Страница 23 из 24
– После ужина, – сказал ван Хельсинг, когда все стали под руководством Изерли носить тарелки, миски, чашки, стаканы назад в кухню, составлять в огромную, как ванна, раковину в башни, – у нас свободное время, Тео, можешь читать, собирать пазлы, смотреть кино, играть в шахматы; отец Дерек читает в часовне Розарий, можешь присоединиться к нему; но если не хочешь, никто тебе слова не скажет, это правда. У Изерли много дел по хозяйству, он кастелян; я сижу в кабинете, читаю газеты. Вообще, часовня открыта всегда, ты можешь прийти туда в любое время суток. Можешь пойти в душ, ребята покажут тебе, где душевая, она общая на всех, тут довольно мало места, живем мы по-спартански; можешь уже найти свою комнату и лечь спать.
– Во сколько вставать?
Ван Хельсинг улыбнулся.
– Тебя разбудят.
Тео стало легче.
– Я бы помылся и досмотрел «Титаник».
– Звучит здорово; да, ребята в этом месяце под влиянием Дэмьена отсматривают всех лауреатов «Оскара». Да, кстати, ко мне ты можешь тоже обращаться в любое время суток. Сейчас я назначу тебе наставника. Такая у нас традиция – наставник – еще один человек, к которому ты можешь прийти со всеми проблемами. Итак… – ван Хельсинг смотрел на Тео, будто оценивал произведение искусства – подделка или подлинник. – Тебе же кто-то уже очень понравился?
– Дэмьен… и Грин.
– Да, Дэмьен… когда-нибудь Дэмьен будет прекрасным наставником, но он одного с тобой возраста, у него у самого есть наставник – Ричи…
Тео вроде и знал, что Ричи уже занят, но всё равно будто отпустило – Ричи пугал его, как детский кошмар, живущий в шкафу или под кроватью; ван Хельсинг заметил его гримасу, и засмеялся.
– Ты недооцениваешь Ричи – он может быть противным, как вареный лук, но он человек чести. Он научил бы тебя кодексу рыцаря короля Артура, да так хорошо, что ты никогда от него не отступишь. Скажи мне, Тео, что ты любишь больше всего на свете?
Тео задумался; он понял, что настоящий вопрос; ему мучительно захотелось курить. Он нашарил сигареты в кармане, но стеснялся их вытащить. Ван Хельсинг отследил движение рукой.
– Ох, Бог мой, почти все ребята курят, и я тоже. Пойдем в мой кабинет, там можно развалиться, и смотреть на огонь в камине, и курить; это поможет и тебе, и мне не ошибиться.
Они вышли из столовой – ван Хельсинг заглянул на прощание в кухню; Изерли стоял перед раковиной, полной посуды, как полководец перед картой; в темно-коричневом фартуке с кучей карманов; лицо его не выглядело несчастным и усталым – как раз таки, понял Тео, он был в своей стихии – проблема – решаемая; Изерли включил воду и стал что-то даже насвистывать – предсмертную арию Эдмунда из «Лючии де Ламмермур», которая для непосвященного в либретто звучит как песенка Бритни Спирз; слух у него был прекрасный; «спасибо, Изерли, ужин был просто супер» Изерли обернулся и улыбнулся ван Хельсингу – Тео впервые за вечер увидел, каким еще может быть Изерли – мерцающим изнутри, как гадальный шар; «спасибо, сэр»; ван Хельсинг шагнул к Изерли и поцеловал его в макушку; Изерли вздохнул, и вернулся к посуде; пошли, сказал ван Хельсинг Тео, и зашагал через коридор, так стремительно, будто начался дождь, а он был без зонта; Тео боялся смотреть в лицо Габриэля – достаточно было того, что в воздухе запахло тлеющими проводами; ван Хельсинг толкнул дверь – тяжелую, резную, дверь в сокровищницу; Тео настигло дежавю – это был кабинет Седрика Талбота Макфадьена – те же стены в книгах, пушистый темно-красный ковер, черный пылающий камин, два кресла – черное и белое, огромный стол у окна с резным троном; и портрет – напротив стола – чтобы человек всегда мог его видеть – в резной черной раме с золотом – Каролюс Дюран – Тео споткнулся на пороге, таким реальным был Каролюс – прекрасный, как летний сад; и чуть не расплакался от мысли, что никогда не увидит его; ван Хельсинг не заметил гаммы чувств, обрушившейся на Тео; взял из ящика стола сигареты, пепельницу, протянул Тео – темно-коричневые сигареты с запахом винограда, крепкие, длинные, как девичьи ноги.
– Садись, – Тео сел в белое кресло, ван Хельсинг в черное. Они закурили. – Ну, так что? Что тебе нравится делать больше всего на свете?
– Я просто не знаю, как ответить на вопрос – сложно? Перечислением?
Ван Хельсинг выпустил дым вверх.
– Мы все любим родителей, или не любим; мы предпочитаем что-то из еды; из одежды, из музыки. Еще многие любят дождь, снег, море и солнце. Но есть вещи и действия, которые мы любим по-настоящему – это что-то сокровенное, или незаметное. Я люблю кофе… черный, со специями… и смотреть на портрет Каролюса, долго-долго, пока он не начинает двигаться, моргать, улыбаться… хоть это и причиняет мне настоящую боль. Прошло уже несколько лет, а я все еще с ума схожу оттого, что Бог забрал его. Я люблю пить кофе, курить и смотреть на Каролюса. А Каролюс любил лежать на траве, жевать травинку и смотреть в небо; «и ниибет» – цитата, – засмеялся ван Хельсинг, – он был простой парень, выражался иногда, как портовый грузчик. А ты, Тео? Я знаю, что ты любишь рисовать, читать, смотреть кино, говорить о нем, галстуки и кеды, но что ты любишь на самом деле?
– Спать без одежды; и быть одному в незнакомых местах – не знаю, как объяснить; в родном городе я часто просыпался рано утром и ехал по рассветным улицам на велосипеде, и все вокруг было новое, незнакомое; и также в путешествии – я всегда ездил один; мне нравится быть одному, когда вокруг все другое… дорога сюда было одним из лучших переживаний в моей жизни – только я и мои мысли; и я делаю, что хочу – ничего особенного; но так здорово. Не в смысле, что мне не нравятся другие люди… Я люблю быть самостоятельным, заботиться о себе – выбрать сам одежду, еду… Мне нравиться путешествовать, и путешествовать самостоятельно… Ну, и рисовать, конечно. До самого утра. Пережить сразу несколько жизней за эту ночь. Может, через пару лет это будет не важно, но пока это самое существенное. Я плохо ответил?
– Нет, хорошо. Спать голым?
– Да, – Тео покраснел. – Я ужасно боялся, что меня застукает мама; или мой друг-гомосексуалист; не в смысле, что он набросится на меня… ну, просто это мое… я всегда рядом держу пижаму и надеваю сразу, если в туалет надо, или воды попить. Просто днем у меня много времени уходит на одежду, на то, чтобы классно выглядеть, а ночью я как есть, только я и мои мысли… Мне просто так удобнее… думать, спать… я могу здесь спать в пижаме, если всё прочее аморально.
– Да кому какая разница, у тебя здесь своя спальня. От каменных стен здесь жутко холодно, но Изерли выдаст тебе электроодеяло, и кучу пледов, так что спи, как хочешь.
– Так кто будет моим наставником? Для этого был вопрос?
– И для этого тоже. Изерли. Изерли Флери.
Тео удивился. Изерли был кем-то из романтических сказаний – узником замка Иф; человеком, которому нужна была помощь – письмо, любовь, пила в куске хлеба, завещание в пользу; а не братом Розы, который научит его вере, силе, даст крылья.
– Изерли… – он не скрыл своего разочарования. – Мне нужно будет помогать ему, мыть посуду и чистить картошку?
– И это тоже, – ван Хельсинг не рассердился, не стал сверлить его взглядом, улыбнулся насмешливо, будто увидел все романтические бредни Тео насквозь, и сщелкнул пепел в камин. – Еще ты отвечаешь за сад – розовый; самый простой; никто не требует от тебя шедевра в духе Андре Ленотра; Каролюс… Каролюс ведь Розовый святой; в твоем подчинении Йорик и Грин, как рабочая сила; и еще будешь преподавать рисование и теорию искусства вместе с Дэмьеном. У нас все в чем-то профи к своим годам, обучают друг друга… Не переживай, Изерли не простая лягушка, Изерли настоящий принц. Ну, все, иди мыться и смотреть «Титаник». И передай Изерли, что он твой наставник.
…В коридоре Тео встретил Грина, Йорика, Роба и Женю, они как раз шли мыться. Роб нес сумку Тео.
– Мы тебя ищем; ты с нами, брат Тео? – и засмеялись дружно, но не обидно; Грин обнял Тео за плечи, чтобы тот не испугался. Душевая чувствовалась за километр – по влажному запаху, аромату гелей для душа; и теплу стен – от труб с горячей водой. «Ну ладно, подумал Тео, потом найду Изерли, скажу ему».