Счастливые привидения

Дверь была открыта, и мужчина, войдя в кухню, поздоровался радостно и без всяких церемоний. У него был сильный горловой певческий голос — тенор, который перекрывал вибрирующий гул остальных голосов. И говорил он на хорошем, но не заумном английском. Младшие братья Мюриэл стали расспрашивать его о «врубовых машинах» и электрической тяге, и он отвечал им, употребляя специальные термины, из чего Мершам сделал вывод, что этот парень работает электриком в шахте. Некоторое время продолжалась ничего не значащая беседа, правда, в ней слышалась фальшивая нота какой-то недоговоренности. Наконец Бенджамин осмелился прервать ее и сказал не без насмешливого вызова:

— Том, если тебе нужна Мюриэл, она в гостиной.

— Да? Я видел свет и подумал, что она там. — Том проговорил это с нарочитым безразличием, словно так было каждый раз, когда он приходил. — Что она делает? — спросил он, но уже нетерпеливо, по-хозяйски.

— Разговаривает. Приехал Сирил Мершам из Лондона.

— Что? Он здесь?

Не вставая с кресла, Мершам слушал и улыбался. Мюриэл видела, как распахнулись только что прикрытые веками глаза. Поначалу она высоко держала флаг, бросая ему вызов, но потом все-таки поддалась наплыву нежности. Теперь же ее флаг вновь храбро взлетел вверх. Она поднялась и направилась к двери.

— Привет! — певуче произнесла она, как это бывает, когда девушки встречают своих любимых.

— У тебя, я слышал, гость.

— Да. Проходи, проходи!

Она проговорила это тихо и нежно.

Том оказался симпатичным парнем, отлично сложенным, разве что немного пониже Мершама, который лениво встал и протянул руку, с загадочной улыбкой глядя в красивые большие голубые глаза соперника.

— Сирил.

— Мистер Викерс.

Том Викерс едва не сломал Мершаму руку, когда пожимал ее, и на его приветливый, веселый взгляд ответил абсолютно искренним проявлением чувств, после чего, сконфузившись, опустил голову.

— Садитесь сюда, — предложил Мершам, вяло махнув в сторону кресла.

— Нет, нет, спасибо, не надо. Я лучше тут, спасибо.

Том Викерс взял стул и поставил его перед камином. Он был смущен и очарован естественной открытостью Мершама и его обходительностью.

— Я не помешал? — спросил Том, усаживаясь.

— Нет, конечно же, нет! — воскликнула Мюриэл нежным любящим голосом, каким говорят женщины, готовые на любую жертву ради любви.

— Нам помешать невозможно! — лениво отозвался Мершам. — У нас с Мюриэл ни от кого нет секретов. Правда, Мил? Мы говорили о духовном родстве — вечная тема. Вы будете аудиторией. У нас полное совпадение взглядов, у нас с Мюриэл. Так всегда было. Это ее вина. С вами она так же плохо обращается?

Том Викерс был явно сбит с толку и растерян. Однако из слов Мершама ему стало более или менее ясно, что тот считает его теперешним возлюбленным Мюриэл, тогда как себя — отвергнутым поклонником. И, успокоившись, он улыбнулся.

— Как это — плохо?

— Со всем соглашается.

— Нет. Я бы этого не сказал, — улыбнулся Викерс, нежно поглядев на Мюриэл.

— Как нет? Мы же никогда не спорим, сам знаешь! — возразила Мюриэл снисходительно, но тем же глубоким грудным голосом.

— Ясно, — якобы равнодушно подытожил Мершам, тем временем напряженно обдумывая каждое слово. — Ты соглашаешься со всем, что говорит она. Господи, до чего же интересно!

Мюриэл выгнула брови, сверкнув в его сторону понимающим взглядом, и рассмеялась.

— Примерно так, — будто потакая Мершаму, подтвердил Викерс, как и пристало здоровому мужику в разговоре со слабаком, разлегшимся в кресле и умничающим на пустом месте. От внимания Мершама не ускользнули крепкие ноги, внушительные ляжки и толстые запястья соперника, которого он определил так: красивый чувственный жизнелюбец с неплохими мозгами, но по-детски наивный, умеющий сложить два и два, но никак не «икс-игрек» и «икс-игрек». Его наружность, его движения, его непринужденность были в высшей степени привлекательными. «Однако, — мысленно проговорил Мершам, — будь я даже слепым, несчастным или разуверившимся в жизни, все равно не позарился бы на него. Такого, как он, судя по высказыванию Джорджа Мура, через несколько лет жена начинает ненавидеть даже за походку. Представляю его отличным отцом с кучей детишек. Но если у него не ручная жена…»

Мюриэл заговорила с Викерсом.

— Ты на велосипеде? — спросила она неприятным, собственническим, интимным тоном, который делает присутствие третьего человека совершенно неуместным.

— Да… Я немного опаздывал, — ласково ответил Викерс. Смысл его слов был неважен, главное было в ласке.

— Очень грязно?

— Да, вроде бы — но не грязнее, чем вчера.

Мершам вытянулся во весь рост, почти совсем закрыв глаза, и его изящные белые руки свисали с подлокотников, словно белоснежные горностаи — с веток. Ему стало интересно, сколько еще Мюриэл выдержит это сюсюканье с возлюбленным. Вскоре она завела разговор, вовсе не касавшийся Мершама. Они с Викерсом принялись обсуждать его квартирную хозяйку.

— Тебе же она не нравится, правда? — выпытывала Мюриэл, многозначительно смеясь, поскольку тень неприязни к другим женщинам еще ярче высвечивала его любовь к ней.

— Ну, не могу сказать, чтобы она мне нравилась.

— И почему это всякий раз, не проходит полугода, как ты ссоришься со своими хозяйками? Наверно, с тобой трудно ужиться.

— Нет, ничего подобного. Просто они все одинаковые, сначала пироги да варенье, а потом черствый хлеб.

Он произнес это с важностью, словно изрек непреложную истину. Время от времени у Мершама подрагивали веки. В конце концов Мюриэл повернулась к нему.

— Мистеру Викерсу не нравятся съемные квартиры, — проговорила она.

Мершаму стало ясно, что в этом кроется причина, по которой Викерс хочет жениться на Мюриэл; но он знал, что если жених не ладит с домохозяйками, то с женой тоже вскоре перестанет ладить, поэтому многозначительно поглядел на Мюриэл и протянул:

— Неужели? А по мне так нет ничего лучше съемных квартир. Всегда можно повернуть по-своему и не надо никому ни в чем отчитываться. Живи и радуйся.

— Ну уж нет! — засмеялся Викерс.

— Почему же? — вяло переспросил Мершам, придавая своему вопросу очевидное ироническое звучание. — Верно, вы не слишком приятный жилец. А ведь вам только и надо, что посочувствовать хозяйке — особенно когда у нее не ладится с мужем — и она в лепешку ради вас разобьется.

— Ах! — прыснула Мюриэл, глядя на Мершама. — Том считает, что ни к чему сочувствовать женщине — тем более замужней женщине.

— Ни к чему! — категорически поддержал ее Том. — Это опасно.

— Пусть муж ее жалеет, правильно? — отозвался Мершам.

— Правильно! Не хочу, чтобы она выкладывала мне свои беды. Раз уступишь, и этому конца не будет.

— Мудро. Несчастная ваша хозяйка! Итак, свой бочонок с сочувствием вы откроете лишь для жены, и ни для кого больше?

— Ну да. Разве это неправильно?

— Почему же неправильно? Правильно. У вашей жены будет преимущество перед всеми остальными. Нечто вроде домашнего пива, которое пьют ad infinitum[1]? Все правильно!

— А как же иначе? — смеясь, переспросил Том.

— Ну, можно и иначе, — сказал Мершам. — Лично я теперь для женщин — как чашка чая.

Мюриэл громко расхохоталась над абсурдным цинизмом Мершама и сдвинула брови, словно бы требуя не играть бомбами, как мячами.

— Каждый раз свежая чашка чая. Женщинам никогда не надоедает чай. Мюриэл, вижу, ты отлично проводишь время. Словно дремлешь после ужина с милым супругом.

— Очаровательно! — с сарказмом отозвалась Мюриэл.

— Если ей повезет с мужем, о чем еще мечтать? — произнес Том, как бы подтрунивая, однако вполне серьезно и даже с обидой.

— О квартиранте — чтобы не потерять вкус к жизни.

— Почему, — вмешалась Мюриэл, — тебя так любят женщины?

Мершам молча поднял на нее смеющийся взгляд. Мюриэл в самом деле была сбита с толку. Ей хотелось знать, что такого в нем особенного, отчего перевес всегда на его стороне. И ей он ответил как обычно, то есть не позволяя себе ни шутки, ни иронии:

1

До бесконечности (лат.).