Страница 49 из 52
Сергей чуть дар речи не потерял, услышав этот совет своей сестры.
– Да… ты… ты… ты что такое говоришь!
– И что тут такого? Столько женщин я у нас в роддоме видела, и у каждой все по‑своему. Не в том дело, живут люди с ЗАГСом или без ЗАГСа, и не в том, кто обед готовит, и кто больше получает.
– А в чем? – широко раскрыв глаза, не удержалась от вопроса Наташа.
– В том, что надо радоваться тому, что есть. Потому что бывает, что сегодня все хорошо – и любовь есть у человека, и деньги, а он не радуется, только и думает о завтрашнем дне. Зачем? Порадуешься сегодня – завтра хоть память останется, а так ведь, может, завтра у тебя вообще ничего не будет.
– А у тебя, значит, все на сегодня есть? – прищурившись, усмехнулся Сергей. – Отлично, тогда говорить больше не о чем, и я спокоен.
Легкая насмешка, прозвучавшая в его голосе, неожиданно задела Людмилу.
– А и не надо волноваться! Антошка ни в чем не нуждается, я тоже. Был момент – да, было тяжело. Но теперь зарабатываю хорошо, деньги есть, могу и с тобой поделиться.
– Зарабатываешь хорошие деньги подпольными абортами, да? – не удержался он, уязвленный ее словами. – Нет, спасибо, мне таких денег не нужно.
– Не нужно, так не нужно – тебя, видно, жизнь баловала, а я привыкла свой кусок у нее изо рта выдирать, так что денег не нюхаю.
– Оно и видно – на чужих бедах зарабатываешь.
Людмила спокойно и устало покачала головой:
– А вот этого не надо. Думаешь, спроста ко мне ходят? В больнице‑то как – режут бабу по живому, да еще ругают, как собаку, чтобы не кричала, а на другой день и во дворе, и на работе все знают, где она побывала. И не всякий врач тоже в больнице хорошо сделает, раз на раз не приходится, а за себя я хоть уверена – никогда молодую девчонку не покалечу, руки у меня хорошие. Так что, брат Сережа, на моих деньгах греха нет, и если будут трудности, то с чистой душой могу помочь.
– Нет уж, спасибо. Помогай лучше этому долговязому сосунку, что сидит на кухне. А может быть, он потому и живет с тобой, что ты его содержишь?
Это было очень грубо, Сергей сам не мог понять, как с его губ могли сорваться такие слова. Впервые на щеках Людмилы выступил легкий румянец, она в упор посмотрела на брата и спокойно ответила:
– Не надо так говорить и думать, Сережа.
– Ты права, извини, если обидел. Но я говорю вот почему: ты делаешь аборты в домашних условиях, а это уголовно наказуемо. Ты, конечно, это знаешь, но не очень хорошо осознаешь. Не дай бог что случится – тебя посадят, а Антошка останется сиротой. Твой Андрей сразу же уйдет в сторону – сегодня, когда мы пришли, он решил, что я привел девушку для… гм, – он покосился на Наташу, – короче, он подумал то же, что и ты сначала. Но он сразу же ушел на кухню и сделал вид, что ничего не понимает.
Румянец на щеках Людмилы стал ярче, и впервые в глазах мелькнуло беспокойство.
– Меня остерегать не надо, я сама все это понимаю, но на одну зарплату ребенка не обеспечишь. Живут, конечно, люди и на зарплату, но я сама в детстве куска лишнего не видела, поэтому хочу, чтобы теперь у моего сына все было самое лучшее. А что Андрей делает вид, будто ничего не знает… так это я сама его так просила – он недавно подал заявление в партию, и ты сам понимаешь…
– Понимаю. Тем не менее, заработанные тобой деньги его устраивают. Ладно, извини, что я все это говорю, ты давно должна была меня оборвать и сказать, что я лезу не в свое дело, но я действительно за тебя беспокоюсь.
Людмила на мгновение закрыла глаза, потом открыла их и вздохнула:
– Ничего, я не в обиде – ты мой брат. За меня‑то, собственно, никто никогда не беспокоился и в дела мои особо не лез – ты первый, наверное. Но и правда – больше не надо нам об этом. Андрей… он хороший, но не надо от людей требовать больше, чем они могут дать. Идемте чай пить – познакомишься с ним, поговоришь.
– Спасибо, но я тороплюсь – у меня скоро поезд, – поднявшись, Сергей протянул Наташе руку. – До свидания, Люда. Еще раз прошу – не гонись за большими деньгами. Лучше сообщи мне, если будешь в чем‑то нуждаться – вот мой адрес и телефон.
Вытащив из кармана белый прямоугольник, он положил его на стол – Петр Эрнестович, уезжая в загранкомандировку, заказал несколько визитных карточек для себя и для брата.
– Ученый ты, значит, как наш отец, – тихо сказала Людмила, читая надпись, – кандидат наук Муромцев Сергей Эрнестович. Что ж, я за тебя рада – получаешь, стало быть, хорошо, ни в чем не нуждаешься. Но только не жди, чтобы я у тебя когда‑нибудь денег попросила – я не мамаша, клянчить не люблю.
– Как угодно, это тебе решать, – ледяным тоном ответил он. – До свидания.
– До свидания, – эхом повторила за ним Наташа.
Они были уже у двери, когда Людмила окликнула:
– Сережа! – медленно приблизившись к Сергею, она положила руки ему на плечи и посмотрела прямо в глаза. – Не очень хорошо мы нынче с тобой поговорили – оба с норовом оказались. И чувствую я почему‑то, что не суждено нам больше увидеться, поэтому давай, поцелуемся на прощание, брат. И тебя, невестушка будущая, давай, расцелую.
Выйдя из подъезда, они с Наташей долго шли рядом, не произнося ни слова. Наконец девушка нарушила молчание:
– Когда у вас поезд, вы не опоздаете?
– Что? – он с трудом оторвался от своих мыслей. – Поезд? Я еще не знаю точно – не взял пока билета. Вечером, наверное.
– А, ну да, – она прошла еще несколько шагов и спросила: – Вы думаете, Юру оставят со мной? Я боюсь, что вдруг его отправят в детдом.
– Да с какой стати? – удивился Сергей. – Он уже почти взрослый, да и вам уже есть восемнадцать. Вам ведь уже исполнилось восемнадцать?
– Да, в марте.
– Возможно, вас назначат его опекуном, но точно не знаю. У вас есть сейчас деньги?
– Да, Лиза, – она проглотила комок в горле, – Лиза оставила половину отпускных.
– Но они скоро кончатся, нужно поскорее оформить пенсию, чтобы у вас были деньги.
– Я знаю, где оформляют пенсию – мы с мамой ходили оформлять на меня, когда умер папа. Только я не знаю, какие нужны документы. Все наши бумаги лежат в ларце, но мама с Лизой не разрешали нам с Юркой туда лазить, поэтому я даже как‑то… Раз ваш поезд еще нескоро, то не могли бы вы зайти и помочь мне разобраться? Или у вас нет времени?
– Гм, – Сергею меньше всего хотелось заходить сейчас к ней и копаться в бумагах умерших людей. – Нет, время у меня есть, но я ведь посторонний для вас человек. Может, лучше вам поможет ваша соседка Екатерина Марковна – она, кажется, очень душевная женщина, и вы ее давно знаете.
– Тетя Катя очень хорошая, но стала плохо видеть, а очки надевать не хочет – считает, что они ее старят. Как она разберется в документах, если не может читать?
– Но как же она обходится? – изумился Сергей.
– Так она на заводе почти сорок лет работает, все операции на станке вслепую может делать. А книжки читать я ей наши с Юркой детские даю – там шрифт в полстраницы.
– Ладно, – рассмеялся он, – не будем затруднять тетю Катю с очками, пусть она еще немного походит молодой.
Документы и старые фотографии Лузгиных лежали в резной шкатулке, которую Наташа почему‑то называла ларцом. Сергей не стал смотреть фотографии – отыскал в пачке свидетельства о рождении сестер и Юры, протянул девушке:
– Сделайте у нотариуса копии и заверьте, а подлинники не отдавайте – могут потерять. И со свидетельства о смерти тоже сделайте копию. Еще, наверное, нужно будет взять справки у управдома и из школы – вам скажут.
– Спасибо, – она осторожно взяла бумаги и, закрыв шкатулку, положила их на крышку. – Я напою вас чаем, ладно? А то вы у вашей сестры Людмилы не попили. Почему вы там не остались – не хотели встречаться с Андреем или обиделись на меня?