Страница 10 из 16
— Как видишь, вид не идет ни в какое сравнение с тем, что открывался из окна гостиной дома Латтимора, — говорила Мици Прентис. — И спален здесь две, а не три, и обстановка не первой молодости. Но в сравнении с двумя неделями в мотеле…
— Здесь более комфортабельно, — признал Келлер.
— И безопаснее. На случай если ты привез коллекцию марок.
— Не привез. Но безопасность еще никому не вредила. Я бы хотел его снять.
— Не могу тебя за это винить, это хорошая сделка и неплохой доход для мистера и миссис Сундстрем, которые сейчас на Галапагосских островах любуются местной флорой и фауной. Все это дерьмо на стенах оттуда. Не с Галапагосских островов, но из тех мест, где они побывали, путешествуя по всему миру.
— Интересно.
— Они могли бы рассказать тебе целую историю о каждом из сувениров. Но их здесь нет, а когда есть, их дом не сдается в аренду, так? Мы поедем в офис, подпишем все бумаги, потом я дам тебе ключи, удостоверение, с которым тебя будет пропускать охранник, пропуск в гольф-клуб, сведения о величине чаевых. Надеюсь, у тебя найдется время для гольфа?
— Думаю, я не упаду без сил на третьей лунке.
— Уверена. И раз уж разговор зашел о физической форме, давай заглянем в дом Латтимора перед тем, как начнем заполнять бумаги на аренду. Нет, глупый, я не собираюсь уговаривать тебя купить его. Просто хочу вновь показать тебе спальню. Ты же понимаешь, я не смогу заниматься этим в спальне Синтии Сундстрем, не так ли? С этими жуткими масками на стенах. У меня от них мурашки по коже. Ощущение, будто за мной наблюдают все первобытные племена мира.
Дом Сундстремов комфортом значительно превосходил мотель, и, как выяснилось, сувениры, привезенные хозяевами из странствий, Келлеру абсолютно не мешали. Во второй спальне, которая служила и кабинетом Гарви Сундстрему, стены занимала коллекция холодного оружия: ножи, кинжалы, топоры, похожие на боевые. Масок и гобеленов хватало и в других комнатах. Некоторые маски действительно были страшными, но до мурашек по коже не доходило, а с одной он даже сдружился — из Восточной Африки, с зубами, напоминающими могильные камни, и множеством веревок вместо волос. Кивал ей, проходя мимо, даже приветственно поднимал руку.
«Еще немного, — подумал Келлер, — и я начну с ней разговаривать».
Ему становилось все яснее, что есть, есть у него потребность выговориться. Собственно, потребность эта была всегда, но долгие годы он занимался таким делом, что никому не мог открыться, излить душу. Ведь он наемный убийца, а человек, который выбирает такую «профессию», обычно не откровенничает о своих успехах с незнакомцами… да и с друзьями тоже. Тебе платят за то, что ты делаешь, а ты держишь рот на замке, и по-другому не бывает. Ты можешь пойти в спортивный бар и поговорить об игре с парнем, который сидит на соседнем стуле у стойки, ты можешь заговорить о погоде с женщиной на автобусной обстановке, ты можешь пожаловаться на мэра официантке в кафетерии на углу, но разговор о чем-то более существенном, увы, не для тебя.
Однажды, несколько лет назад, кто-то посоветовал ему обратиться к психоаналитику. Келлер постарался позаботиться о том, чтобы не засветиться — расплачивался наличными, называл ложные фамилию и адрес, по минимуму распространялся о своем детстве. Сеансы с психоаналитиком оказались продуктивными. Он многое о себе понял. Но закончилось все печально — психоаналитик решил использовать Келлера в своих интересах, принялся следить за ним и узнал то, что знать ему не положено. Он захотел стать заказчиком, Келлер, разумеется, допустить этого не мог. А потому разобрался с ним как с заказом. На том и закончилась для него психотерапия. И он уже больше ни с кем не делился сокровенным.
Через несколько месяцев после смерти психоаналитика он завел собаку. Не Солдата, собаку из детства, а Нельсона, отличную австралийскую овчарку. Нельсон оказался не только прекрасным компаньоном, но и идеальным доверенным лицом. Ему Келлер мог рассказывать все, в полной уверенности, что тот никому ничего не передаст. И это не разговор с самим собой или со стеной, собака настоящая, живая и слушает тебя очень внимательно. Случалось, он мог в этом поклясться, что Нельсон понимал каждое слово. И не осуждал. Что бы Келлер ни говорил, пес по-прежнему любил его всем сердцем.
«Если бы все так и оставалось», — подумал Келлер.
Но не осталось, и во многом по его вине. Он нашел человека приглядывать на Нельсоном, когда по работе приходилось уезжать из города — все лучше, чем сдавать собаку в питомник. И влюбился в эту девушку, которая выгуливала Нельсона. Она переехала к нему, после чего он мог откровенничать с Нельсоном лишь когда Андрия куда-нибудь уходила. Это тоже его устраивало, компания Андрии ему нравилась, но ей пришла пора двигаться дальше, и она двинулась. Пока они жили вместе, Келлер подарил ей множество сережек. Она забрала их, и он ничего не имел против. Но она забрала и Нельсона, вновь оставив Келлера в одиночестве.
Другой человек тут же купил бы нового пса, а потом скорее всего нашел женщину, чтобы она этого пса выгуливала. Келлер решил не наступать дважды на одни грабли. Он не пытался найти замену психотерапевту, не заменил и собаку. И хотя женщины продолжали появляться и исчезать в его жизни, не обзавелся новой подружкой. Он, в конце концов, долгие годы жил один, и его это устраивало.
По большей части.
— Это здорово, — вздохнул Келлер. — Какое-то время вдоль дороги тянутся пригороды, но как только они остаются позади и ты выезжаешь в пустыню, она вся твоя, стоит чуть отойти от автострады. Приятно, не правда ли?
Никто не ответил на его вопрос.
— Я заплатил наличными за аренду дома Сундстремов. Две недели, по тысяче долларов за каждую. Это дороже, чем мотель, но я смогу готовить сам и экономить на ресторанах. Правда, дома я есть не люблю. Но я потащил тебя в такую даль не для того, чтобы ты слушала, как я говорю о такой ерунде.
Вновь на пассажирском сиденье промолчали. Впрочем, ответа он и не ждал.
— Мне нужно со многим определиться. Для начала решить, как жить дальше. Не знаю, как смогу продолжать делать то, что делал все эти годы. Убивать людей… как может человек проделывать это день за днем из года в год?
Но… ты не должен размышлять над этим аспектом работы. Я хочу сказать, надо принимать его как должное. Эти люди ходят по земле, занимаются делами… А потом появляюсь я, и они больше не делают того, что делали прежде. Потому что мертвы, потому что я их убил.
Он посмотрел на пассажирское сиденье, ожидая реакции. Да, все правильно.
— Мало-помалу перестаешь думать о том, кого тебе заказывают, как о человеке, а видишь перед собой проблему, которую нужно уладить. Вот конкретная работа, а ее нужно сделать. Как ты собираешься с ней справиться? Как выполнишь заказ с максимальной эффективностью и без лишнего шума?
Некоторые делают ту же работу, но позволяют эмоциям порой брать верх над собой. Находят причины ненавидеть парня, которого должны убить. Злятся, возлагают на него вину за то, что им приходится делать дурное дело. Если бы не он, им бы не пришлось грешить. Благодаря ему, сукину сыну, они отправятся в ад. Они вне себя от ярости, видят в нем злейшего врага, и оттого им легче убить его. А именно такую цель они и ставят перед собой с самого начала.
Но мне всегда казалось, что это глупо. Я не могу точно сказать, что есть грех, а что — нет. Не могу определить, какой человек заслуживает жить дальше, а какой должен умереть. Иногда я думаю об этом, но когда такие мысли приходят мне в голову, то это не приводит ни к чему путному.
Я могу продолжать в том же духе, с моральным аспектом у меня полный порядок. Просто думаю, что становлюсь староват для этой профессии, — это один момент. А второй заключается в том, что этот бизнес изменился. Нет, кое-что осталось прежним. Есть люди, готовые платить деньги за смерть других людей. Нет нужды беспокоиться о том, что заказчики исчезнут. Иногда, конечно, возникает застой, но потом следует всплеск. Заказать могут такого, как кубинец из Майами, у которого добрая сотня врагов, и такого, как этот Эгмонт, с толстым животиком и клюшками для гольфа, который вроде бы никому не мог насолить. Заказчики бывают разные, заказывают они разных людей, и ни в первых, ни во вторых недостатка нет.