Осада

– Почему ты здесь?

– Я же сказал, моя рота…

– Я не верю….

– А как я тебе докажу?

Разговор немедленно зашел в тупик. Манана подошла к брату. Хотела что-то сказать, но неожиданно сама обратилась к русскому.

– Я верю, – четко произнесла она. Бахва хотел возразить, но передумал: не хватало еще внутренних склок при русском. – Почему ты остался здесь?

– Потому что наш стрелок с борта принял меня за мертвяка. Да, поскользнулся на камнях, пока поднимался…. Вот он и решил на всякий случай, – он взглянул на бледного, впавшего в забытье, Нодара – по лицу его медленно наливаясь, ползли капли пота. – И вас он простил. Кроме него.

– Хочешь сказать, тебя искать не будут?

– В такой неразберихе даже не знаю. Но вас-то они точно искать будут и ищут. Благо путь один. – Бахва вышел вперед, но Манана удержала брата.

– Очень хорошо, – произнесла она, убирая винтовку за спину. – Теперь повернись спиной. Руки за голову, – он выполнял все приказания спокойно, будто уверившись, что ничего серьезного с ним не будет. Бахва вышел вперед и обыскал русского. Из кармана рубашки вынул воинский билет.

– Куренной Иван Сергеевич, капитан Вооруженных Сил Российской Федерации, заместитель командира девятой роты сто пятого мотострелкового полка пятьдесят восьмой армии, – прочитал он, чему-то странно улыбнувшись.

– Ну, теперь я официально военнопленный, – усмехнулся русский, улыбнувшись в ответ. Словно играя с малыми детьми: вот сейчас они пошалят немного, а, когда им надоест, пойдут дальше. Он же займется своим делом, от которого эти малые дети его отвлекли ненадолго.

Бахва нервно дернул карабином, но с плеча не снял. Стоявший перед ним русский действительно являл тот тип человека, про которых прежде писали военные повести, а еще раньше – складывали былины. Широкоплечий, высокорослый, плотно сбитый, немногим за сорок, – русский выделялся среди подошедших к нему диверсантов столь разительно, что это отличие немедленно бросалось в глаза всякому – и уж тем более самим взявшим его в полон. И ростом, и косой саженью в плечах, уж на что не щуплые были и Бахва, и Михо, но в сравнении с Куренным казались недомерками.

– Манана, стереги его, а ты давай руки за спину.

– Ты хочешь взять его с собой? – неожиданно влез, до сей поры молчавший, Михо. Бахва молча кивнул. – Зачем, можешь объяснить?

– Ребят, а по-русски можно? – поинтересовался капитан. Он все еще улыбался. Михо покачал головой и снова повернулся к Бахве.

– Чем ты его вязать собрался, скажи на милость, у нас ведь ни одной веревки уже не осталось.

Бахва не растерялся.

– Он понесет носилки. Эй, Иван, давай вставай, и пошли! – крикнул он усевшемуся на землю русскому, начавшему перебинтовывать голову.

Последние слова Бахвы произвели неожиданный эффект. Едва он произнес их, все, как один, включая самого пленника, вздрогнули. Неожиданно, на каком-то генетическом уровне всем этим людям пришла на память другая война, всколыхнутая одной-единственной фразой из туманного прошлого, казалось, навсегда преданного забвению. Бахва неловко усмехнулся, подергал ремень карабина и добавил чуть тише, но тоже в тоне приказа:

– Вставай, капитан, пошли. Важа, отойди от носилок, теперь наш дорогой гость понесет раненого. Михо, ты пойдешь после Ивана, а Манана будет замыкать группу.

Привал был окончен. Русский впрягся в носилки и легко поднял Нодара. Куренной был на голову выше Важи, так что, поднимая носилки, они едва не опрокинули их. Бахва чертыхнулся, подбежал к ним. Осмотрел раненого. Нодар был очень плох, действие морфия заканчивалось, он начинал бредить.

– Михо, смени Важу.  Ты пойдешь рядом с носилками.

– Понял, – они поменялись довольно быстро, даже не опуская Нодара. И пошли через заросли ивняка. Иван шел первым, грудью пробивая себе дорогу, длинные хлесткие ветви, отогнутые его мощным торсом, возвращались стремительно, ударяя Михо по плечам, изредка по лицу. Он морщился, но терпел. Важа занял место после Михо. Следом шел Бахва, а шагах в десяти, поминутно оглядываясь и держа винтовку у груди, замыкающей брела Манана. Прошел еще час, прежде чем они достигли ложбины меж холмами, достаточно глубокой и пологой, чтобы можно было безопасно перетащить раненого на ту сторону и добраться, таким образом до схрона, сократив путь и, возможно, оторвавшись хоть немного от преследователей.

– Сворачивай, – приказал Бахва, едва только впереди замаячила ложбина. – Нам туда.

Иван обернулся. Покачал головой.

– Не самое удачное предложение. По ту сторону три дня как секрет стоит. Не пройдем.

Михо осторожно дернул носилки, тем самым приказывая остановиться.

– Не понял, – произнес он, – с чего ты о нас так озаботился.

– Скорее, о себе. Я иду первым, и еще неизвестно, за кого меня абхазы примут. Если им передали о вашей группе, будут стрелять, не разбирая.

– Значит, дорого вам аннексия далась, – злорадно произнес Важа. – Тяжело, небось, к Олимпиаде готовиться.

– До нее еще палкой не добросишь. А здесь был наш пост. Стал теперь их. Под шумок, когда заварушка с группой Данилидзе началась. Сегодня они еще одну группу выловили, так что их число там увеличилось точно.

Русский, сам того не сознавая, открыл им небольшую тайну, тщательно скрываемую Кутаиси. Ведь тамошние боги наверняка уже знают, что группа Нугзара Багхатурии попала в передрягу. Но так и не предупредили их о неприбытии товарищей на смену под Мели.

К ним присоединилась Манана, последние слова она слышала. И не останавливаясь, произнесла:

– Идем ниже, ничего не поделаешь, – и посмотрела на Нодара. Как-то странно. Затем проверила пульс. Долго проверяла.

Когда отняла руку, оставшимся в живых и так было все понятно.

Недолгая пауза, очень хотелось остановиться, с тем, хотя бы, что в суете и спешке они совсем забыли про своего товарища, не заметили его тихого ухода, ничего не заметили. Попросить прощения у него – пускай он и не услышит их. Так что больше у своей совести. Вот только останавливаться никак нельзя было. Глядя на Нодара, Манана сжала губы в тонкую бескровную полоску. Бахва закрыл глаза ладонью, Важа несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, но не смог удержаться и вытер лицо грязным рукавом. Казалось бы украдкой, но его жеста трудно было не заметить. И только Михо казалось, не отреагировал никак. Его жесткое лицо не изменилось, только затвердело, обожженное солнцем, еще больше, став похожим на гранитное изображение. Иван встретился взглядом с ним, русский хотел что-то сказать, но, увидев выражение лица диверсанта, не посмел тревожить вопросом.

– Идем, – тихо сказал командир. – Надо спешить.

И они снова двинулись в путь, продираясь через ивняк. Примерно через час Манана увидела позади какое-то движение, далеко, примерно в километре, на извиве реки. Теперь им надо было пересекать цепь холмов, подниматься из спасительных зарослей на лысые склоны, так что группа остановилась на недолгий привал. Хотя они и старались идти как можно быстрее, носилки все равно тормозили движение. Важа, сменивший Михо на середине пути, запыхался довольно быстро, голова кружилась от жары, лицо заливал пот, мышцы налились свинцовой тяжестью, руки, постоянно согнутые в локтях, готовы были опуститься и, что хуже, разжаться, еще раз причинив неприятности мертвому товарищу. А Иван тащил на себе ношу, кажется, не замечая ни ее, ни зноя. И лишь изредка оглядывался назад, когда носилки дергались – Важа пытался перехватить их немеющими руками, не желая сдаваться русскому и подводить своих в этом негласном сражении.

Через три четверти часа молочная кислота заполнила мышцы настолько, что Важа уже не смог выдержать темпа, и уронил носилки. Нодар вывалился, его спешно прибинтовали к носилкам снова, Михо опять сменил Важу на месте второго носильщика, и молодой человек, немедленно возглавил группу. И хотя в руках его была привычная винтовка, руки все равно дрожали, он старался не показывать виду, особенно командиру, потому и оторвался метров на десять от Бахвы.