"Запаска" совести

Марина Леонидовна Ясинская

"Запаска" совести

Тяжело работать с клиентом, который тебя на дух не переносит.

Нет, конечно, Антон Сергеич своего истинного отношения ко мне никогда не показывал — он для этого слишком политик. Однако, факт оставался фактом — мой клиент меня, мягко говоря, недолюбливал.

Егорыч, щуплый сорокалетний живчик, начальник охраны, чьё телосложение и маленький рост уже давно не вызывали насмешек у видавших его в деле профессионалов, не раз говорил:

— Уважение и доверие — вот основа основ. Клиент должен быть на все сто уверен, что ты вытащишь его из любого пекла, даже ценой своей жизни. И что не не разболтаешь лишнего. А ты должен быть уверен, что он защитит тебя в суде, если, спасая его, ты превысишь пределы самообороны, что не "кинет", если станешь инвалидом, и что не бросит твою семью, если ты погибнешь. Уважение и доверие.

Я молчал в ответ. Какие уж тут доверие и уважение, когда меня Антону Сергеичу навязали? Нет, в принципе, у телохранителей и у меня задача была схожа: и они, и я оберегали клиента от опасности. Только вот характер моей защиты таков, что делает меня скорее надсмотрщиком, а это никому не в радость.

Впрочем, когда я узнал, кого мне предстоит охранять, тоже не особо обрадовался — слишком уж важная особа, слишком высокий риск.

Антон Сергеевич Костюченко, директор "РосИмма", тридцать семь лет, не привлекался, не был, не имеет, женат, двое детей.

"РосИмм" — влиятельнейшая госкорпорация, созданная для управления запущенным несколько лет назад проектом по заселению и освоению земель крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока путём контролируемой иммиграции. Директор "РосИмма" распоряжался одним из самых драгоценных ресурсов перенаселённого мира и объектом страстного вожделения всех без исключения стран — богатой, бескрайней, безлюдной землей и принимал решения о том, кто будет на ней жить. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять — его искушать будут куда изощрённее, чем какого-нибудь депутатика гордумы. Взамен одной подписи на бумаге, одного слова, одного намёка, одного байта информации ему будут предлагать такое, перед чем обычный человек просто не устоит.

Обычный человек — но не политик. Политик в своей работе должен руководствоваться исключительно соображениями всеобщего блага. А чтобы он случайно не оступился, рядом с ним всегда я — душехранитель.

Несколько лет назад возмущение народа по поводу наглой коррупции и откровенной продажности тех, кто лицемерно называл себя их слугами, вылилось в массовые беспорядки по всей стране. Именно после этого и нашлось применение нам, людям, обладающим уникальными способностями улавливать подлинные намерения и различать истинные мотивы поступков других — мы должны были предотвращать совершение управленцами поступков под влиянием взяток, шантажа, просьб добрых знакомых и прочих недостойных причин. Мы страховали их честность, мы отвечали за белизну их профессионального "облико морале", мы были "запаской" их совести. Мы заставляли чиновников и политиков быть такими, какими их описывали древнегреческие философы и средневековые мечтатели на страницах утопических трактатов об идеальном государстве.

Мы должны были пресекать соблазны на корню, но если те всё-таки успевали зацепить клиента, в нашу задачу входило не позволить ему принимать решения под воздействием корыстных мотивов. Разумеется, испорченные долгой вседозволенностью сильные мира сего и не подумали бы обращать внимание на наши предупреждения. И тогда та же сила, что нас породила — воля народа, вложила нам в руки наше главное оружие — угрозу публичной огласки. Одним своим словом о недостойном мотиве того или иного поступка клиента мы могли разрушить его карьеру.

Естественно, такое положение вещей не добавляло клиентам любви к своим душехранителям. И, в общем-то, я не мог их за это винить.

Я тесно работал с командой телохранителей, но всегда стоял особняком. Моей главной задачей было не путаться у них под ногами. В спасении души от соблазна лишняя секунда не играет такого решающего значения, как в спасении тела.

На ребят Егорыча можно было положиться — все семеро отличались сосредоточенным взглядом, предельной внимательностью и завидной психической устойчивостью… Я далеко не сразу понял, чего им стоит эта выдержка и как быстро она их изматывает.

— Два-три года, — охотно делился со мной Егорыч, когда я немного пообтёрся в окружении Антона Сергеича и наладил контакты с его охраной, — Максимум — пять. А потом — всё. Слишком высокое напряжение. Ломаются. Сгорают.

Я молчал в ответ. Драматизированная Голливудом, работа телохранителя всегда представлялась мне чем-то гораздо более ярким и динамичным, чем та скучная, будничная рутина, которую я наблюдал здесь: распланировать путь следования, осмотреть помещения и здания, куда направляется клиент, проверить контактирующих с ним людей, обыскать машины… Тоже мне — не выдерживают, ломаются! На такой и не очень-то напрягаться приходится.

А Егорыч продолжал:

— Это ведь работа в постоянном напряжении, а там и до паранойи рукой подать. Каждый миг боишься просмотреть угрозу. Если заметил — боишься, что не успеешь предотвратить. Каждый выходной боишься, что другие без тебя не справятся, не уберегут. Каждый день, возвращаясь домой, боишься, что жена устроит скандал, потому что устала от твоей собачьей работы. Или ещё хуже: что она вообще тебя не ждёт — жена.

Я проработал почти полгода, прежде чем на своей шкуре почувствовал, о чём говорил Егорыч.

На каком-то светском рауте одна молоденькая начинающая телеведущая весь вечер нарезала круги вокруг Антона Сергеича. Окружённый неотразимым ореолом привлекательности, главными компонентами которого являлись власть и деньги, очень молодой для столь значительной должности директор "РосИмма" всегда был желанной добычей для охотниц всех мастей, ничуть не смущающихся его статуса женатого человека. В интересе той девчонки тоже не было ничего такого, чего мне не раз приходилось наблюдать — она стремилась только к собственной выгоде. Однако…

Ранее тем днём я уже завернул звонок какого-то депутата; я отчётливо видел, что тот организовывал вечеринку с надеждой споить там Антона Сергеича, а затем выпытать у него кое-какие сведения — этакий информационный шпионаж по-русски.

Чуть позже я не позволил расторопному пареньку вручить моему клиенту vip-приглашение на открытие нового гольф-клуба. Здесь придумали схему посложнее. Антон Сергеич был заядлым гольфером и вполне мог купиться на это невинное предложение. А вот хозяин гольф-клуба, влиятельный банкир, надеялся найти с моим клиентом общий язык на почве его увлечения, а позже использовать эту дружбу для того, чтобы получить для своей финансовой империи кусок от пирога под названием "проект контролируемой иммиграции".

Позже тем днём подходили напрямую ко мне — безыскусно и прямолинейно, я даже поморщился от того, как грубо они действовали. Предлагали деньги. Эти вообще слабо представляли себе реалии нашей работы; уж чем-чем, а деньгами нас обычно не соблазнишь. В своё время было принято очень разумное решение — лучше не скупиться на зарплату душехранителям, всё равно коррупция обходится государству во сто крат дороже. Нашу беспристрастность тоже надо гарантировать, в конце концов, мы — такие же люди. Да, мы умеем улавливать чужие намерения и мотивы, но это не делает нас автоматически святыми — мы и сами запросто можем пасть жертвами искушения. И ничто так не укрепляет моральную стойкость к соблазнам, как деньги, на которые ты можешь позволить себе всё, что твоей душе угодно.

Конечно, всегда можно зацепить чем-то иным, взять на слабостях. Именно поэтому, отбирая кандидатов на роли душехранителей, старались найти таких, на которых нечем было воздействовать. Идеальным претендентом считался круглый сирота без всяких интересов и слабостей, но с высочайшими моральными принципами. В таком случае на него нельзя надавить обещанием чудодейственного лекарства для безнадёжно больной любимой бабушки или заманчивым отпуском на Мальдивах.