Такое вот кино

Вчера, подшофе, я Сашке зачем-то разболтала об этой совершенно нормальной, на мой взгляд, женской мечте. Мы лежали в постели, Сашка голову рукой подпёр и задумчиво хмыкнул.

— Мне не нравится твоя мечта, — сказал он, наконец.

— Конечно, не нравится, — вроде бы удивилась я. — Был бы ты женщиной, ты бы меня понял.

— Хочешь сказать, что все женщины о подобном мечтают?

— Думаешь, нет? Об идеальном мужчине все мечтают, это точно.

Сашка моргнул, потом окинул меня долгим взглядом. Хмыкнул. А следом сунул руку под одеяло и прихватил меня за бок. Я завозилась, попыталась отодвинуться, но он был сильнее и проворнее. К тому же, я щекотки боюсь, что он уже выяснил и вовсю этим пользовался, негодяй! В итоге я оказалась посреди постели, без одеяла, и хохочущая. Да, кажется, Ленка права, и вели мы себя вчера шумновато…

— Но сейчас же ты не думаешь об идеальном мужчине, я прав?

Я руки освободила, и обняла его за шею.

— Во-первых, — начала я вкрадчиво, — нельзя всю жизнь прожить, как мы последнюю неделю, а во-вторых, ты тоже кое в чем идеален.

Он нахально ухмыльнулся.

— Так вот в чем дело?

Я кивнула и негромко взвизгнула, когда он меня за ухо укусил.

— Хоть что-то, — сказал Сашка, перестав терзать моё бедное ухо. — Признание заслуг. — Пару секунд вглядывался в моё лицо, а после вдруг сказал: — Мне кажется, у тебя был хреновый муж.

— Почему?

— Я бы, на его месте, тебя давно испортил. Тебе это идет.

Я даже не поняла, как реагировать на это заявление, а Сашка ничего и не требовал, поцеловал, и я решила, что лучше всего сделать вид, будто ничего не слышала. Хотя, эти слова отчего-то запали мне в душу.

Когда-то в юности, лет в пятнадцать, мы с Дашкой развлекались тем, что составляли планы на свою будущую жизнь. Не в том смысле, что серьёзные: куда мы учиться поступим или в каком возрасте выйдем замуж и родим первого ребенка, а совершенно хулиганские, на мой взгляд, списки, которые ни в коем случае нельзя показывать родителям, иначе они с ума сойдут от беспокойства и, скорее всего, заранее поставят на будущем своего потомства крест. Конечно, вот скажи моему папе, что я в пятнадцать лет всерьёз раздумывала о том, что хочу заняться любовью с любимым человеком на пляже, под звездами и под шум волн. Или научиться танцевать стриптиз! Не всерьёз, конечно, но, как в кино, в нужный момент выйти, и сразить всех мужчин в зоне видимости наповал. Папа бы точно за сердце схватился. Особенно, из-за моих желаний, почему-то меня всегда воспитывали с особым усердием, уж не знаю, с чем это связано. Но к чему я всё это говорю? К тому, что все эти списки я давно выкинула — и из памяти, и из ящика своего стола. А вот после знакомства с Сашкой вспомнила о них. Наверное, потому, что именно с ним я осуществила сразу несколько пунктов. Кстати, про пляж тоже, но об этом не надо, об этом немного стыдно, нас тогда почти застукали… Но в эту неделю меня не оставляли удивительные ощущения, я чувствовала себя необъяснимо свободной, от всех запретов и предрассудков. Словно я — не я, и все правила и запреты дома остались.

Но Сашка плохо на меня действует, это факт.

Зато насколько уверенно я чувствовала себя, входя с ним в зал ресторана или ночного клуба. Он держал меня за руку, и я ни о чем не переживала и не беспокоилась. Даже о том, как мы потом до отеля доберемся. Всегда добирались, и это была заслуга именно моего благоверного. Ему всегда удавалось контролировать ситуацию, что меня безмерно удивляло. Чувствовались в нём не дюжие организаторские способности. Я даже заинтересовалась и решила полюбопытствовать, но Сашка лишь рассмеялся и сообщил, что он миллионер.

— Я же серьёзно, — обиделась я.

— И я. Что, не похож?

Я отвернулась от него, не собираясь с ним спорить и участвовать в его играх, а он меня обнял, и мы вместе направились к входу в ресторан. Вот такой он тип, совершенно сомнительный, к тому же выдумщик. Разве можно его всерьез воспринимать? Нельзя, конечно, но когда я ему в глаза смотрела, то очень хотелось. Мечты, мечты… О таких, как Сашка женщины легенды слагают. Они появляются внезапно, нарушают покой, и исчезают также быстро, оставляя после себя приятные воспоминания.

— Танька, посмотри на меня. — Сестрица за подбородок меня схватила и заставила смотреть ей в глаза. — Ты соображаешь?

Я руку ее оттолкнула.

— Более чем. В чём дело?

— В том, что не надо тебе так на него смотреть.

Я залпом выпила полстакана воды, что поставил передо мной бармен. Делала глоток за глотком, а сама время тянула, чтобы на Ленку не смотреть. Нужно было достоверно изобразить недоумение.

— А как я на него смотрю?

Ленка страшно вытаращила на меня глаза.

— Вот так. Это нехорошо. Не нужно нам повторения истории с Вовчиком.

Теперь уже я удивилась.

— С ума сошла? Это же Сашка!

— Вот именно, — кивнула сестрица, и, кажется, вздохнула с облегчением после моего восклицания. Снова начала пританцовывать и попросила себе ещё один коктейль. — Это Сашка, и ты не думаешь в него влюбляться.

— Нет, конечно.

— Хорошо, так держать. А то я тебя знаю…

На это заявление я решила никак не реагировать, к тому же подошёл виновник Ленкиного беспокойства, для начала поцеловал меня, а потом допил воду из моего стакана. Браво поинтересовался:

— Чего стоим?

— Танцуем, танцуем, — возразила Ленка и ловко влилась в толпу веселящихся людей.

— В чем дело? — поинтересовался Сашка, продолжая смотреть мне в лицо.

Я покачала головой.

— Нет? — переспросил он. — Я видел, как она…

Я обняла его за шею, на цыпочки приподнялась и поцеловала его в губы. Всё для того, чтобы отбить у него желание выяснять подробности женских разговоров. От Сашки пахло текилой, он немного раскраснелся, но взгляд ясный, и сам он был бодр и полон сил, словно время не перевалило за полночь, и мы не отплясывали в этом клубе уже два часа.

— Ленка пьяная, — проговорила я ему на ухо.

Он заинтересованно вздернул брови.

— А ты?

— И я, — не стала я отнекиваться. — Но чуть-чуть.

— Чуть-чуть, — проговорил он мне в губы, передразнивая. И я рассмеялась, когда он развернул меня в танце.

В один из вечеров я даже решилась спеть в караоке. Насмотрелась на Сашку, наслушалась сестрицу, и решила, что я пою не хуже неё, просто стесняюсь и зажимаюсь больше. А когда это исправлять, как не во время этого отпуска? Возможно, мне больше не представится такой возможности, возможно, я больше никогда не решусь. Когда я заявила, что тоже хочу спеть, Ленка не на шутку удивилась, но отговаривать не стала, наоборот зааплодировала, как только я поднялась. Я показала ей кулак, она успокоилась, а вот Сашка захохотал. Ему пришлось дать подзатыльник. Недолго мудрствуя, я выбрала известную песню, которую с юности обожаю, меня даже не смутило то, что она на английском. Но, как мне кажется, слова знают даже те, кто по-английски ни словечка не понимает. А уж я, с годичным курсом изучения за плечами, неужели не спою? Всех сражу своим произношением и вокалом заодно, я настроена на победу. Сашка улыбался, глядя на меня из зала, потом кулак вверх поднял, в знак поддержки. Почему-то мне не стыдно было перед ним опозориться. Перед всеми стыдно, а перед ним нет. Поэтому я приказала себе на него не смотреть, чтобы не рассмеяться ни с того, ни с сего, обводила взглядом посетителей бара и пела, радуясь тому, что голос не дрожит. Правда, на Сашку всё же глянула, причём в такой момент песни, в который обычно хочется пустить слезу и в томлении прижать руки к груди. И поэтому, как только музыка стихла, поторопилась рассмеяться, чтобы все не подумали, что я всерьёз растрогалась. А когда Сашка встретил меня на полпути к столику и подхватил, приподняв от пола, я, смеясь, пропела ему в лицо, повторяя, первые строчки из «Касабланки».

— Я молодец? — И сама себя поторопилась похвалить: — Я молодец!

— Я даже не ожидала, — призналась поражённая Ленка. — Ты, оказывается, петь умеешь.