Осада

– Скорее Лизе за женой вашей следить надо, – снова влезла Алла Ивановна. – Сколько ей?

– Шесть. В сентябре в школу. Если откроют. Ведь сами знаете….

Гость начал рассказывать, как у них, в магазине, обстоят дела, второй день завоза нет, народ волнуется, как раз вышел и батюшка, все трое будто позабыли о происходящем, немедленно погрузившись в долгую беседу. Владелица внедорожника нажала на клаксон, привлекая к себе внимание.

– Уж извиняйте, Андрей Кузьмич, времени у нас нет. Увожу я вашего батюшку в столицу. Чего и вам настоятельно советую. И как можно скорее.

– Да. Конечно… – он растерялся. – Вот только жаль, что вы, батюшка, уезжаете. Без вас тяжко станет.

– Садитесь уже, отец Дмитрий! Андрей Кузьмич, у вас хоть оружие какое есть? Кроме лопаты, конечно.

– Двустволка, еще отцова. Только патронов у ней полкоробка. Я все хотел съездить подкупить, да ведь охотился-то последний раз…

– На кого патроны?

– Девять миллиметров, на кабана, вы же знаете, сколько их развелось в последнее время. Ведь как знал, как знал…

Алла Ивановна сухо попрощалась, обрывая беседу. Последние ее слова потонули в реве проснувшегося мотора. Через минуту мощный внедорожник, распугивая разбежавшуюся по дороге живность, мчался прочь из поселка в сторону бетонки –  старой дороги на Москву, которой не пользовались с войны. Алла Ивановна крепко держала руль, не давая машине малейшего шанса выйти из-под контроля. Изредка на дороге попадались люди, знавшие этот путь и неторопливо бредущие со своим нехитрым скарбом в столицу.  С каждым километром их становилось все больше. «Хаммер» гнал вперед, обгоняя шедших, почтительно уступавшие ему дорогу.

И только раз чуть притормозил и не задумываясь врезался в толпу из трех человек, разметав их по сторонам. Алла Ивановна оглянулась на оцепеневших  пассажиров.

– Отец Дмитрий, будьте добры ваш Макаров. Только быстро.

Батюшка вострепетав, дрожащими руками подал ей пистолет.

– Патронов много осталось? Сейчас так просто не купишь, – не дождавшись ответа, она вышла из машины, спрыгнув на бетонные плиты заброшенной дороги, подошла к поднимающимся и методично расстреляла их в затылок. Отцу Дмитрию немедленно вспомнился какой-то дурной фильм о зверствах немецких оккупантов. Алла Ивановна вернулась, отдала Макаров и заметив, что там всего половина обоймы, снова погнала машину вперед.

– Вот так просто, – вырвалось у отца Дмитрия. Не то восторженное восклицание, не то осуждающее. Он и сам не мог толком понять.

– Пусть идущие сзади спасибо скажут. Молитесь за их души, святой отец, молитесь. Все мы под одним богом ходим.

– Воистину так, – прошептал отец Дмитрий, смотря на Аллу Ивановну так, словно она умела читать мысли. – Только в следующий раз, очень прошу, я как-нибудь сам справлюсь.

– Сами? Ну что же, – такого резкого торможения никто не ожидал. Матушка, выронив жития, ударилась лбом о подголовник переднего сиденья. – Вот вам экземпляр, пожалуйста. В обойме еще шесть патронов, вам хватит?

Он стрелял из машины по быстро приближающейся мишени – лицо Магомедова преследовало во время испытания постоянно, – и потратил всего три выстрела. Мертвец рухнул, «Хаммер» продолжил свой бег по бетонке.

Отец Дмитрий бережно сжимал выданный ему Макаров как святыню своей новой веры. Благодарно шепча молитвы – уже сам не зная кому, стараясь только, чтобы имя Всеблагого в них не поминалось.

39.

– Раньше, прямо сразу после Константина надо было переезжать, мама, – говорил Валентин, помогая втаскивать вещи родителей. – В городе такое творится, словами не описать.

– Хорошо, что в Москву не поехал, угораздило нарваться тут, – тут же откликнулась она,  – Ведь в этом храме не приведи господи, что было. Сейчас бы сидели гадали. Связь ведь пропала почти на день.

– Так я все это и описал в последней статье, – тут же ответил сын. – Может и хорошо, что не поехал, но вот что со Стасом стало… такое не забывается, – он помолчал и добавил: – Хотя и про это надо было написать.

Это сейчас ему легко было об этом говорить, хоть дрожь в голосе и появилась. А первым вечером, когда он со стеклянными от ужаса глазами явился в квартиру, долго не мог найти места, едва не упал в обморок от телефонного звонка, и только прибыв под крышу родительского дома, немного пришел в себя. Сейчас он хорохорится, но лишь потому что память его уже выветрила большую часть воспоминаний недавней ночи. С давних пор Тихоновецкий старался забывать все злое, причиненное ему – и в том преуспел немало, особенно после расставания со знакомой, даже имя которой ему ныне непросто будет вспомнить. И блеклое пятно на темном фоне – ее лицо. Валентину думалось, что и в его профессии подобное ценится.

– Работа без нервов, – хмыкнул отец, устало садясь на чемодан – бег на четвертый этаж без лифта да еще с вещами, утомил его. Возраст уже не тот, да и здоровье, не дай бог кому. – Ты по этой части такой спец стал.

– Я могу быть кем угодно, а вот материал не берут в принципе. Только то, что положено цензурой. Фу-ух! Все мы дома, – он затащил последний ящик из коридора и поставил в прихожую. – Зачем книги брали, как будто ваш дом разбомбили. Между прочим, в газетах теперь правильного сотрудника приставили к главреду. Из самой «Единой России» – вот, что он говорит, то мы и пишем.. Он не просто материал режет, а объясняет как лучше сократить да что исправить. И еще сроки называет.

– Какие сроки? – не поняла мама.

– Заключения, – сухо ответил за сына Тихоновецкий-старший.

– Именно что. Обычно от трех до пяти, но вчера я написал о сокрытии числа погибших гэбистов – так это оказывается на десятку тянет. Абсолютный рекорд по редакции. Человечек меня даже поздравил с этим.

– Нашел, чему радоваться, – всполошилась мама. – Тут и без цензора страшно, а ты еще добавляешь.

– Мам, ну я ж не специально. Хотел вас отвлечь своими делами.

– Сынок, ты со своими делами будь ну хоть чуточку осторожнее. Когда рассказал, что влетел вслед за мертвецами в отделение и начал всех освобождать, знаешь, что со мной было? Отец расскажет. И ладно в отделение влетел, так надо было из себя Спартака изображать.

– Валь, в самом деле. Пожалей мать. Мне хоть что рассказывай, а прежде чем вот так по телефону ляпать, подумай. Как ребенок.

Отец смолк на полуслове, посмотрел на маму. Та только вздохнула печально. И принялась распаковывать вещи.

Квартира у журналиста была небольшой, но уютной, и, главное, двухкомнатной. В кризис, когда цены на жилье резко упали, он приобрел ее, пожертвовав видами на новую машину. Раньше Валентин снимал здесь комнатку, квартира ему нравилась. Когда соседняя семья из пригорода съехала, не выдержав экстремального роста цен, хозяйка, напуганная непомерными налогами, предложила покупку последнему своему постояльцу. В рассрочку, раз не может так. И он старательно копил деньги, как мог и как умел: писал «джинсу», шантажировал звезд их новыми нарядами и машинами – когда в киноиндустрии случился дефолт, многие пересели с БМВ на «Субару», а одеваться стали на распродажах. Это продолжалось недолго, но он успел отхватить свой куш. Так что квартира прошлой весной досталась ему. А вот машина осталась прежней «семеркой».

– Надеюсь, мы не слишком тебя стесним, – повторила мама, доставая образок св. Валентина и вешая его в гостиной. – А то если бы не Константин, мы давно…

– Ну что ты говоришь, я человек холостой, с самого начала надо было перебираться, а не терпеть до последнего, когда стена разойдется.

– Обещали до зимы отреставрировать, – сказал отец, выходя на балкон и закуривая. – Да только верить им не больно-то. Обещать все горазды.

Где-то простучала привычная уже за последние дни жителям всей России, автоматная очередь. Никто не вздрогнул даже. Вот когда вчера ночью стреляли из пушек, разворотив кинотеатр, как уверялось, битком набитый зомби, было не по себе. Непривычно. А потом, под утро, когда выступил военный комиссар, и все объяснил, стало немного легче. И следующие залпы орудий хоть и воспринимались как нечто из ряда вон выходящее, но не с такой тревожной тоской как в первый день.