Счастливые привидения

Ей еще никогда не приходилось любить мужчину, если не считать иллюзорной любви к Марчбэнксу. Теперь она это ясно поняла. В конце концов, все это чепуха, любовь — не любовь. Слава богу, не произошло позорной ошибки.

Да уж, мужчина, который был в зарослях остролиста, помог ей во всем разобраться, помог ей понять смехотворность любви, infra dig[46] преследование женщиной мужчины или мужчиной женщины.

— Неужели любовь на самом деле нелепа и infra dig? — вслух спросила она.

— Ну, конечно, — донесся звучный смеющийся голос.

Девушка оглянулась, но никого не увидела.

«Наверно, опять тот мужчина! — сказала она мысленно. — Потрясающе. Правда. Удивительно, что до сих пор мне никогда не был нужен мужчина, никакой мужчина. А ведь мне уже за тридцать.

Любопытно. Не знаю, может быть, со мной что-то неправильно, или все правильно? Мне нужно подтверждение, иначе я никогда не узнаю. Но мне кажется, если бы тот человек не перестал смеяться, что-нибудь обязательно случилось бы со мной».

Она вдохнула странноватый аромат цветов миндаля, стоявший в комнате, и опять услышала далекий смех.

«Интересно, почему Марчбэнкс пошел вчера к той женщине — к женщине, похожей на еврейку? Что ему понадобилось от нее? — или ей от него? Странно. Как будто они что-то решили! До чего невероятна, поразительна жизнь! Все так запутано.

Почему люди никогда не смеются так, как тот человек? Мне он показался необычным. Насмешливый! Гордый! Настоящий! Он презрительно смеялся своими изумительными глазами, смеялся-смеялся и исчез. Не представляю, чтобы он преследовал ту женщину. Вообще женщину. Избави Бог. Это так гадко. Мой полицейский тоже бы вел себя гадко, если бы я ему позволила: как противный пес. Не люблю собак, правда, не люблю. А мужчины так на них похожи!..»

Все еще размышляя, она, вдруг фыркнув, засмеялась на низких нотах. Прекрасно, что он пришел и так смеялся, и что небо лопнуло, разорвалось, словно старая кожа! Ну разве он не замечательный? Было бы, наверное, чудесно, если бы он прикоснулся к ней. Да, прикоснулся к ней. Ей казалось, что если бы он прикоснулся к ней, она стала бы юной и нежной, сбросила бы старую жесткую кожу. И мисс Джеймс выглянула в окно.

— Сейчас он придет, — вдруг сказала она, имея виду Марчбэнкса, а не смеявшегося человека.

И он пришел, с засунутыми в карманы пальто руками, с опущенной головой в котелке, на подгибающихся ногах. Торопливо пересек дорогу, не глядя по сторонам, глубоко погруженный в свои мысли. Наверняка все еще пребывал в мучительном волнении по поводу ночного приключения. И мисс Джеймс засмеялась.

Наблюдая за ним с верхнего этажа, она разразилась смехом, и канарейки совсем обезумели.

Вот он уже в холле. И зовет громко, даже властно:

— Джеймс! Ты спустишься?

— Нет, — отзывается она. — Ты поднимись.

Он бежит по лестнице, прыгая через ступеньку, словно его ноги в бешенстве из-за того, что лестница задерживает его.

На пороге он останавливается, глядя на нее рассеянным насмешливым взглядом, и его глаза сияют, как никогда. Она отвечает ему делано-высокомерным безразличием.

— Позавтракаешь? — У него уже вошло в привычку каждое утро завтракать вместе с ней.

— Нет, — отвечает он громко. — Я позавтракал в кафе.

— Не кричи. Я отлично тебя слышу.

Он насмешливо, даже со злостью, смотрит на нее.

— Полагаю, ты всегда отлично слышала, — вновь громко произносит он.

— Во всяком случае, сейчас я слышу, так что не кричи.

И опять, когда он глядит ей в лицо, в его серых глазах, странно, неестественно светящихся появляется злое выражение.

— Не смотри на меня так, — тихо просит она. — Я всё знаю.

Он разразился свирепым смехом.

— Кто научил тебя — полицейский?

— Кстати, он, наверно, все еще внизу! Не только он. Скорее, женщина в шали. Ты оставался у нее всю ночь?

— Не совсем. Ушел перед рассветом. А ты что делала?

— Не кричи. Я вернулась домой задолго до рассвета.

Ей кажется, что она слышит знакомый басовитый смех.

— Ну, и что же? — с любопытством спрашивает молодой человек. — Чем ты занималась?

— Не помню. А что? Собираешься потребовать отчет?

— Ты слышала смех?

— О, да. Было еще другое. Я кое-что видела.

— Видела газету?

— Нет. Не кричи. Я слышу.

— Разыгралась сильная буря, выбила в здешней церкви окна и двери, учинила там страшный разгром…

— Я видела. Страница из церковной Библии залепила мне лицо. Из Книги Иова…

Она тихонько смеется.

— А что еще ты видела? — по-прежнему громко спросил он.

— Видела его.

— Кого?

— Ну, этого я не могу сказать.

— Какой он был?

— И этого я не могу сказать. Не помню.

— Ты должна помнить. А твой полицейский тоже его видел?

— Нет, не думаю. Мой полицейский! — И она надолго зашлась в переливчатом смехе. — Вот уж он никак не мой. Однако нужно пойти вниз и повидаться с ним.

— Ты какая-то странная, — говорит Марчбэнкс. — Знаешь, у тебя нет души.

— Ну и слава Богу! — восклицает она. — Зато у моего полицейского душа наверняка есть. Мой полицейский!

И она опять, под аккомпанемент пронзительных криков канареек, заливается смехом, похожим на перезвон колокольчиков.

— Что с тобой? — спрашивает Марчбэнкс.

— У меня нет души. И никогда не было. Но мне всегда ее навязывали. Единственно душа соединяла нас. Теперь ее нет. А ты свою не потерял? Она ведь постоянно терзала тебя, словно гнилой зуб.

— О чем ты говоришь? — не выдерживает он.

— Не знаю. Все так удивительно. Послушай, мне надо спуститься и поговорить с полицейским. Он должен быть в гостиной. Пойдем со мной.

Они вместе спустились на первый этаж. Полицейский в жилете, сняв пиджак, лежал на диване — с очень унылым видом.

— Послушайте! — обращается к нему мисс Джеймс. — Вы и вправду хромаете?

— Вправду. Поэтому я здесь. Не мог уйти, — отвечает этот светловолосый страдалец, и слезы выступают у него на глазах.

— Как это случилось? Вчера вы не хромали.

— Сам не знаю, как это случилось — но когда я проснулся и хотел встать, у меня ничего не вышло.

Слезы побежали по его расстроенному лицу.

— Невероятно! И что теперь?

— Какая нога болит? — спрашивает Марчбэнкс. — Позвольте взглянуть.

— Не позволю, — говорит бедняга.

— Придется, — вмешивается мисс Джеймс.

Полицейский медленно стаскивает носок и показывает левую белую опухшую ногу, напоминающую чудовищную звериную лапу. Увидев ее, полицейский зарыдал.

Пока он рыдает, девушка вновь слышит низкий торжествующий смех. Однако она не обращает на него внимания, она с живым любопытством всматривается в плачущего молодого полицейского.

— Больно? — спрашивает она.

— Больно, когда встаю, — не переставая плакать, отвечает полицейский.

— Тогда вот что… Мы позвоним врачу, и он отвезет вас на такси домой.

Молодой человек стыдливо вытирает с лица слезы.

— Вы не знаете, как это произошло? — с тревогой спрашивает Марчбэнкс.

— Не знаю.

В это мгновение девушка как будто у самого уха слышит проклятый басовитый смех. Она вскакивает, но не видит ничего особенного.

Она оглядывается, потому что Марчбэнкс вдруг начинает скулить, словно раненый зверь. Его бледное лицо вытягивается, искажается в болезненной гримасе не только из-за мучительной боли, но и, судя по пристальному взгляду, который устремлен в одну точку, из-за появления некоего фантастического существа. В этом страдальческом взгляде — жуткая усмешка человека, понявшего, что он в последний раз, теперь уже непоправимо свалял дурака.

— Вот! — жалобно стонет он необычно высоким голосом. — Я же знал, что это он!

Засмеявшись фальшивым дрожащим смехом, он падает на ковер и пару мгновений корчится на нем. Потом затихает, весь перекошенный, в нелепой позе, словно его убило молнией.

46

От infra dignitatem (лат.) — ниже человеческого достоинства, унизительно.