Иосиф Джугашвили

Еще больший торг начался вокруг звания генералиссимуса. Несколько раз обсуждался этот вопрос, и каждый раз Сталин отказывался. Наконец, потеряв терпение, он заговорил о себе — как иногда в таких случаях бывало — в третьем лице.

— Хотите присвоить товарищу Сталину генералиссимуса. Зачем это нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без этого имеет авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину не нужны никакие звания для авторитета. Подумаешь, нашли звание для товарища Сталина — генералиссимус. Чан Кайши — генералиссимус, Франко — генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то генералиссимусы?

Но все-таки его дожали. Рассказывают, что последней соломинкой, сломавшей спину верблюда, были слова Рокоссовского: «Товарищ Сталин, вы маршал и я маршал, вы меня наказать не сможете!» Плюнул и согласился. Очень, кстати, потом жалел…

Но от новой формы он все-таки сумел отбиться. Начальник тыла Хрулев все время что-то изобретал, и вот однажды сшили три варианта формы генералиссимуса, одели троих молодцов, и Хрулев привел их в приемную. Форма, надо сказать, была в духе галантных времен: накидки с алой атласной подкладкой, золотые эполеты, галуны и прочие прибамбасы. Сталин вышел из кабинета, глянул:

— Это что за павлины?

Узнав, что ему предлагается выбрать из трех попугайных костюмов вариант для себя, послал подальше всех вместе с Хрулевым. Так и остался в маршальской форме…

Отбил он и попытку выставить себя в качестве освободителя Европы от фашизма. Когда после Победы решено было поставить в Берлине соответствующий памятник, Ворошилов ненавязчиво посоветовал скульптору Вучетичу, получившему этот почетный заказ, сделать памятник Сталину. Тот, естественно, выполнил совет. Однако был у него и еще один проект — «Воин-освободитель», на сюжет о советском солдате, спасшем немецкую девочку во время штурма Берлина. И вот оба эскиза выставили в Кремле. Вокруг первого монумента собралась толпа. Вскоре появился Сталин. Подошел к скульптуре, посмотрел. Повернулся к автору, сделал жест рукой с трубкой.

— Слушайте, Вучетич, вам не надоел этот… с усами?

— Это пока эскиз, — пояснил кто-то.

— Автор был контужен на фронте, но не лишен языка, — с ехидцей отпарировал Сталин и показал на вторую фигуру. — А это что?

— Это тоже эскиз, — ответил скульптор.

— Тоже и… кажется, не то же. Покажите…

Так в центре Берлина появился знаменитый монумент. Кстати, в варианте Вучетича воин был с автоматом, а знаменитый монумент, когда воин с мечом в руках попирает свастику, появился после «редактирования» эскиза Сталиным. Правда ведь, так лучше?

Дети Верховного и война

… Как-то раз в конце 30-х годов Сталин собрал сыновей — двоих родных и приемного — и сказал:

— Ребята, скоро война, и вы должны стать военными.

Ни один даже не подумал возразить. Яков и Артем пошли в артиллерийские училища, Василий стал летчиком. Судьбы их сложились по-разному, но все три сына главы государства воевали. Артем отслужил всю войну в артиллерии, закончил ее командиром полка и после войны продолжал службу. Судьбы родных сыновей вождя сложились более драматично.

Яков, имевший высшее образование, поступил в Московскую артиллерийскую академию, после окончания которой получил звание старшего лейтенанта и был назначен командиром батареи 14-го гаубичного артполка. Было это в мае 1941 года, как раз в том самом мае, когда состоялся досрочный выпуск курсантов военных училищ, в преддверии войны. 4 июля их полк попал в окружение, и вскоре Яков оказался в плену. Немецкая пропаганда утверждала, что он сам сдался, но на то она и пропаганда. На самом деле Яков попал в плен, как и миллионы других бойцов и командиров Красной Армии, в неразберихе первых недель войны. Из протоколов его допроса немцами вырисовывается картина, типичная для хаоса окружения.

« — Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?

— Не добровольно, я был вынужден… Когда нам стало ясно, что мы окружены, в это время я находился у командира дивизии, в штабе. Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они просили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались. Я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил…»

« — …Но раньше ведь у вас говорили: из страха перед пленом красноармейцы лучше застрелятся.

— Я должен высказаться по этому вопросу откровенно: если бы мои красноармейцы отступили, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился. Так как отступать нельзя.

— Почему же солдаты покинули вас?

— Нет, это были не мои солдаты. Это была пехота.

— …Зачем вы надели гражданскую одежду?

— …Потому что я хотел бежать к своим… Все те, кто после этого окружения разбежались, начали переодеваться, и я тоже дат себя уговорить это сделать…»

« — …Я не хочу скрывать, что это позор, я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне, которые хотели меня выдать. Они не знали точно, кто я. Я им этого не сказал. Они думали, что из-за меня их будут обстреливать.

— Ваши товарищи помешали вам что-либо подобное сделать или и они причастны к тому, что вы живым попали в плен?

— Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: «Уходите!» Я просто зашел в избу. Они говорили: «Уходи сейчас же. А то мы донесем на тебя!» Они уже начали мне угрожать. Они были в панике. Я им сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет никакой возможности, то… крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом».

« — …Разве это позор для солдата — попасть в плен? Или же он думает, что его семья будет иметь из-за этого неприятности?

— Нет, никаких неприятностей. Мне стыдно, мне! …Мне стыдно перед отцом, что я остался жив».

В этих разрозненных обрывках — все: хаос отступления, паника, растерянность, и все очень похоже на правду.

Немцы, как могли, использовали имя Якова в своей пропаганде и всячески пытались склонить к сотрудничеству. Его отправили в Берлин, поселили в роскошном отеле «Адлон» в компании грузин-эмигрантов. Однако ничего у них не вышло, и в начале 1942 года Якова перевели в концентрационный лагерь «Офлаг ХШ-Д» в Хаммельбурге, где продолжали «обрабатывать», но по-прежнему тщетно. Тогда его отправили в Заксенхаузен, в специальное отделение, где находились родственники высокопоставленных лиц стран антигитлеровской коалиции и другие важные заключенные.

Отношения в лагере были не сказать чтобы очень дружеские. «Цивилизованные» и «нецивилизованные» военнопленные не желали понять друг друга. Англичане вставали перед немцами по стойке «смирно» — в глазах русских это было признаком трусости. Русские вели себя вызывающе — за это, не разбирая, наказывали весь барак. 14 апреля 1943 года произошла очередная ссора, перешедшая в драку. Англичане обвинили русских в «нечистоплотности», один из них ударил Якова кулаком по лицу. И тогда тот сорвался. Вечером, вместо того чтобы идти в барак, он бросился в запретную зону. Поставил ногу на проволоку, схватился за провод и закричал: «Часовой! Вы же солдат, не будьте трусом, застрелите меня!» Часовой выстрелил — пуля попала Якову в голову. Он был убит на месте.

Незадолго до смерти Яков просил одного из товарищей по плену передать отцу, что он остался верен воинскому долгу и все, что состряпала фашистская пропаганда, — ложь.

Естественно, Сталин сразу же узнал о том, что его сын попал в плен, однако не сделал ничего, чтобы вызволить его оттуда. Он остался верен себе: Яков был не более чем одним из десятков тысяч пленных офицеров, и ему не положено было особое отношение. Однако вскоре немцы сами проявили инициативу. После Сталинградской битвы Сталин получил через шведский Красный Крест предложение обменять Якова на фельдмаршала Паулюса. Официально он ответил: «Солдата на маршала не меняю». Своим он сказал иначе: «Там все мои сыны».