Страница 24 из 28
Многие формы слов singularia и pluralia tantum лексикализованы в языках, что обусловлено скорее языковой традицией, нежели реальными денотативными отношениями. В языке эмиграции формы множественного числа имен существительных могут быть или реликтами старого узуса (типа жары, знои), или лексико-грамматическими кальками, прототипы которых в языках-источниках выступают как в форме множественного, так и единственного числа, в то время как в русской нормативной грамматике они используются только в одной числовой форме (напр., багажи – ср. франц. bagages; крахи – ср. англ. collapses, failures, crashes; спорты – ср. англ. sports, «занятия спортом, соревнования; виды спорта») [ЯРЗ 2001: 401–402]. В узусе третьей волны эмиграции в США этот грамматический процесс протекает весьма активно [Andrews 1999: 10, 15, 64, 67 и др.].
Иноязычные грамматические формы множественного числа могут оказывать прямое воздействие на грамматическое оформление существительных в газетном тексте. Особенно это касается реалий иного быта, другой культуры. Грамматика оказывается тесно связанной с предметным миром, сферой практики. Можно предположить, что, не окажись эти люди за границей, едва ли в их речевой практике появились бы, например, такие формы во множественном числе: недвижимые имущества, сорочки-трикотажи, рабочие классы, реальности и др. Но именно широкое использование данных слов как в единственном, так и во множественном числах в иностранных языках ослабляет языковое внимание индивидов и способствует проникновению в их речь «неправильных» (с точки зрения русской нормативной грамматики), но закономерных (с точки зрения иностранных языков) форм: земельные имущества – франц. fonds agraires, bien-fonds, «недвижимое имущество, земельный фонд»; сорочки-трикотажи – франц. chemises tricotées; рабочие классы – франц. les classes ouvriе́res; реальности – франц. rе́alitе́s.
Но соглашаясь уплатить эту сумму в качестве компенсаций, венгерское правительство в то же время категорически отказывается связать вопрос о вознаграждении венгерских оптантов за конфискованные у них Румынией земельные имущества с вопросом о репарациях, настаивая на том, чтобы Румыния вознаградила венгерских оптантов сама (Сегодня. 1930. 9 января. № 9).
[Распродажа: ] мужские чулки; фротировочные материи; джемперы; дамские шлипфера; верхние сорочки-трикотажи; галстухи;[29] кашнэ (Сегодня. 1930. 12 янв. № 12).
Дело представляли так: те, кто, утверждая, что вот-вот начнется разоружение и будет обеспечен вечный мир, – те человеколюбы и хотят мира; а те, кто не верил в эту словесность и предупреждал о тысяче противодействующих реальностях[30] [sic], – те милитаристы, империалисты и вообще злодеи человечества (Руль. 1930. 25 марта. № 2836).
Интернационал может пока лишь согласовывать интересы рабочих классов Европы и вырабатывать общую политическую линию в важнейших вопросах (Дни. 1925. 28 янв. № 676).
Эти случаи нарушения русской категории числа в некоторых словах (экономических, технических терминах) легко объясняются влиянием языков-субстратов, так как специализированная лексика действительно быстрее всего реагирует на иноязычное воздействие. Однако примеры с русскими формами лишь подтверждают наметившуюся тенденцию к выработке коррелированных форм, для языкового сознания индивида грамматически более «прозрачных» и «логичных».
Часто использование форм множественного числа выполняет немаркированную функцию, если их употребление связано с экспрессивностью высказывания. В этом случае форма множественного числа (терроры) обусловлена контекстом. Так, в следующем примере множественное число, с позиций русского словоупотребления, может получать интерпретацию через механизм «давления» контекста, иначе – наличия в структуре предложения других слов во множественном числе: успехи, жертвы, разрушения, – которые морфологически провоцируют продолжение ряда в том же числе; так, слово террор (singularia tantum) «заражается» семантикой раздельной множественности и выступает в конкретно-дискретном значении «террористические действия, акты, операции», вполне возможно эту неузуальную форму рассматривать как публицистический эллипсис словосочетания случаи террора.
Также и в случае со словом тундры мы встречаем множественное немаркированное, выполняющее экспрессивно-выразительную функцию. Слово тундра предстает не как географический термин, а в обобщенном (генерализованном), семантически и прагматически модифицированном значении «полярные, крайне холодные края, области» с важной коннотацией «место ссылки политических оппонентов»:
…телеграф каждый день приносит нам известия… о новых подвигах народных партизанских армий [Нанкинского правительства. – А. З.], о новых успехах их, жертвах и, конечно, о новых разрушениях, террорах и истреблении японских и белых русских аборигенов (Голос России. 1932. сент. – окт. № 13–14).
Пусть голос вашего пламенного протеста послужит предостережением для нынешних правителей России и пусть он в то же время придаст силы и энергию борцам, несущим крест революции в бесчисленных тюрьмах и холодных тундрах нашей страны (Анархич. вестник. 1923. № 1).
Многочисленные факты немаркированного множественного приведены в [РЯСОМ 1968: 156] как одна из характерных особенностей русского языка советского периода. Эти формы стали характерным лингвостилистическим элементом публицистического стиля, преимущественно в нарративном повествовании или в текстах, отражающих разговорно-речевую стихию. В нашем материале такие морфолого-стилистические явления единичны, что позволяет высказать следующее предположение: в эмигрантском публицистическом стиле немаркированное множественное как факт экспрессивной речи, свойственный русскому советскому публицистическому языку, осталось на периферии, не став лингвостилистическим средством эмигрантских газет.
Архаические формы множественного, уже вышедшие из употребления в русском советском языке, в нашем корпусе единичны. Ср. в следующей цитате использование слова клевета во множественном числе, которое можно рассмотреть либо как контекстуальное множественное, появившееся под влиянием другого существительного во множественном числе (слухи), так и сохранением старых грамматических форм:[31]
Клеветы, распространяемые большевиками против демократии, провокационные слухи и т. п. заставили исполнительный комитет центрального Совета профес[сиональных] союзов Грузии обратиться к международному бюро профес[сиональных] союзов… о положении и роли рабочего класса Грузии при демократическом строе (Воля России. 1920. 14 сент. № 2).
Таким образом, множественное число имен существительных в особых, выполняющих семантико-прагматическую функцию позициях встречается в эмигрантской публицистике первой волны в основном в двух ситуациях:
во-первых, при обозначении каких-либо технических, экономических, одним словом – специальных понятий (что является заимствованием соответствующих форм из других языков);
во-вторых, в контекстах с однородными членами, когда происходит морфологическое «заражение» слова формой множественного в результате «давления» синонимического ряда; такое экспрессивно-стилистическое явление используется спорадически, нерегулярно.
5.2. Стилистическая функция единственного числа
Как известно, единственное число имен существительных – категория в большинстве случаев немаркированная, что означает возможность широкого использования форм единственного числа как для номинации предмета в количестве одного, так и для номинации множественности предметов (лиц). В последнем случае в русском языке имена существительные в единственном числе имеют обобщенно-собирательное значение, располагаясь на морфологическом перекрестье между категориями: 1) собирательности объектов (лиц) и 2) обобщенности признаков, присущих этим объектам (лицам). А. А. Потебня называл такое использование форм единственного числа существительных «образом сплошного множества» [Потебня 1968: 25], понятым «как единица или как множество» [там же: 26]. На рубеже XX в. эта группа тематически была представлена именами существительными, обозначающими «лиц по профессии, общественной, политической деятельности, классовой, территориальной принадлежности и т. д.». Другую обширную группу «составляют имена существительные, обозначающие животных, рыб, птиц, [растения], машины и прочие предметы, связанные с производственной деятельностью и другими видами деятельности человека» [РЯСОМ 1968: 166].
29
В этом можно усматривать явное регрессивное влияние немецкого языка (Halstuch), так как форма галстух в начале XX в. уже вышла из употребления. Написание галстух свидетельствует о подравнивании графической формы слова под прототип с одновременных отказом от устоявшейся русифицированной формы галстук.
30
Подобная ошибка (описка) – явный случай ослабления русских падежных оппозиций. Этот аспект аналитических тенденций в языке эмиграции с приведением большого количества примеров в языковом материале как метрополии, так и зарубежья детально описан в: [ЯРЗ 2001]. И в эмигрантском узусе, и в русском некодифицированном языке (и даже, например, в правильной, нормативной речи дикторов телевидения) наблюдаются аналогичные тенденции.
31
В СУ слово клевета сопровождается стилистической пометой: клевета, – ы, мн. устар[елое].