Осада

– Итого две с лишним тысячи. А ведь война еще и не начиналась, – мрачно произнес Корнеев, наконец, вглядевшись в карту, подложенную на стол Петренко. – Точками синими вы что отметили?

– Места мародерства, – почти все крупные станицы. В поселках сохранилась какое-то подобие власти, части, прибывающие на постой или проводящие там зачистку, не решаются. А вот там, где власти не было, там где жители сбежали, армию не удержать. Пацаны точно с цепи срывались при виде чужого добра, буквально падающего им в руки – в качестве компенсации. Собственно, они так и объясняли свое поведение. При этом ничуть не гнушаясь подобных объяснений. – Вы отправили под трибунал полтораста человек. Полагаю, большую часть нам придется вернуть.

Корнеев покачал головой.

– Увольте. Даже если половина армии начнет грабить своих, с ней я не пойду на Крым. Как не верну и сержантов, измывавшихся над составом. Все, кто оказался на губе за драки, пьянство, дедовщину, все они отправятся домой. Контракт будет разорван немедля. Да, Степан Захарович, плохие из нас завоеватели, если собственную армию сдержать не можем. Недели не простояла, а уже начинается бардак.

– Сейчас везде бардак, – попытался защитить пятьдесят восьмую Петренко. – В мирное время…

– А вот у нас уже не мирное. И ничего подобного быть не должно. Все действия мы должны пресекать жестко и незамедлительно. И… у нас же освободительная миссия, помню, когда всего три года назад, мы вошли в Осетию, что было что-то подобное? А ведь перед этим и учения проводились, и войска перебрасывались, – он покачал головой. – То ли я старый стал, то ли они изменились…. – и не закончил фразы.

– В Осетии другой коленкор был. Сколько нам долбили про грузин, готовивших аншлюс.

– Сейчас все абсолютно тоже.

– Сейчас мы сражаемся с мертвыми. И безо всяких учений. Вы думаете, юные души так просто воспринимают все это. А ведь подчас им приходится воевать со своими. Ведь многие отсюда.

– Степан Захарович, ну что вы говорите. Из Тамани единицы. И вы и я прекрасно понимаем, почему у нас такая армия. Знаете, давайте займемся нашими проблемами, вы получили съемку с БПЛА?

Петренко молча положил диск на стол. Затем, спохватившись, вложил его в лоток портативного плеера. На экране возникла коса Тузла, над которой пролетал беспилотник. Затем он резко свернул, набрал высоту и направился   на территорию Крыма.

– Обратите внимание, – Петренко остановил кадр. – Вот здесь. У паромной переправы. Происходит экстренная ликвидация таможенного поста. Это вместо прежнего его наращивания. Раньше находилось, как помните, шестьдесят человек – теперь их грузят в «Уралы» и вывозят куда подальше. Так же с Тузлой. Там уже день никого.

– Почему не предупредили раньше?

– Данные только пришли, – извиняюще развел руками Петренко. –  Разведка еще передала, что в Симферополь спешно свозятся войска, число прибывших около пяти-шести тысяч человек. И подойдет в ближайшие три дня еще столько же по железной дороге и своим ходом.

– Керчь они бросают, и все силы на Симферополь. Неужели проведали?

– Исключено. Тогда бы усиление шло по всем фронтам. Президент бы обратилась к НАТО, к ЕС, да куда угодно за помощью. Трезвонили бы во все колокола, чтобы только не дать….

– Постойте, Степан Захарович. А если нам просто открывают дорогу. Дескать, вы сперва с мертвяками разберитесь, а уж потом с нами, если их пройдете.

– Вы так говорите….

– Потому что псковские десантники сюда не прилетят. Никакого перекрытия дорог Крыма не будет. Только бомбить. Вот новая директива, я получил ее за час до вашего прихода.

Петренко покачал головой, вчитываясь в скупые строки.

– А в Крыму дело и так дрянь. Весь Южный берег охвачен резней и паникой. Значит, полагают в Киеве, нам надо будет сперва зачистить всех татар, зомби, националистов, и прочих, а только потом заниматься освоением северной части Крыма. За это время, зная качество нашей армии, они рассчитывают….

– Мне кажется, они уже ни на что не рассчитывают, кроме как продать Крым подороже.

В дверь поскреблись. Вошел заместитель, молча подал факс. Прочтя его, Корнеев устало махнул рукой.

– Вот вам. Лишнее подтверждение, – он подал лист Петренко, тот недовольно сморщился. – Упал еще один «Ми-восьмой». Шестеро погибших.

– Спасибо, ни одного мертвеца.

Корнеев устало потер виски.

– И это только воскресенье. Что еще будет в среду?

42.

Черный внедорожник БМВ медленно припарковался у парадного, неловко маневрируя в узком пространстве двора-колодца, забитого машинами. Заехал колесом на поребрик да так и остановился. Нефедов вышел и посмотрел вверх, на знакомые окна. Посигналил.

Она спустилась одна, держа в обоих руках по чемодану. Нефедов недоуменно посмотрел в глубь раскрытой двери, обнажавшей широкую лестницу.

– А как же твои родители?

Мария Александровна покачала головой.

– Ты же их знаешь, Влад. Ни за что не уедут. Они ведь тут всю жизнь…

– Я понимаю. Но ведь надо.

– Я не смогла переубедить, прости. Они хотят дождаться окончания всего здесь. Надеюсь, это не займет много времени.

– Грудень обещал к первому сентября покончить. Я… – он сглотнул невольно комок, подобравшийся к горлу. – Я склонен ему верить. Давай, – он протянул руки за чемоданами, положил их в багажный отсек. Мария Александровна уселась на переднее сиденье.

– Никогда не видела у тебя этой машины.

– Ты просто давно у меня не была. Это моя, личная. А все прежние были от государства.

– От комитета, – улыбнулась она.

– Пусть так. Ты готова?

Она кивнула. Посерьезнев враз.

– Да. На сей раз готова. Мы с Денисом обо всем переговорили и договорились. Твой визит на сей раз не напрасный, – она пыталась шутить, но даже лицо не дрогнуло, подобия улыбки не проскочило. Он не стал спрашивать, что проскочило между ней и мужем, что она так надолго задержала свой визит к родителям. Он никогда не спрашивал. Даже когда должен был – переуступая свою подругу своему же приятелю. Тогда говорила только она, смутно, путано пытаясь объяснить свой нелегкий, но окончательный и бесповоротный выбор. А он молчал, смотрел на нее искоса, вспоминая какие-то обрывки прежней жизни: встречи в коммуналке, в этой же самой, долгие беседы, игры в карты на поцелуи до глубокой ночи.

Потом подъехал трамвай, прибыл Денис, Мария пошла ему навстречу, он остался сидеть. Марков все же подошел, пожал руку, но садится не стал, а он не стал вставать. Они обменялись короткими приветствиями, пожелали удачи – и новая парочка поспешила на остановку. Все в нем кричало о необходимости повернуться, посмотреть, попрощаться, но сдержался. Сам не понимая почему.

А потом, странно, будто не изменилось ничего. Потом, это когда Нефедова вышибли из ЛГУ, и он отправился в академию КГБ, куда приглашали всех без исключения третьекурсников. Думая, что расстался навсегда, но вышло, что только сблизился. Ибо часто, слишком часто имел приглашения: от нее, от него, – и почти никогда не отказывал им. Свадьба, годовщины, рождение дочери, гибель дочери. Все это время он был рядом.

Впрочем, разве он мог уйти?

Нефедов пересек Неву, направляясь в Пулково. По дороге, когда они проехали Египетский мост, украшенный иссеченными ледяными ветрами северной столицы сфинксами, и свернули в Троицкий проезд, навстречу машине вышел человек, с намерениями их остановить.

Едва заметив его Нефедов утопил педаль газа в пол, немедленно скомандовав своей спутнице: «закрой глаза». Мария Александровна послушно выполнила указание. Не останавливаясь, внедорожник ударил выскочившего, тот, будто тряпичная кукла взметнулся над капотом, ударился косо о крышу и остался лежать позади. Нефедов пока мог, вглядывался в лежащего. Тот не поднимался.

– Все, можно? – спросила она, когда они уже оказались на Первой Красноармейской.