Страница 102 из 168
372. РУСАЛОЧЬЯ ЗАВОДЬ
(Из волжских преданий)
Под суглинистым обрывом, над зеленым крутояром День и ночь на темный берег плещут волны в гневе яром… Не пройти и не проехать к той пещере, что под кручей Обозначилась из груды мелкой осыпи ползучей… Выбивают прямо со́ дна, и зимой не замерзая, Семь ключей — семь водометов и гремят не умолкая… Закружит любую лодку в пене их молочно-белой, И погибнет, и потонет в ней любой безумец смелый. Далеко потом, далёко — на просторе на гульливом — Тело мертвое на берег Волга выбросит приливом… Было время… Старожилы речь ведут, и не облыжно, Что стояла эта заводь, как болото, неподвижно; В камышах, огородивших омут чащею зеленой, Семь русалок выплывали из речной воды студеной,— Выплывали и прохожих звали песнями своими Порезвиться в хороводе под луною вместе с ними. И, бывало, кто поддастся приворотному призыву Да сойдет к речному логу косогором по обрыву — На него все семь русалок и накинутся толпою, Перекатным звонким смехом заливаясь над водою. Защекотят сестры насмерть гостя белыми руками И глаза ему замечут разноцветными песками; А потом, потом зароют в той пещере, в той могиле, Где других гостей без счету — без числа нахоронили… Клич русалочий приманный услыхал один прохожий, Вещей силой наделенный, прозорливый старец божий,— Услыхал и проклял заводь нерушимым гневным словом, И на берег, и на волны пал туман густым покровом… В тот же миг стал осыпаться по обрыву щебень серый И повис щитом надежным над осевшею пещерой; А русалки так и сгибли в расходившейся пучине,— Семь гремячих водометов выбивают там доныне… Вешней ночью в этом плеске слышны тихие призывы, Внятны робкие моленья, слез и смеха переливы; А под утро над ключами, перед зорькой раным-рано, Семь теней дрожат и вьются в дымном облаке тумана… Конный мимо них несется, не жалея конской силы; Пеший усталь забы́вает близ русалочьей могилы… И поют ключи, и плачут — слезно плачут в гневе яром, Точно правят панихиды над зеленым крутояром… <1894>373. НА ЧУЖОМ МИРУ
Пир — горой… В пылу разгула Льются волнами слова; У честных гостей от гула Закружилась голова. Речи буйные сменяя, По столам — полным-полна — Ходит чаша круговая Чудодейного вина. Кто хоть выпьет, хоть пригубит — Словно горя не видал; Как зазноба, всех голубит Хмель под сводом ярких зал… На пиру всем честь и место — Только, песня, нет тебе, Вдохновенных дум невеста И сестра мне по судьбе! Только мы одни с тобою Обойденные стоим: Ты кручинишься со мною, Я — горю огнем твоим… Но недаром пьяной чашей Обнесли нас на пиру — С простодушной музой нашей Не пришлись мы ко двору! Здесь поют певцы другие — Пира шумного льстецы, От разгула не впервые Захмелевшие певцы… Где царит одна услада, Не знававшая тоски,— Там с тобою нас не надо, Мы для всех там — чужаки! Место наше — за порогом Этих праздничных хором; По проселочным дорогам Мы, сестра, с тобой пойдем… Мы послушаем, поищем, Что и как поют в глуши; С каждым путником и нищим Погуторим от души… Перехожею каликой, Скоморохом-гусляром Мы по всей Руси великой С песней-странницей — вдвоем. По деревням и по селам Расстилается наш путь. Нам, и грустным и веселым, Будет рад хоть кто-нибудь… Гой вы гусли! Гей вы мысли! Гой ты струн гусельных строй! Что вам тучи, что нависли Над победной головой?!. Гряньте песню дружным ладом, Как певали в старину,— Русским словом, русским складом Подпевать я вам начну… Здравствуй, удаль! Здравствуй, воля — Воля вольная!.. Авось На просторе наше поле Клином в поле не сошлось!.. <1894>374. ВО ДНИ БЕЗВРЕМЕНЬЯ
Ослеп наш дряхлый век, и, как слепец несчастный, Бредет он наугад, окутан дымной тьмой; И кажется ему весь божий мир прекрасный Огромною тюрьмой… Ни солнце Истины на небе мирозданья, Ни звезды яркие Добра и Красоты Не светят для него, — не льют благоуханья Живой Любви цветы. Забыл наш хмурый век надежды молодые, Не вспомнить старику о радужных мечтах, — Встречает он теперь все радости земные С печалью на устах. Больной, угрюмый век, — бредет впотьмах несчастный, И некому слепца седого довести Рукою любящей, рукою смелой, властной До нового пути. А этот новый путь лежит так недалеко; Над ним не меркнет свет борьбы с житейской тьмой; И мир, вокруг него раскинувшись широко, Не кажется тюрьмой… <1894>