Счастливые привидения

— Ну, конечно! Не повезло не только тебе, всем не повезло.

— Да!

Мы помолчали.

— Его семья считается невезучей?

— Бортов? Ужасно невезучей. Она такая и есть.

Наступил антракт, и дверь ложи отворилась. Карлотта умела быстро ориентироваться и всегда держала ухо востро, так что ее не могли смутить изменившиеся обстоятельства. Она встала, словно первая красавица — а ведь она не была ею и не могла быть, — чтобы перемолвиться несколькими словами с леди Перт, и исчезла, не представив меня.

Карлотта и лорд Латкилл приехали к нам, когда мы жили в Дербишире, годом позже. Он получил отпуск. Она ждала ребенка, медленно двигалась и казалась подавленной. Рассеянный и, как всегда, очаровательный, лорд Латкилл рассказывал о Дербишире и об истории свинцовых рудников. Однако они оба как будто потерялись во времени.

В последний раз я видел их после войны, когда покидал Англию. Они обедали вдвоем, если не считать меня. Он все еще выглядел измученным, так как во время войны получил ранение в горло. Однако сказал, что скоро поправится. В его тягучем прекрасном голосе теперь звучала хрипотца. Бархатные глаза ввалились, но смотрели твердо, хотя в их глубине угнездилась усталость, пустота.

Я еще больше, чем прежде, мучился от нищеты и тоже чувствовал усталость. Карлотта воевала с его молчаливой опустошенностью. Едва началась война, печаль во взгляде ее мужа стала заметнее, а до поры, до времени не проявлявший себя страх превратился почти в мономанию. Карлотта все больше падала духом и теряла красоту.

У Карлотты родились близнецы. После обеда мы отправились в детскую взглянуть на малышей. У обоих мальчиков были прекрасные темные, как у отца, волосы.

Лорд Латкилл вынул изо рта сигару и наклонился над кроватками. Смуглолицая преданная няня отошла в сторону. Карлотта поглядела на детей; но еще беспомощнее она поглядела на мужа.

— Хорошенькие детишки! Очень хорошенькие, правда, няня? — смягчив голос, произнес я.

— Да, сэр, — тотчас откликнулась няня. — Красивые дети!

— Ты мог когда-нибудь представить, что у меня родятся близнецы, вот такие два озорника? — спросила, глядя на меня, Карлотта.

— Никогда.

— Пусть Люк скажет, это невезение или неумение? — проговорила она, хихикнув, как школьница, и с опаской поглядела на мужа.

— Боже мой! — неожиданно повернувшись, громко, но с обычной болью в голосе, воскликнул он. — Я называю это удивительным везением! Не знаю уж, что другие об этом думают.

Тем не менее, он дрожал от страха, как раненый пес.

Много лет я не виделся с Карлоттой. Правда, до меня дошел слух, что у нее родилась девочка. Потом случилась беда: двойняшки погибли в автомобильной катастрофе в Америке, когда ехали куда-то со своей теткой.

Об этом я узнал с запозданием и не стал писать Карлотте. О чем писать?

А несколько месяцев спустя от какой-то болезни неожиданно умерла ее маленькая дочь. Невезение Латкиллов, похоже, никуда не девалось.

Бедняжка Карлотта! Больше я о ней ничего не слышал, знал только, что она и лорд Латкилл живут уединенно в Дербишире вместе с его матерью.

Когда обстоятельства привели меня обратно в Англию, я никак не мог решить, стоит мне написать Карлотте или не стоит. В конце концов, я написал ей на лондонский адрес.

Ответ пришел из Дербишира: «Очень рада, что ты опять в пределах досягаемости! Может быть, навестишь нас?»

Мне не очень хотелось ехать в Риддингс, в родовое гнездо лорда Латкилла, из опасений перед его матерью, леди Латкилл, женщиной старой закваски. Ведь я всегда был своего рода санкюлотом, который не станет королем, пока в моде короткие штаны.

«Приезжай в город, — ответил я. — Приглашаю тебя на ланч».

Карлотта приехала. Выглядела она постаревшей, страдания прочертили морщины на ее лице.

— Ты совсем не изменился, — сказала она.

— А ты, если и изменилась, то совсем чуть-чуть.

— Неужели? — печально отозвалась она помертвевшим голосом. — Может быть! Полагаю, пока мы живы, надо жить. А ты как думаешь?

— Да. Ты права. Ужасно быть живым мертвецом.

— Да уж! — произнесла она, завершая тему.

— Как лорд Латкилл? — спросил я.

— Ах, его это все окончательно добило, он не хочет жить. Но хочет, чтобы я жила.

— А ты хочешь?

Она как-то странно заглянула мне в глаза.

— Сама не знаю. Мне нужна помощь. А ты как считаешь?

— Господи, живи, пока можешь!

— И принять помощь? — спросила она со своей чудесной прямотой.

— Ну, конечно.

— Ты советуешь?

— Конечно же, да! Ты молодая…

— Приедешь в Риддингс? — не дослушав, спросила Карлотта.

— А лорд Латкилл? Его мать?

— Они согласны.

— Ты хочешь, чтобы я приехал?

— Хочу, очень хочу! Приедешь?

— Да, конечно, если ты хочешь.

— Когда?

— Когда тебе удобно.

— Правда?

— Ну, да.

— И ты не боишься невезения Латкиллов?

— Я?

Моему изумлению не было предела, и она опять хихикнула, как школьница.

— Отлично, — сказала Карлотта. — Как насчет понедельника? Тебя устроит?

Мы договорились на понедельник, и я проводил ее на вокзал.

Как выглядел снаружи Риддингс, дом лорда Латкилла, мне было известно. Старый каменный дом с тремя остроугольными фронтонами находился на окраине деревни Миддлтон и не очень далеко от дороги, за ним вместо парка располагалось мрачное болото.

Понедельник выдался ненастным на дербиширских холмах, которые казались темно-темно-зелеными, а каменные изгороди — почти черными. Даже маленький железнодорожный вокзал, спрятавшийся в зеленой расщелине и построенный из камня, был темным и холодным, как будто находился не на земле, а в преисподней.

Меня встретил лорд Латкилл. Он был в очках, и в них карие глаза смотрели незнакомо. Черные волосы жидкими прядями падали на лоб.

— Я ужасно рад, что вы приехали, — сказал он. — Карлотта теперь наверняка повеселеет.

Как отдельная личность я как будто его не интересовал. Просто был некий субъект, который приехал и которого ждали. Держался лорд на редкость суетливо, неестественно.

— Надеюсь, я не потревожу вашу матушку, леди Латкилл, — сказал я, когда он усаживал меня в автомобиль.

— Совсем нет, — пропел он низким голосом, — она так же, как мы, ждет не дождется вашего приезда. Ах нет, не думайте, что у меня такая уж старомодная мать, ничего подобного. В отношении литературы и живописи у матушки исключительно современный вкус. Сейчас ее интересует сверхъестественное — спиритизм и все такое, — мы с Карлоттой думаем, что если ей это интересно, пусть, это же замечательно.

Лсрд Латкилл заботливо укутал меня пледом, а слуга поставил к ногам обогреватель.

— В Дербишире, знаете ли, холодно, — продолжал говорить лорд Латкилл, — особенно там, где холмы.

— Здесь темновато.

— Пожалуй, особенно после тропиков. Мы, естественно, не замечаем, нам это даже нравится.

Он показался мне несколько уменьшившимся, съежившимся, на продолговатом лице появился нездоровый землистый оттенок. Однако своими речами он производил более приятное, чем прежде, впечатление, стал вроде бы общительнее. Правда, говорил он в безликое никуда, словно меня не было. Скорее, он говорил сам с собой. А когда один раз посмотрел на меня, его карие глаза показались мне пустыми, похожими на две бездны, в которых не было ничего, кроме неприкрытого страха. Он смотрел из окон пустоты, чтобы убедиться в моем присутствии.

Когда мы добрались до Риддингса, уже стемнело. Со стороны фасада не было двери, и светились лишь два окна наверху. Не очень-то гостеприимный прием. Мы вошли в дом сбоку, и бессловесный слуга взял мои вещи.

В молчании мы стали подниматься по лестнице, как мне показалось, мертвого дома. Однако, услышав наши шаги, Карлотта вышла нам навстречу. Она уже оделась к ужину, длинные белые руки были обнажены. На тускло-зеленом платье что-то сверкало.

— Я очень боялась, что ты не приедешь, — произнесла она тусклым голосом и подала мне руку. Казалось, она вот-вот заплачет. Но, конечно же, этого не случилось. В отделанном темными панелями и застеленном синим ковром коридоре было сумрачно и как-то тоскливо. Вдалеке молча брел слуга с моими чемоданами, постепенно уменьшаясь вдали. У меня появилось странное и неприятное ощущение намертво прибитых к своим местам вещей, отвратительного триумфа мертвой материи. Однако в доме было тепло, работало центральное отопление.