Осада

В комнату вошла Глаша.

– Ты куда-то собрался? – спросила она, удивленно смотря на супруга. Тот кивнул молча, все еще погруженный в невеселые мысли. –  Далеко?

– Почему ты думаешь… – он посмотрел на себя, в самом деле, на нем было священническое одеяние. Ну да, конечно, сейчас такое редко встретишь, не то, что прежде. Тем более, увидеть супруга своего в рясе было для попадьи удивительным – особенно, после всего того, что он наговорил ей прежде. И хотя отец Дмитрий никогда более не повторял прежних слов, он публично от них не отрекался, неудивительно, что матушка, не услышав покаяния, боялась услышать в устах мужа новый антирелигиозный монолог. – Нет, всего лишь пройтись. Знаешь, захотелось увидеть себя со стороны. Я за все это время отвык от рясы, как-то даже непривычно. Жаль, никуда не зовут, на оставшиеся церкви и так иереев по десятку в очереди. Решил хоть размять церковную форму, – он улыбнулся, но Глаша только удивленно посмотрела на него. Лишь перекрестила вослед, когда он уходил к лифту.

Он обернулся, но тоже ничего не сказал. Странно, в последние дни и недели им всегда находилось, о чем поговорить. Более того, он смог найти общий язык и с Аллой Ивановной, зачастившей к ним, а однажды остался с ней наедине, когда супруга отправилась в поход по магазинам, и чуть было не исповедовал. Такая странная мыслишка запала в душу, хорошо, он прогнал вовремя. Алла Ивановна, кажется, сама была бы не против подобного, ей очень хотелось выговориться, но в итоге, все свелось к обмену банальностями. Значит, поговорит со своим психологом.

За размышлениями, он не заметил, как добрался до автобусной остановки. Его пропустили в числе первых, странно, но последнее время, он стал замечать за людьми неподдельный интерес к христианской вере, и тем паче, к служителям культа. Вот и сейчас, одна из женщин, по виду богомолка, подошла к нему, стоящему на задней площадке, и спросила о будущем церкви. Ее мама очень плоха, а ведь вы же знаете, как сейчас тяжело проходит смерть и что вызывает. Синод принял половинчатое решение о новом каноне, обязав священников, отпускающих грехи, проводить подобные деяния в усеченном варианте, и только в присутствии милиции или внутренних войск или кого-то из армейских. Не по требам ли вы отправляетесь, пыталась спросить женщина, маскируя интерес свой и волнение свое за беспрестанным похрустыванием пальцами, слушать треск фаланг отцу Дмитрию было неприятно, он поспешил отделаться от прихожанки формальностями – чего никогда бы не позволил себе ранее. Распрощавшись, он поспешил к храму на Воронежской улице, поглядывая по дороге на часы – успевает в самый раз.

Храм стоял закрытый, как и в тот день, что он оставил его последний раз; сейчас на Руси редкие церкви открыты прихожанам, а служба ведется под усиленным надзором сотрудников правопорядка, прямо в форме и при оружии находившихся в храме Божием. Большую популярность получили «квартирные» церкви, когда священники служили у себя дома или в небольших залах в здании, под охраной консьержей, туда стекался верующий и оглашаемый люд со всей многоэтажки. Очень часто это был подвал. Просто как во времена самого раннего христианства. Оглашаемых стало много, снова воспоминание о потерянном поселке, где старались креститься до наступления всеобщего бегства, крещением надеявшись ухватиться за незримую соломинку причащения к Таинству и гарантировать себе хоть что-то. И пусть не в этом мире, так в следующем.

Отец Дмитрий добрался до церкви. Обошел кругом, на порядочном расстоянии, нет, ничего не изменилось. Кроме троих мертвецов, стоявших у двери. Он поглядел на часы, до вечерни оставалось всего четверть часа, если жители понадеются друг на друга, как в прошлые разы, тут снова может собраться толпа.

Отойдя к гаражам, он подождал эти четверть часа, даже двадцать минут, и в потихоньку сгущавшихся сумерках, подошел ближе. Подле дверей стояло по меньшей мере двадцать мертвецов, или еще несколько в отдалении. Лиц не разобрать, но большинство, если не все, сплошь люди в возрасте. Да, это самые незащищенные в нынешнем мире.

Увы, были. Он подошел ближе, на священника обернулись, но и только. Внимание, куда большее приковывала сама церковь. Отец Дмитрий лишний раз убедился в простой мысли – отсюда они вышли, сюда и должны воротиться. Раз и навсегда.

По всей видимости, вечерня здесь проводилась в семь вечера, поздновато. Хотя ему удобнее, живые не сразу сообразят, что происходит. В районах, прилегавших к МКАД, что уж говорить о тех, кто располагается за ее пределами, наступление вечера знаменовалось немедленным опустением улиц, переулков, дворов; к тому моменту, как светило погружалось за горизонт, жизнь замирала. Хотя мэр вот уже почти неделю ввел в столице режим закрытого города, помогало это мало: постоянно прорывы, в основном, живых, за которыми неотступно следовали мертвые, связанные одной цепью. И большая часть их растворялась в сумерках. Тем не менее, зачисток в городе по-прежнему не проводилось.

Отец Дмитрий потряс головой, прогоняя никчемные мысли, и через оконце, подставив заранее заготовленную лесенку, влез внутрь церквушки. Подобрал свои канистры, надежно спрятанные от глаз, щедро расплескал их содержимое по наосу, отбросил опустевшие емкости. Выглянул осторожно наружу – стоят, все в порядке, и милиции нет. Никого, тишина, и мертвые… правда, без кос. Он усмехнулся и пнув ногой дверь, растворил ее.

А сам поспешил к алтарю. Небольшая заминка, мертвые начали входить в церковь. Скрывшись за церковными вратами, он подсчитывал их число, десять, двадцать, тридцать, тридцать три. Вроде все.

Лишь некоторых задержали царские врата, остальные сразу двинулись к престолу. Отец Дмитрий проворно вылез обратно и прикрыл за собой оконце. На все про все у него ушло три минуты, еще повезло, что мертвые столь нерешительно одолевали разделявшую их преграду, а то он снова замер у врат, будто дожидаясь их прибытия – совсем как в своей церкви.

Воспоминания ожгли, отец Дмитрий встряхнулся и поспешно спрыгнув на землю, не очень удачно, подвернул ногу, ковыляя, подбежал ко входу. Здесь где-то должна быть палка, здоровенный сук, который он приволок из соседнего леска, уже темно, да еще церковь заслоняет заходящее в тучи солнце. Он, наконец, нашел сук, быстро припер им дверь, в которую кто-то немедля начал царапать ногтями, почувствовав человека и отвлекшись от блуждания в пропахшей бензином церкви. А затем поджег два факела, купленных в соседнем магазин по девяносто рублей штука, и метнул внутрь через предварительно разбитые оконца, окаймлявшие наос по сторонам.

Пламя охватило деревянную церквушку мгновенно, считанные секунды ему потребовались, чтобы растечься внутри церкви и вырваться из окон с шумом и гулом. Изнутри донесся невнятный не то всхлип, не то вздох – после которого слышался лишь треск пожираемого пламенем дерева. Жар заставил отца Дмитрия отбежать сперва на несколько метров, а затем отойти на порядочное расстояние. Все это время, к своему удивлению, он повторял слова кафизмы, и закончил ее уже в полный голос, с искренним восторгом, со слезами, стекавшим по щекам:

– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых. Яко весть Господь путь праведных, и путь нечестивых погибнет. Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом. Блажени вси надеющийся Нань. Воскресни Господи, спаси мя, Боже мой. Господне есть спасение, и на людях Твоих благословение Твое. Слава, и ныне. Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя. Аминь!

Мимо проехала патрульная машина, взревев сиреной, она помчалась к изгибу Воронежской улицы. Грохот достиг его ушей, то, верно, рухнула кровля, и в небо, ядовитыми багряными языками поднялись столбы жаркого душного пламени.

79.

Очередное заседание Совбеза. Те же лица, те же речи. Все знакомое, даже мои слова, которые снова не приняты должным образом во внимание. Словно всякий раз мы играем свои роли в некоем спектакле. На бис.