в боеспособные коллективы единомышленников, способные решать ответственные задачи. Ремсисты тщательно соблюдали конспирацию, и последнее время в организации почти не было провалов. Так неужели все усилия напрасны, и именно сейчас, когда победа так близка? Нет! То, что зависит от него, он выполнит. Пусть палачи делают с ним что угодно — он не проронит ни слова. Если ему и суждено погибнуть, окружная ремсистская организация будет продолжать жить и бороться.

Поставленную окружным комитетом партии задачу организовать расклейку прокламаций Штерю воспринял с юношеским энтузиазмом. Он тщательно продумал всю операцию, лично участвовал в подборе людей. Его радовало, что жители Бургаса узнают правду о событиях на восточном фронте и еще раз убедятся, что борьба ведется не только далеко в горах, но и здесь, в городе, под носом жандармов и полицейских. Знал Штерю и о другой, не менее важной цели расклейки листовок — отвлечь внимание полиции, чтобы обеспечить беспрепятственный уход в партизанский отряд большой группы новых бойцов.