Страница 48 из 54
За стеклом иллюминатора мелькали серые скалы, на миг показалась мачта с укрепленным на верхушке красным флагом, два белых домика. Из труб поднимались высоко вверх столбы плотного дыма, наискось перечеркивая горизонт.
Добежав до гряды валунов, самолет остановился, развернулся почти на месте и резво помчался к началу расчищенной полосы, где сгрудились шестеро или семеро полярников, приветственно размахивавших руками. Радист открыл дверцу, спустил лесенку, и по ней быстро взобрался бородатый увалень в яркой легкой и абсолютно не греющей нейлоновой куртке, волоча за собой туго набитый рюкзак. Сбросив мешок с почтой, радист тут же захлопнул дверцу, и самолет, коротко разбежавшись, взлетел…
— Ну, порядок!.. — сказал парень, плюхаясь в свободное кресло рядом с Батмановым. — Крепко вы меня выручили, спасибо!..
И, схватив своими лапищами тонкую руку Батманова, парень долго и с чувством тряс ее. Затем, будто спохватившись, представился:
— Иван… Гидролог я…
— Очень приятно, — сказал Батманов, вяло пожимая его руку.
Повертевшись в кресле, Иван уверенно прошел в кабину к пилотам, а Батманов, надвинув «а глаза шапку, тихо задремал.
Перед Диксоном Иван осторожна потряс Батманова за плечо:
— Подлетаем!.. Проснитесь!..
Батманов недовольно поморщился, потянулся и глянул в иллюминатор, узнавая знакомые мачты диксонского передающего центра. Когда-то он прилетал сюда, консультировал местных специалистов, как лучше устанавливать антенны… Почвы здесь ужасные — то камень, а то болото… Пришлось повозиться… Среди прилетевших из Москвы консультантов он был самым молодым, и его, как мальчишку, гоняли в магазин за вином; вспоминать об этом было неприятно, и Батманов кисло скривился.
Прощаясь в диксонском аэропорту, Иван вновь долго тряс руку Батманова и приглашал заходить в гости в Москве, на что Батманов невразумительно бурчал что-то, не чая быстрее отделаться от навязчивого полярника.
Ближайшим самолетом Батманов улетел в Норильск, и там погода задержала его на трое суток. Целыми днями Батманов, не ропща на судьбу, смиренно сидел в глубоком кресле зала ожидания, от делать нечего наблюдая за преферансистами, расписывавшими пульку рядом с ним. Играть в преферанс с незнакомыми партнерами Батманов остерегался.
К четвертому дню все пассажиры успели привыкнуть и даже обжиться в холодном и неуютном зале ожидания; степенные мамаши кормили здесь же своих гомонливых детей, а нервные командированные уже не вскакивали с мест при первых звуках голоса аэропортовской дикторши и не приставали к диспетчерам, потрясая внушительными удостоверениями, и уж тем более не требовали в буфете горячих завтраков, обходясь засохшими бутербродами с колбасой.
Из-под полуопущенных век Батманов несколько раз замечал ярко-голубую нейлоновую куртку Ивана с острова Рудольфа, но подходить к полярнику почему-то стеснялся. А Иван, едва увидев Батманова в буфете, тут же подсел к нему за столик и заговорил так, будто они были знакомы с детства. После ужина он раздобыл где-то свободное кресло, попросил преферансистов потесниться и устроился рядом с Батмановым, не умолкая ни на минуту. Истосковавшийся по слушателям, Иван непрерывно говорил и говорил, пересказывая полярные байки и действительные случаи, происходившие с ним на зимовках. Несмотря на свою молодость, Иван только что закончил уже четвертую зимовку — восемь лет на отдаленных островах!.. Батманов при одной лишь мысли об этом зябко повел плечами и поблагодарил судьбу за то, что тихо и мирно живет в Москве…
Наговорившись всласть, Иван заскучал. Все кроссворды в истрепанных журналах были разгаданы предыдущими пассажирами, сидевшими в Алыкеле, играть в карты ни Ивана, ни тем более Батманова не тянуло. Газеты старые были прочитаны, а новых быть не могло, пока не откроется аэропорт, а когда он откроется, они уже не понадобятся…
Небо над Алыкелем уже расчистилось, выглянули редкие звезды, ветер поубавился, и снег теперь уже низовой метельной змейкой извивался по бетонным плитам летного поля. Пассажиры приободрились. Иван попросил Батманова приглядеть за креслом и куда-то ушел.
Вернулся он вконец расстроенным, устало плюхнулся в кресло и неожиданно спокойным голосом, начисто лишенным недавней бравады, пожаловался Батманову, с тоской заглядывая в его глаза:
— Поторопился я, телеграмму с Диксона отбил жене, что вылетаю… Ждет она меня в Шереметьеве, а я тут торчу…
Батманов успокаивающе похлопал его ладонью по шуршащему рукаву нейлоновой куртки. Его тоже ждали в Москве. Телеграмму он тоже посылал и теперь не сомневался в том, что его практичная жена уже позвонила в справочное бюро аэропорта, выяснила, что рейс задерживается по метеоусловиям, и без особых тревог и волнений ходит на работу, а вечера просиживает перед телевизором.
Поздно вечером Иван еще раз попросил Батманова: — Подержите кресло, схожу еще разок к диспетчерам…
Даже узнав, что Батманов не имеет отношения к диксонскому начальству, Иван не перестал обращаться к нему на «вы».
Вернулся Иван таинственно-сияющий и, наклонившись к самому уху Батманова, прошептал, что через двадцать минут грузовой борт «АН-12» пойдет на Свердловск и есть шанс обмануть непогоду, облететь циклон с юга. Поколебавшись минуту, Батманов согласился лететь вместе с Иваном, не вполне, впрочем, уверенный в успехе.
Получив вещи в камере хранения, Батманов не забыл сделать отметку на авиабилете о том, что задержка произошла по вине Аэрофлота. Диспетчер шлепнул штампик и на командировочном удостоверении, размашисто расписался и показал, как пройти на летное поле.
Возле большого белого самолета с пингвином на хвосте и в самом деле копошились авиационные техники, готовя машину к вылету. С командиром Иван договорился заранее, и вскоре Батманов с наслаждением вытянулся в удобном кресле маленького уютного салона бортпроводников.
До самого Свердловска они с Иваном мирно спали, а там выяснилось, что этот «АН-12» загрузят какими-то приборами и сразу же отправят на Москву.
— Вы представляете, как нам повезло!.. — не переставал восторгаться Иван. — Через пять часов будем в Москве! Кто знает, сколько мы еще просидели бы в том клятом Алыкеле, а меня в Шереметьеве Маринка ждет…
— Она работает в Шереметьеве? — спросил Батманов, заранее уверенный, что так оно и окажется.
Иван посмотрел на него с недоумением.
— Ждет…
Батманов недоверчиво хмыкнул и снисходительно улыбнулся, думая про себя: «Блажен, кто верует!.. Знаем мы, как оно делается в цивилизованном обществе. Дела, дела, вечная спешка, жизнь на грани стресса… В том деловитом мире по четверо суток в аэропорту не сидят».
Когда уже подлетали к Москве, Иван все заглядывал в кабину к пилотам, узнавал, где дадут посадку, и успокоился лишь со словами командира:
— Шереметьево, Шереметьево!..
В Москве шел дождь, иллюминаторы сразу запотели, и сквозь них ничего нельзя было разглядеть, кроме расплывчатых огней аэровокзала да огней высокой интенсивности, очерчивавших взлетную полосу. Иван с сожалением оторвался от иллюминатора, как если бы он надеялся в непроглядном ночном дожде найти свою Маринку. Самолет еще рулил по дорожке, а Иван с рюкзаком в руках уже стоял перед дверью и не мог дождаться, пока бортмеханик разгерметизирует салон. Едва дверца открылась, Иван стремглав помчался через летное поле к аэровокзалу, лишь помахав рукой пилотам и крикнув Батманову:
— До встречи!..
— Всего хорошего, — негромко сказал Батманов и, старательно обходя лужи, зашагал к выходу в город.
Ивана он увидел еще раз на стоянке такси. Рядом с Иваном, вцепившись в его огромную ручищу, стояла маленькая женщина в мокрой песцовой шапке. И в глазах ее, устремленных на мужа, горел такой же неистовый свет, который смущал Батманова, когда он глядел на Ивана. Иван что-то взахлеб рассказывал, размахивая свободной рукой, и весь прямо-таки светился от счастья.
Подкатила машина с шашечками на дверце, и Иван с Маринкой уехали. Батманов задумчиво посмотрел вслед, пожалел, что не попросился в попутчики до Москвы, но потом решил, что им сейчас попутчиков не надо.