Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 65 из 152

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Лапин Борис Федорович, Смоленский Борис Моисеевич, Багрицкий Всеволод Эдуардович, Кульчицкий Михаил Валентинович, Отрада Николай, Джалиль Муса Мустафович, Богатков Борис Андреевич, Вакаров Дмитрий Онуфриевич, Артемов Александр Александрович, Майоров Николай Петрович, Коган Павел Давыдович, Лебедев Алексей Алексеевич, Карим Фатых, Занадворов Владислав Леонидович, Монтвила Витаутас, Федоров Иван Николаевич, Чугунов Владимир Михайлович, Розенберг Леонид Осипович, Ширман Елена Михайловна, Спирт Сергей Аркадьевич, Шогенцуков Али Асхадович, Копштейн Арон Иосифович, Каневский Давид Исаакович, Лобода Всеволод Николаевич, Калоев Хазби Александрович, Квициниа Леварса Бидович, Росин Самуил Израилевич, Вилкомир Леонид Вульфович, Инге Юрий Алексеевич, Котов Борис Александрович, Шершер Леонид Рафаилович, Шпак Микола, Наумова Варвара Николаевна, Нежинцев Евгений Саввич, Гаврилюк Александр Акимович, Кубанев Василий Михайлович, Герасименко Кость, Пулькин Иван Иванович, Костров Борис Алексеевич, Суворов Георгий Кузьмич, Стрельченко Вадим Константинович, Сурначев Николай Николаевич, Троицкий Михаил Васильевич
5 Но трусом не были. И где-то Сосало всё же, что скрывать. Ругаясь, прятали газеты И оставляли ночевать В той комнатенке на четвертом, На койке с прозвищем «шакал», Каких-то юношей в потертых, В благонадежных пиджаках. И жили, так сказать, помалу (Ну гаудеамус на паи́), И числились хорошим малым, Без кругозора, но своим. 6 Так жили вы. Тащились зимы, Летели весны. По утрам Вас мучили неотразимой Тоской мальчишеской ветра. Потом война. В воде окопной, В грязи, в отбросах и гною, Поштучно, рознично и скопом Кровавый ростбиф подают. Он вшами сдобрен. Горем перчен. Он вдовьею слезой полит. И молодость отцов, как смерчем, Как черной оспой, опалит. Лабазники рычали «Славу» Не в тон, и всё же в унисон. Восторженных оваций лава. Облавы. Лавку на засов — И «бей скубентов!». И над всею Империей тупой мотив. И прет чубатая Расея, Россию вовсе замутив. 7 Ну что же, к вашей чести, Рогов, Вы не вломилися в «порыв». Звенят кандальные дороги — Товарищей ведут в Нарым. И в памяти висит как запон, Всё прочее отгородив, Махорки арестантский запах И резкий окрик: «Проходи!» И где-то здесь, сквозь разговоры Пробившись, как сквозь сор лопух, То качество, найдя опору, Пробьет количеств скорлупу. Здесь начинался тонкий оттиск, Тот странный контур, тот наряд, Тех предпоследних донкихотов Особый, русский вариант. 8 Я не могу без нежной злобы Припомнить ваши дни подряд. В степи седой да гололобой Ночь отбивался продотряд. Вы шли мандатом и раздором, Кричали по ночам сычи. На всех шляхах, на всех просторах «Максим» республике учил. И что с того, что были «спецом» И «беспартийная душа». Вам выпало с тревогой спеться, Высоким воздухом дышать. Но в партию вы не вступили, Затем что думали и тут, Что после боя трусы или Прохвосты в армию идут. Так вы остались вечным «замом», И как вас мучило порой Тоской ущербною, той самой Тоской, похожей на порок. Наивный выход из разлада: Чтоб ни уюта, ни утех, Чтоб ни покоя, ни оклада, Когда партмаксимум у тех. 9 Итак, зимой двадцать второго Трясет извозчик легковой Седой, заснеженной Москвой К еще не обжитому крову Семейство Роговых. По брови Укутанный в худой азям, Уходит ветер. Он озяб. Снега крутят до самых кровель[18]. Итак, зимой двадцать второго Вы едете с семьей в Москву, Привычность города родного Менять на новую тоску. 10 Поскольку вы считались самым Своим средь чуждых наотрез, Вас посылали важным замом В столицу. В центр. В новый трест. И, зная вас, вам предложили В Москву поехать и купить Себе квартиру, дабы жили, Как спецам полагалось жить. И вы купили. На Миусской (Чтоб быть народу не внаклад) Достаточно сырой и узкий, Достаточно невзрачный склад. И, приведя его в порядок И в относительный уют, Вы приготовились к параду И спешно вызвали семью. 11 «Да деньги ж не мои — народа!» — «О боже, право, тонкий ход. И как я вышла за урода? Ханжа, святоша, Дон-Кихот!» Мир первый раз смещен. Володя Заснет сегодня в темноте. Среди рогож, среди полотен, Болотом пахнущих и тем, Чего он не видал ни разу. А мама плачет. По углам Шуршит в тазах и лезет в вазу И чуть потрескивает мгла.

ГЛАВА IV

Детство милое. Как мне известен Запах твой, твой дым, твое тепло. (Из ранних стихов Владимира) 1 Купили снегиря на пару, Но не пошли пока домой. Тяжелый гам, как мокрый парус, Чуть провисал над головой. Рыдали ржавые лисицы, Цыган на скрипке изнывал, И счастье пряничным девицам Ханжа веселый продавал. И пахло стойбищем, берлогой, Гнилой болотною травой. И мокрый гам висел полого Над разноцветною толпой. Миусский рынок пел и плакал, Свистел, хрипел и верещал, И солнце проходило лаком По всем обыденным вещам. И только возле рей и крынок Редел, плевался и сорил Охотничий и птичий рынок… 2 …О, проливные снегири… О, детства медленная память, Снегирь, как маленький огонь, Как «взять на зуб», как пробный камень. Пройдите у чужих окон И вспомните. Не постепенно — Захлеблой памятью сплошной Те выщербленные ступени, Тот привкус резкий и блатной. Там густо в воздухе повисли, Прямой не видя на пути, Начало хода, контур мысли, Поступков медленный пунктир. Но это сжато до предела В малюсенький цветастый мир, Но там начало пролетело. Пройди неслышно… Не шуми… вернуться

18

Откинувшись назад, назад, Он шел на марь, на мад, И вдруг запутался в домах, Как пономарь в «азах». А день побыл, и день иссяк Раскосый, как якут. Дожди над городом висят, А капли не текут.