Страница 120 из 152
479. ПАМЯТНИК ВОССТАНИЮ
Султан гвардейца на ветру, Покрыта инеем кокарда. Стрелки, оледенев, замрут Перед конем кавалергарда. Декабрь на площади. С ветвей Соседних кленов опадали Комочки пуха. Воробей И во́рон битвы не дождались. Того не выждал и народ, В кабак забившийся от стужи, Кликуша выла у ворот, Слезились будочники тут же От умиления… Царем В морозный этот полдень станет Жандарм. Ликуй, кто одарен Тулупом, чином и крестами! В тумане площадь. На стене Незавершенного собора Дремал архангел, посинев. И он увидел штурм нескоро. А выше на лесах стоял Строитель сгорбленный. (Веками Строитель так стоял, тая За пазухой тяжелый камень.) Еще невнятен и ему Был гул на площади Сенатской, Но ужас голода, чуму, Сиротство нищенской, кабацкой Родни, злорадство богатеев Тогда строитель угадал; Гвардейцев смелую затею Благословил он — и когда На белом хо́леном коне Кавалергард на площадь вынес Державу и, осатанев, Огнем велел восставших выместь,— Худую спину распрямив, Перекрестив свою сермягу, Сказав: «Царь-батюшка, прими Мою холопскую присягу!» — Метнул строитель с высоты Лесов согретый кровью камень: Руки движением простым Стал гнев, накопленный веками. <1940>480. ПАМЯТНИК ПОЭТУ
Где царь; вознесся на коне И замер в сумраке зловещем, Поэт завидовал волне, Что ей простор морской обещан. И в самой зависти шумливей Волны он тосковал о мщенье. С плаща стекал осенний ливень, И капли плыли по теченью. А он куда направит бег Судьбы своей? Где кинет сходни? Иссякнет ливень, хлынет снег — Тоска и злоба безысходны. Пока дворцовые огни Блистают, словно эполеты, Пока подобьем западни Россия кажется поэту. Нева черным-черна у ног, Ночные воды непроглядны. На что надеяться он мог? Чего желать? Ночь… Плеск невнятный… Где конь на каменной волне С разлету брызнул медной пеной, Всё отзывается во мне Негодованье лиры пленной! <1940>481. ПАМЯТНИК КАМЕНОТЕСУ
Гранит и мрамор вознесен Стеной отвесной. Вид утеса Являет город, и во всем Я узнаю каменотеса. Он узловатою рукой. Лица широкою тоской Напоминает мне о днях, В былом затерянных. Не слезы, Но своды города роднят Меня с тоской каменотеса. Ему, строителю дворцов, Дарован был в конце концов Годами скопленный сугроб, Сухой, что дым гранитной пыли, Чахотки угол — узкий гроб — И крест сосновый на могиле. Цари, вельможи, торгаши, Хоромы ваши хороши! Но вашей участи последней Веселый день был смерти днем, И я, дворцов его наследник, — Наследник памяти о нем. И чтобы образ, вросший в своды, Увидел позднюю родню, Я все преддверия, все входы, Весь этот город охраню От всех подкупных и продажных, От злобствующих столько зим, С каменотесом враждовавших, С прославленным мастеровым. <1940>482. ПОСЛЕ БОЕВ
1. ТАНКИ НОЧЬЮ Меня разбудят громы. Я открою Окно, увижу: вновь по мостовой Ребристые идут гора с горою Бок о бок… И увижу: вестовой Идет, высокий, статный, с донесеньем. Так, родина, о славе возвестят Сыны твои стальные в том весеннем Ночном часу, когда поэты спят. 2. ВОДИТЕЛЬ ГРУЗОВИКА Полотнищем обтянут кумачовым И хвойными ветвями убран кузов. Но чем водитель скроет след ночевок В пути своем среди снегов и грузов? От сна в кабине словно стал сутулей И много старше… Что еще заметим? Правей руля, в стекле, пробитом пулей, Дробится луч, — водитель свыкся с этим. 3. КОННИЦА Был воздух чище влаги родниковой (Два-три в году — так редки эти дни). Шла конница, притуплены подковы Об острые карельские кремни. Когда прошли по-боевому споро Два скорбных, неоседланных коня, Я шапку снял — почтил бойцов, которым Не довелось прожить такого дня. 1940