Страница 9 из 58
Рулевой и хозяин корабля рассказали паломникам, что они уже не раз возили людей, исцеленных в Эпидавре, — Асклепий всемогущ и, если пожелает, может освободить от любой болезни.
Утром, когда должны были войти в Саронический залив, паломники поднялись рано, к восходу солнца: поклониться Аполлону — целителю, дабы быть благосклонно принятым его сыном Асклепием[4].
О, каким фантастическим был первый луч! Казалось, вобрав в себя всю неисчерпаемую силу, все пьянящее веселье бога Света, бога Жизнерадостности, бога Созидания, — этот луч вынес из моря навстречу людям искрящуюся улыбку солнца, сулящую им вечное здоровье, вечную жизнь.
Тимон, поэт в душе, почувствовал, как его переполняет неизъяснимый восторг и благоговейный трепет перед сказочной красотой пробуждающейся природы.
В молодые годы он посещал сады Эпикура. Великий философ и насмешник заронил в нем семена иронии и неверия в богов. Уже потом, в зрелости, Тимон часто любил в кругу друзей, вспоминая учителя, щегольнуть дерзкой фразой в адрес олимпийцев. Но сейчас и его охватил какой-то внутренний трепет. Ему вспомнилось священное праздничное шествие афинян — феория, на которое его, ребенка, взяла с собою мать. Вспомнилось то выражение безмятежной восторженной веры, которое светилось в глазах матери и других людей. И вот, здесь, на палубе корабля, вошедшего в залив, с берегов которого уже доносились благоуханные ароматы священной эпидаврской рощи, Тимон склонил свою голову перед восходящим солнцем и прошептал: «О бог света, бог жизни, бог радости олимпийской, пощади мою дочь, верни ей здоровье!»
Если такие чувства охватили даже Тимона, то об остальных паломниках нечего и говорить. Они упали на колени и, простирая руки к солнцу, горячо молились огненному диску, все выше и выше поднимавшемуся над морем. Чистой верой были переполнены сердца их.
…Разношерстная и разноплеменная толпа на пристани. Громкие разноязычные крики, веселый смех, дерзкие шутки прервали сосредоточенное молитвенное настроение наших путешественников и невольно заставили заняться земными делами. Надо было расспросить про ближайшую дорогу к святилищу, узнать порядок допуска в священные сады и правила жертвоприношения. Но вот и она сама — роща Эпидавра. Вековые платаны и лавры так тесно переплелись своими густыми кронами, что в роще и в солнечный день царила полутьма. Лишь в отдельных местах, там, где в густой листве лучи находили для себя маленькое отверстие, на буйную шелковистую траву падали трепещущие солнечные блики. А между деревьями, извиваясь и журча, бежали холодные, кристально чистые ключевые ручьи. Их влага поила пышные подушки мхов, закрывавшие корни лесных исполинов. Восхитителен был ковер из лилий и нарциссов. Там, где деревья редели, взору открывались залитые солнцем лесные лужайки, усыпанные огромными маргаритками, над которыми кружили яркие пестрые бабочки. Казалось, лес звенел от нескончаемого щебетания и трелей птиц. Как зачарованные, проходили наши путешественники сквозь этот волшебный лес, наполнявший их сердца ощущением надежды.
И вдруг за поворотом лесной дороги они увидели величественный и строгий белоснежный храм бога-врачевателя. Влившись в большую толпу паломников, Тимон с семьей, откупщик и Клеофан с Фортунатой оказались между колонн у самых стен святилища.
Кто может даровать здоровье? Кто может его вернуть? Древние греки верили, что оно подвластно одному лишь богу-целителю благословенному Асклепию, чья огромная статуя воздвигнута в этом белом храме, и его сыну Телесфору (богу выздоровления) и дочерям Гигее (богине здоровья) и Панацее (богине-травнице). Внутри храма стены расписаны сценами, изображающими «чудесные» исцеления больных и страждущх. Снаружи храм испещрен вырезанными в каменных плитах надписями, которые повествуют об исцелениях, совершенных именно здесь, в этом храме, милостью Асклепия.
Наших знакомых паломников встретил высокий жрец, облаченный в белоснежный хитон, отороченный золотой каймой замысловатого рисунка. Он указал на одну из надписей и прочел: «Никанор, параличный. Пока он сидел и отдыхал, один мальчишка украл у него костыль и бросился наутек. Он вскочил, побежал за ним и стал здоров»[5].
— Дети мои! — голос жреца торжественный, кажется, слова струятся по волнистой белой бороде. — Это было давно, когда я еще молодым служил моему богу в этом святилище. Никанор прибыл к нам из Антиохии, его расслабленного привезли сыновья. Без костылей он не мог сделать ни шага. Год жил в окрестностях храма, и каждый день его приводили сыновья к статуе бога. Человек он был нрава крутого. Часто поучал сыновей, пеняя за ту или другую оплошность. Кричал громко, пронзительно, иногда до хрипоты, до полной потери голоса. Все уж тут знали голос Никанора-расслабленного. А ноги он потерял во время кораблекрушения. На скалу налетела их трирема во время бури. Немногие уцелели. Три дня носило их по морю на обломке мачты. Подобрали их рыбаки. Когда причалили к берегу, все спасшиеся стали плясать от радости — падали на колени, целовали землю, а Никанор попытался встать и тут же, как подрубленное дерево, упал. Сколько ни поднимали — не стоял он, не держали ноги. Мягкие стали, безжизненные. Вот с тех пор и ходил Никанор на костылях. Но Никанор не терял надежды — все молился, приносил богатые жертвы — надеялся, что Асклепий исцелит его. Однажды вздремнул он под развесистым платаном, положив костыли себе под ноги, и видит сон… Спускается сам Асклепий и манит его к себе, а он не может встать. И вдруг кто-то дергает его ногу, и он ясно слышит голос Асклепия: «Никанор, проснись! Встань!» Открыл глаза в то самое время, как мальчишка сорванец выдернул из-под него костыль и побежал с ним.
Неизъяснимым гневом воспылало сердце параличного, а в ушах у него голос бога — «Никанор, встань!» Вскочил он и… побежал за мальчишкой. А народ весь как закричит: «Чудо! Чудо! Никанор встал!»
Жрец окончил рассказ и пристально посмотрел на Фортунату, которая не сводила с него глаз. У нее тоже часто слабели ноги, и она стояла, опираясь на Клеофана. Рассказ жреца вдохнул в нее силу, и она слепо уверовала, что и ее исцелит Асклепий.
Вот так, подогрев надежду на исцеление, воодушевив предварительной беседой о болезни, о настенных надписях и рисунках, жрецы вызывали у больных повышенное душевное настроение. В таком состоянии больной приступал к обязательным здесь предварительным сложным церемониям очищения души и тела, единственной задачей которых опять-таки являлось укрепление его веры в «чудесное» исцеление. Только после всех этих процедур ему дозволялось войти в специально отведенное помещение для сна — абатон. (Самая крупная часть здания — в центре его бил фонтан минеральной целебной воды). Здесь должен он уснуть, и тогда ему явится сам Асклепий и откроет средство достижения желанной цели.
С горячей молитвой о ниспослании такого видения засыпает паломник, и нередко действительно случалось, что он видел именно тот сон, которого так страстно желал. Самовнушение делало свое дело, и бог вещал ему откровения. Самому сновидцу они могут быть темны и непонятны, но зато их смысл никогда не бывает укрытым от мудрых жрецов. Жрецы владели великим искусством умело вопрошать и терпеливо выслушивать! Затем они давали больному толкование виденного во сне, назначая от имени Асклепия одному купание в бьющих здесь целебных ключах и диету, другому массаж и питье «священной» (опять-таки целебной!) воды, для третьего — достаточно было одного успокаивающего внушения, что выздоровление скоро наступит, если он ежедневно утром и вечером будет славить всемогущего бога-врачевателя в своих молитвах.
И от чего бы ни произошло потом выздоровление — от влияния ли прекрасного климата, полезной ли при многих болезнях воды здешних минеральных источников, от ванн, диеты и массажа или от одной постоянно и искусно подогреваемой веры в божественную помощь — все это, естественно, приписывалось доброте и силе Асклепия, ниспосланному им свыше «чуду исцеления». Ну, а если «чуда» не происходило — его придумывали.
4
Согласно древнегреческой мифологии, бог врачевания Асклепий — сын бога Солнца Аполлона.
5
Подлинная надпись на стене храма Асклепия в Эпидавре.