Страница 34 из 69
— Дима, почему ты молчишь? — с некоторым изумлением спросила Нина.
Я как бы очнулся.
— Николай Сергеевич убит, — сказал я.
— Какой Николай Сергеевич?
— Столяров. Наш учитель.
Нина, прижав ладонь к щеке, в испуге отступила от меня.
— Как? Не может быть!..
В этом восклицании выразилось все: и наша преданность ему, и благодарность за то, чему он нас учил, и благоговение перед его смертью солдата.
Столяров лежал на спине, раскинув свои чуткие и выразительные руки, сквозь несомкнутые веки еще блестели его глаза…
Неподалеку бойцы нашего батальона и ополченцы рыли могилы для погибших.
Для Нины это было так внезапно, ошеломляюще, что она, подходя к убитому, чуть не упала, споткнувшись на ровном месте. Она опустилась на колени и долго с удивлением и ужасом смотрела на желтое, недвижное и спокойное лицо, еще не веря, что Столяров мертв. Знакомые черты, такие прежде порывистые, меняющиеся каждую секунду, выражавшие тончайшие оттенки движения души, голос резкий, повелительный и проникновенный, взгляд глаз, грозный и насмешливый, ум глубокий и возвышенный — все, что вселяло в нас, учеников, радость осмысления жизни и творчества, ушло из жизни безвозвратно…
Перестрелка в лесу давно утихла. Лишь изредка где-то далеко раздавался выстрел: там выслеживали парашютистов, одиноко бродивших среди деревьев с надеждой на спасение. Десант был уничтожен. Тридцать семь человек взято в плен. Но я знал, что было убито и ранено много и наших, особенно ополченцев.
Ко мне подбежал Браслетов, порывисто, не скрывая бурной радости, обнял.
— Живой, Дима? — крикнул он. — И я, видишь, уцелел! Ну, черт возьми, попали мы в переплет! Никак не ожидал!.. Знаешь, с меня фуражку сбили пулей. — Он снял с головы фуражку. — Смотри, дыра… — Верх фуражки прямо над звездой был пробит. — Стреляли, видимо, с земли. — Если бы взял на несколько сантиметров ниже… Но я в долгу не остался: двоих в воздухе срезал. С третьим столкнулся грудь в грудь. Выстрелить не успел, ударил автоматом. Немец свалился и потерял сознание. Хотел его пристрелить, но раздумал, обезоружил и связал руки стропом… Сейчас он пожалует сюда.
Двое бойцов подвели пленного, молодого офицера с белесыми бровями на мертвенно-бледном лице. Он посмотрел на меня внимательно и дерзко. Я приказал развязать его.
Освободив руки, немец пошевелил пальцами, сжимая их в кулаки и разжимая. Затем осторожно притронулся к виску — месту удара, — откуда сочилась кровь.
По лесу, словно молчаливые тени, бродили наши бойцы. Они собирали оружие, вытаскивали из кобур парабеллумы. Некоторые разрывали парашюты на запасные портянки…
— Как дела, лейтенант? — спросил я подошедшего к нам Тропинина.
Лейтенант понял, о чем я спрашиваю.
— Убито четырнадцать человек, товарищ капитан. — Он взглянул мне в глаза побелевшими от тоски глазами. — Погиб командир второй роты лейтенант Олеховский. Раненых — более двадцати.
Я повернулся к парашютисту.
— Лейтенант, допросите пленного, — сказал я.
Тропинин стал разговаривать с парашютистом. Чужая речь, которой я наслышался, блуждая по смоленским лесам вокруг деревень, занятых немцами, и которую я возненавидел, кажется, на всю жизнь, резала слух остро и больно, вызывая желание зажать уши.
Офицер удивленно улыбнулся, услышав родной язык; на вопросы отвечал охотно и спокойно, понимая, что для него все потеряно. Он объяснил, что точного числа людей в десанте не знает, но что было посажено в самолеты и выброшено не менее трехсот человек, пожалуй, даже больше. Задача десанта заключалась в следующем: выбросившись в районе Серпухова, перерезать дорогу Москва — Тула, захватить переправы через Оку, если окажется возможным, занять Серпухов или вызвать в городе панику, — таким образом, дать возможность войскам сделать стремительный рывок на Москву.
— Вы были уверены, что такую задачу выполните? — спросил я.
— Да, — ответил немец.
— Такими силами?
Парашютист, пожав плечами, взглянул на меня с некоторым изумлением, поражаясь моей наивности.
— Конечно, — сказал он. — Мы знали, что после окружения ваших войск под Вязьмой Красная Армия перестала существовать. Ваши оставшиеся войска окончательно деморализованы и при появлении наших солдат или бегут, или сдаются в плен.
— Какой нахал! — сказал пожилой ополченец.
— Погодите. Дайте поговорить… Вы были сами убеждены, что Красная Армия уничтожена, а оставшиеся войска деморализованы?
— Да, прежде всего сам, — ответил немец. — В этом не так трудно убедиться. Если наши войска за две недели прошли восемьсот километров, окружая большие скопления ваших войск, то Красная Армия бессильна против нашего железного натиска.
— Вы уверены, что Германия победит Россию? — спросил я.
Немец чуть улыбнулся.
— Это неизбежно.
— А то, что отряд ваш, который должен был захватить целый город, уничтожен полностью, — это вам о чем-нибудь говорит?
— Чистая случайность, — ответил немец, не задумываясь.
Лейтенант Тропинин и комиссар стали выяснять у пленного, с какого аэродрома они вылетели, намереваются ли немцы повторить высадку десанта. А я выбрался на дорогу, где остановились четыре грузовика с бойцами в кузовах.
Из кабины передней машины выпрыгнул капитан, невысокий, щуплый. Он подбежал ко мне, спотыкаясь: длинные полы шинели захлестывали ему ноги.
— В этом районе был выброшен немецкий воздушный десант, — сказал капитан. — Вы знаете об этом?
— Воздушный десант уничтожен, — ответил я.
— Как? — Капитан был до крайности удивлен и обрадован — он прибыл со своим отрядом на борьбу с десантом, а десанта уже и нет.
— По стечению обстоятельств, — объяснил ему я, — десант был выброшен именно в том месте, где находились наш маршевый батальон и московские ополченцы. Поэтому он и был уничтожен.
— Весь?
— Не знаю. Лес большой, могли и скрыться…
— И вы спокойно сидите! — крикнул капитан. — Враг у нас в тылу, а вы спокойно сидите?
— Вот вы теперь с ним и боритесь, — сказал я. — Мы спешим к фронту.
Лейтенант Тропинин, подойдя, доложил, что раненых двадцать восемь человек, из них много тяжелых, и что их надо немедленно отправить в госпиталь.
Капитан встал, чтобы идти к машинам. Я задержал его, сказал как можно мягче, по-свойски:
— У тебя четыре машины, выдели одну, чтобы отвезти раненых. Хотя бы до Подольска. Пока вы прочесываете местность, она вернется.
— Конечно, отправлю, — охотно отозвался капитан. — Как же иначе! Не бросать же их здесь.
— И имей в виду, что у нас тридцать семь пленных. Мы их тоже передаем вам. Среди них тоже есть раненые.
— Пленных я немедленно отправлю в Москву, — сказал капитан, направляясь к машинам.
Он подал бойцам, находящимся в кузовах, команду, и те, соскочив на землю, цепочкой пошли в лес, теряясь во мглистом и сыром лесном сумраке.
Я сказал Тропинину, чтобы он готовил батальон к маршу, а Чертыханова попросил разыскать командира батальона ополченцев.
Это был пожилой, грузный человек с черными крошечными усиками под носом; новую шинель перетягивали новые ремни.
— Здравия желаю, товарищ майор, — сказал я, подходя к нему.
— Здравствуйте, товарищ капитан! — ответил майор. — Спасибо вам, ребята! Если бы не вы, парашютисты перебили бы моих старичков, как цыплят. Он снял фуражку и вытер платком глубокие пролысины на лбу.
— Могу я вас попросить, товарищ майор? — обратился я к нему. — Будете хоронить своих людей, захороните вместе и наших. Мы и так задержались в пути…
— Да, да, конечно, — сказал майор поспешно. — Мы это сделаем. Еще раз спасибо, капитан, за выручку!..
6
Нина шагала рядом, и я все время чувствовал ее плечо. Изредка наши руки, встретившись как бы нечаянно, долго не размыкались. Ощутив ее тонкие, чуть вздрагивающие пальцы в своей ладони, улавливая во тьме ее улыбку, беспечную, влюбленную и безмолвную, я на какое-то мгновение забывал о том, что мы не одни, что сзади нас движется целая колонна людей, что мы приближаемся к фронту, что нам скоро предстоит вступить в бой. Я был рад, что она со мной сейчас…