Страница 25 из 27
А какие доходы могут быть у сынов церкви, если врата торгового пути на Восток были снова захвачены мусульманами, а в Константинополе то и дело резали итальянских купцов? С чего прикажете снимать десятину «на Бога»?
Известие о поражении при Хаттине достигло Рима осенью 1187 года. Свою реакцию на него тогдашний папа Григорий VIII выразил в булле от 29 октября того же лета Господнего, коя носила название Audita tremendi («Услышав о страшном»). Свое имя этот документ получил по начальным словам: «Услышав о страшном и суровом суде, которым рука Господа поразила землю Иерусалима» и т. д. Поражение крестоносцев папа объяснил их греховной жизнью. Тамплиеры, соблюдавшие обет безбрачия, действительно содомитствовали вовсю, как покажет впоследствии их знаменитый процесс, организованный французским королем Филиппом IV Красивым. Обычные монахи тоже не отставали от монахов-рыцарей. Про священников и епископов нечего было даже говорить. Обильная пища и вольготная жизнь склоняла их буквально ко всем видам разврата.
Но искупить грехи рыцарей-содомитов и прочих распутников папа предложил почему-то всей пастве — отправившись в Третий крестовый поход. Как я уже говорил, эта экспедиция с треском провалилась. Император Германии Фридрих Барбаросса утонул в горной реке по дороге в Палестину. Французский король Филипп Август и английский Ричард Львиное Сердце перессорились до смерти и вернулись домой.
После поражения крестоносцев под Хаттином папа Григорий VIII разразился буллой «Услышав о страшном».
Григория VIII сменил Климент III, того- Целестин III (все папы, по происхождению, были итальянцами, теснейшим образом связанными с местными финансово-торговыми кланами), а Святая Земля по-прежнему оставалась в руках конкурирующей фирмы под зеленым знаменем Пророка, и в Константинополе продолжался православный бардак. То генуэзцы, то венецианцы донимали очередного понтифика назойливыми просьбами: «Ну, сделай же что-нибудь! Ты же — Папа или кто?!» Но ни у одного из них ничего не получалось — как-то карта не шла. Хотя первые игральные карты уже привезли с арабского Востока в котомках тех же крестоносцев, обожавших, кроме всяческого разврата, еще и азарт.
И только когда на папский престол в 1198 году взошел молодой и энергичный Иннокентий III (сын графа Тразимонди и племянник Климента III — как видите, все в Риме было схвачено и опутано родственными связями, как паутиной!), а из Константинополя сбежал от дяди-черта Алексей Ангел, дело неожиданно пошло на лад. Вдруг отыскалась и свежая банда крестоносцев, и торговая контора, готовая оплатить услуги этих церковных активистов. Тем более, что Алексей наплел папе с три короба, обещая в случае возвращения ему царского трона подчинение Православной церкви католическому Риму.
Сохранилось два основных описания взятия крестоносцами столицы Византии. Одно из них принадлежит французскому рыцарю из Пикардии Роберу де Клари. Другое — тоже рыцарю и тоже французу Жоффруа де Виллардуэну из Шампани. По странному стечению обстоятельств, мемуары и того и другого называются одинаково — «Завоевание Константинополя».
Папа Иннокентий ІІІ как «смотрящий от Бога» не мог терпеть то, что ключи от Востока оказались у конкурирующей «фирмы» под зеленым знаменем ислама
Оба были мелкими феодалами. Обоим на родине не светило ничего, кроме скучной и бедной жизни провинциальных дворянчиков. О причинах, заставивших этих феодальных разбойников поискать счастья на Востоке, лучше всего говорит тот факт, что Виллардуэн умудрился родиться пятым из шести сыновей своего папаши. Вряд ли ему стоило ловить птицу счастья в родной Шампани. Де Клари тоже не обладал тугим кошельком. По словам одного из французских историков, владения его были «достаточны для приобретения рыцарского звания, но слишком малы, чтобы прокормить его носителя оного». В общем, кольчугу — на тело, железный горшок — на голову, и в путь!
Участники Четвертого крестового похода штурмуют Константинополь. Средневековая миниатюра.
Так получилось, что короли в Четвертом крестовом походе не участвовали. Правитель Франции Филипп II Август остался дома, обидевшись на католическую церковь — она как раз отлучила его за развод. Король Британии Иоанн Безземельный воевал с разведенным и надувшимся на всех Филиппом за кое-какие спорные земли во Франции и тоже решил заняться делами близкими, а не дальними. В Германии после смерти Фридриха Барбароссы сидел на троне малолетний Фридрих II Гогенштауфен. Когда затевался поход, ему едва исполнилось семь лет — для почетной роли предводителя колониальной экспедиции он пока не годился.
Поэтому на войну собралась всякая шваль — никого круче графа в интернациональном воинстве не оказалось. Плыть решили в Египет, чтобы сначала захватить его, а уже оттуда пойти сушей на Иерусалим. Корабли решили нанять у Венеции. Но денег не хватило, и венецианский дож — престарелый и слепой, но жадный до безобразия Энрике Дандоло, которому исполнилось почти девяносто лет (!) — предложил крестоносцам отработать натурой: захватить город Зару (теперь это Задар в Хорватии), вышедший из повиновения Венеции. Искатели Гроба Господнего с радостью согласились. Зару взяли штурмом, обобрали ее до нитки и решили зазимовать, так как стоял холодный ноябрь 1202 года и приближалась зима.
И тут в армию прибежал из Константинополя цесаревич Алексей Ангел и упросил всю компанию завернуть сначала на берега Босфора и помочь отобрать ему Второй Рим у дяди-узурпатора. Что, мол, вам стоит, дорогие крестоносцы? Дело это легкое. Константинополь все равно по пути. Восстановите справедливость, а потом поплывете, куда захотите — хоть в Египет, хоть в Иерусалим. Особенно идея понравилась старику Дандоло — когда я пишу о нем, почему-то все время вспоминаю слепого старика Пью из «Острова сокровищ». Где Дандоло потерял свои «иллюминаторы», неизвестно (по одной версии, его стукнули чем-то тяжелым по голове, по другой — ослеп от старости), но добавочную стоимость негодяй прозревал каким-то всепроникающим внутренним взором наподобие рентгена, и готов был искать ее даже в Аду.
После знаменитого погрома латинян в Константинополе именно Дандоло ездил в Византию договариваться о восстановлении венецианского торгового квартала. Глаз у него не было, а зуб на Константинополь вырос, как у моржа. «Поможем, сынок!» — сказал проходимец Алексею Ангелу и завернул всю банду в Константинополь. Тем же чистоплюям, кто вздумал возражать, дож напомнил, что Венеция согласилась переправить крестоносное войско в Египет за 85 000 марок серебром, а наскребли ей только 51 000, что являлось явным нарушением контракта. Кроме того, ребята, вы неплохо прибарахлились при взятии Зары. Значит, должок на вас еще висит — сначала плывем в Константинополь, а потом — на родину Иисуса. Тыщу лет она нас ждала и еще подождет.
Крестоносцев было всего двенадцать тысяч. Но бьют не числом, а умением. Для взятия Константинополя оказалось в самый раз. Тем более, что Алексей Ангел пообещал всем заплатить дополнительно из казны Византии, а венецианцам в качестве компенсации за давний погром — еще и монополию на торговлю с Востоком. Неожиданной проблемкой оказалось лишь то, что денег в государственных хранилищах обанкротившейся империи не оказалось. Но и ее легко решили. Крестоносцы, увлеченные примером недавнего грабежа Зары, с таким же увлечением набросились на дома и церкви Второго Рима, как называли Константинополь, а Алексею Ангелу оставалось только сбежать из родного города, чтобы в суматохе и ему не дали каким-то тупым предметом по голове, как когда-то в молодости дедушке Дандоло. «Огонь начал распространяться по городу, который вскоре ярко запылал и горел всю ночь и весь следующий день, — радостно рапортовал Жоффруа де Виллардуэн. — В Константинополе это был уже третий пожар с тех пор, как франки и венецианцы пришли на эту землю и в городе сгорело больше домов, чем можно насчитать в любом из трех самых больших городов Французского королевства. Остальная армия, рассыпавшись по городу, набрала множество добычи — так много, что поистине никто не смог бы определить ее количество или ценность. Там были золото и серебро, столовая утварь и драгоценные камни, атлас и шелк, одежда на беличьем и горностаевом меху и вообще все самое лучшее, что только можно отыскать на земле… Такой обильной добычи не брали ни в одном городе со времен сотворения мира».