Страница 42 из 69
Получив команду, бойцы хлынули к машинам.
10
Колонна грузовиков, свернув в переулок, стала спускаться с горы на пойменную равнину. Я сидел в кабине первой машины, внимательно глядел на дорогу, умощенную булыжником, выбитую скатами грузовиков, гусеницами танков, и машина наша сотрясалась на ухабах. Встречались подводы с ранеными бойцами, по сторонам от дороги виднелись автобусы, орудия, оборудованные для стрельбы прямой наводкой, зенитные установки.
Больше всего я опасался налетов авиации. Небо было обложено облаками, но они, белые и слившиеся воедино, стояли высоко. А немцы наверняка могли просматривать пути, по которым двигались подкрепления к фронту… Мои предчувствия сбылись. Тройка самолетов, совершая «осмотр местности», подъездных путей, летела навстречу колонне. Самолеты стлались совсем низко и могли разглядеть людей в кузовах. Но не выстрелили, не сбросили бомбы — явно присматривались. Сзади послышались частые удары зениток.
Я нажал кнопку сигнала, предупреждая о воздушной тревоге. Сигнал подхватили машина за машиной. Вся колонна стояла на дороге и беспрерывно гудела. Из кузовов, перекидываясь через борта, серыми мешками валились люди. Вскакивали и бросались, перемахивая через кюветы, в лесок, мелькали среди утопающих в лужах жиденьких березок и осин.
Колонна машин, покинутая людьми, замерла на узкой дороге, стиснутой с обеих сторон почернелыми от сырости и общипанными ветром деревьями.
Самолеты, не торопясь, выверив направление, зашли на цель. Со сверлящим душу визгом они падали один за другим на колонну и строчили из пулеметов. Я видел, как пули щелкали о круглый булыжник и высекали мелкие осколки.
Поднявшись, самолеты замкнули над лесом круг и там, вдалеке, вновь выстроились в четкую очередь. Первая бомба упала рядом с дорогой, мощным фонтаном выбросив вверх мокрые комья земли и камней. Взрывная волна ударила по машине, толкнув ее наискось к кювету… Бомба, брошенная со второго самолеты, угодила прямо в кузов следующего грузовика. И мгновенно тяжелый ЗИС, с треском отделившись от булыжного настила, взлетел в воздух и, рассыпая щепки и осколки, рухнул на шоссе, перевернулся и медленно сполз в канаву.
— Ловко сработано, — отметил Чертыханов, поднимаясь с земли и отряхивая колени от налипших мокрых листьев; вздрагивающие от волнения пальцы долго не могли достать из пачки папиросу. — Сейчас опять зайдут… Пока не расколошматят, не отступятся.
И в этот момент произошло невероятное, чего я раньше не видал и едва ли когда увижу еще. Красноармейцы, разбежавшись по лесочку, стояли, хоронясь за стволами деревьев, или лежали, заслоняясь пнями либо бугорками, страдая от бессилия, с лютой злостью и тоской наблюдали, как немецкие летчики бесчинствовали над колонной, беспрепятственно и безнаказанно…
Боец, стоявший неподалеку от нас, невысокий, неказистый с виду, в шинели с завернутыми рукавами — они были длинны ему, — еще при первом заходе самолетов приладил противотанковое ружье на крепкой березовой развилке. Длинный ствол чернел незахватанной вороненой сталью. Опустившись на колени, боец долго водил им, прицеливаясь, он так был поглощен этим, что взрыв машины не отвлек его от дела, от предчувствия удачи.
Третий самолет, скользя вниз и завывая, уже выпустил бомбу — она летела наискосок к дороге — и сам некоторое мгновение продолжал скользить следом за ней. В это время боец выстрелил. Резко откинувшись от толчка, он сказал как бы с недоверием:
— Попал. — В глазах его смешались и ожидание, и изумление, и испуг. Попал! — повторил он убежденно.
Самолет вспыхнул, он успел выйти из пике и, охваченный пламенем, распуская черную траурную ленту копоти, некоторое время еще летел над колонной. Отвалив немного вправо, он, срезая вершины осин, упал на землю. Клубы дыма, черные, как ночь, всплыли над осинником, долго не рассасываясь, лишь разбухая, зловеще обнимали пространство.
Бойцы, позабыв об опасности, перепрыгивая через лужи, бросились к месту падения самолета. Красноармеец, подстреливший самолет, еще не веря самому себе, с блуждающей улыбкой счастья и изумления тихо приставил ружье к березе, одернул шинель и тоже поспешил было туда же, но, отойдя несколько шагов, вернулся, взял ружье, вскинул его на плечо, как грабли или косу, и двинулся через дорогу.
— Посмотрим, товарищ капитан, — сказал Чертыханов, увлекая меня за собой.
Самолет догорал, безобразно искореженный, черный, от него исходил смрад горелого металла, тлевшей одежды. Один летчик сидел в кабине, черный, обугленный, страшный, второй отполз на несколько метров от машины и ткнулся незрячими глазами в пень да так и остался лежать, вытянувшись во весь рост. Меховой комбинезон на нем курился в нескольких местах. Оставшиеся два немецких самолета спиралями поднимались все выше и выше над местом катастрофы и вскоре скрылись из вида совсем.
Ко мне подбежал Браслетов. Он был взбудоражен, нетерпелив.
— Кто подбил самолет? Кто стрелял? Ты знаешь?
— Боец какой-то, — сказал я, отыскивая взглядом бойца-героя. Тот стоял в толпе, опираясь на свое ружье, и, морщась от запаха, от ужасного зрелища мертвых полуобгорелых летчиков, должно быть, уже позабыл о том, что совершил.
— Я об этом напишу в газету, — сказал Браслетов. — Это подвиг, и пускай о нем узнает вся армия, фронт…
Чертыханов протолкался сквозь толпу, схватил красноармейца за рукав и почти силой притащил к нам. Это был коренастый, с крепкими литыми плечами парень, белобровый, с улыбкой, способной словно обнять.
Браслетов схватил его за расстегнутую шинель и чуть встряхнул.
— Как твоя фамилия?
— Лемехов Иван.
— Откуда родом?
— Из-под Сергача. Недалеко от нас река Пьяна протекает…
— Кем ты был до войны?
— Кем? В колхозе работал.
— Как это было, расскажи… — Браслетов вынул записную книжечку и карандаш. Лемехов Иван пожал плечами.
— Что, товарищ комиссар?
— Как подбил самолет?
— Не знаю. Честно говорю, не знаю. Чистая случайность…
— Как тебе пришло в голову, именно тебе, выстрелить в самолет? настаивал Браслетов.
— Как? Ружье новое, товарищ капитан. — Браслетов, склонив голову, писал, и Лемехов взглянул синими глазами на меня. — Дай, думаю, проверю, как оно бьет… Я и до ранения бронебойщиком был. Два подожженных танка имею на счету… А что, если по самолету пальнуть, пришла мне в голову такая догадка. Ну и пальнул. Попал. С первого выстрела попал… — Он оглянулся на закопченный остов самолета, на обугленные трупы летчиков, сморщил нос и отвернулся.
Начальник колонны, дернув меня за рукав, сказал, опасливо поглядывая то на вереницу машин, то на небо:
— Двигаться надо, капитан. А не то — жди нового налета… — Он снял приплюснутую фуражку и широко взмахнул ею. И тут же прерывисто засигналила машина, за ней вторая, а потом разноголосо загудела вся колонна. И бойцы, взглянув последний раз на догорающий самолет, неохотно потянулись к шоссе.
Разбитую машину столкнули в канаву. Морщины на лице Гремячкина передернулись как от внезапной боли, когда грузовик с треском перевернулся вверх колесами. Начальник колонны не забыл напомнить шоферу с головной машины:
— На обратном пути скаты снять!
Через полчаса колонна благополучно прибыла в небольшой совхозный поселок. Гремячкин, едва лишь встали машины, подбежал и затормошил меня.
— Нам задерживаться нельзя. Ни на секунду.
— Мы вас и не задерживаем, — сказал я. — Можете ехать. Спасибо.
Гремячкин стиснул мою ладонь, потряс ее и как будто отшвырнул от себя.
— Желаю удачи!..
Грузовики развернулись и ушли, в поселке сразу стало пусто и гулко.
11
Ко мне подбежал старший лейтенант Чигинцев.
— Заждались, товарищ капитан. — Он сиял: оттого ли, что мы опять были все вместе, или оттого, что достигли наконец переднего края войны. Командир дивизии два раза спрашивал. Идемте, провожу к нему… — Мы прошли мимо кирпичного скотного двора. Чигинцев, отмеривая широкими шагами дорогу, докладывал: — Разведчиков выслал, бойцов накормил, командный пункт определил, не знаю, понравится ли вам…