Пандемия

Днем они лежали на палубе или бесцельно слонялись взад-вперед, а ночью их охватывало, судя по записям, найденным в бутылке, массовое помешательство. Все они видели в темноте фосфоресцирующую тушу чудовищных размеров, неотступно плывущую за крейсером на протяжении многих дней. Возможно, это был лишь гигантский кальмар, однако на расшатанную психику членов экипажа мистическое ночное свечение морского существа подействовало самым разрушительным образом. Один из кадетов , вспомнив незабвенного Кракена, начал уверять, что это он и есть. Каждую ночь безумец простаивал на коленях на корме часами, молясь загадочному жителю океанских глубин. Он действительно уверовал в то, что это подводное божество, и стал его преданным адептом.

Другому казалось, что корабль преследует призрак съеденного ими раненного товарища. О караульном уже не вспоминали. Кадету удалось заразить и остальных своей манией. Несчастные уверили себя, что наказанием за каннибальство будет смерть в лице разъяренного морского хищника, неотступно следовавшего за дрейфовавшим судном. Тем не менее, кто-то из них ночью прирезал одного из товарищей. Голод пересилил суеверный страх, и смерть от недоедания вновь была отсрочена.

Позже, когда корабль дрейфовал мимо мыса Рока, один из кадетов, подписавшийся фамилией Брониславский, бросил в океан бутылку с запиской, описывающей все произошедшее с экипажем. Мистическим образом бутылка доплыла до Кронштадта и ее прибило к берегу почти в том же месте, откуда отплыл в ноябрьскую ночь знаменитый крейсер. Это было действительно знамением свыше. К тому времени, когда кадет закончил запись и бросил бутылку в море, их оставалось лишь трое. Остальные или были принесены в жертву, или бросились в море ночью, прямо в объятья фосфоресцирующего чудовища. Куда уплыла "Аврора", осталось неизвестным. Возможно, все еще бороздит океан, а может статься, затонула, или прибилась к африканским берегам, или же, пройдя мыс Доброй Надежды, ушла в Индийский океан. Кто знает....

-В Бермуды ее унесло, чего там гадать.- высказался Титов, едва выговаривая заплетающимся языком.

-Или в с-с-с-саргассово море, а там в-в-в-водоросли ее зацепили, да так и стоит там. Т-т-т-т-теперь уж не денется никуда...- вставил один из заик Савельевых.

-А может, вознеслась прямо на небо, - пискнул невпопад долговязый как жердь Нечипоренко и умолк, покраснев.

Антону явственно почудился призрак старого корабля, безмолвный, безжизненный, все еще бороздящий мировой океан, покинутый и зловещий, как "Летучий Голландец". И лишь киты удивляются безлюдному металлическому созданию, держащему курс в никуда. Для "Авроры", несмотря на название корабля, рассвет уже никогда не наступит, и крейсер все так же будет плыть куда-то, увлекаемый течениями, объятый сомнениями и мраком хаоса. Какая горькая ирония...

-Хороший был корабль, стоять бы ему да стоять. - протянул Русинов, аналитик из ФСБ, поправляя очки в тоненькой металлической интеллигентной оправе. - Такой красавец был... Еще бы немного, и Финский залив льдом бы затянуло , не уплыли б никуда. Льды ежели встанут, то тут уж никуда не денешься...

-Ох , да; со льдом беда. Каждую зиму кошмар с ним. - протянул жалостливо Осипенко.

-Разве у вас Нева полностью замерзает? - спросил Антон.

-А как же... Каждую зиму морозы, чай, не Италия у нас. В декабре, как зима установится, образуется сплошной лед, по которому шатуны и перебираются между островами. Мигрируют. Сущая напасть со льдом этим! Мы и из пушки калориферной его плавим, и взрывчаткой колем, и брансбойтами подаем горячую воду. А он снова нарастает, проклятый. Хоть и тонкий, зимы уж не такие, как раньше, но все равно, нарастет, собака... Так что, зимой у нас тут не соскучишься... Правда, прошлой зимой теплая была зима - мертвяки постоянно пытались к нам перебраться, да лед тонкий был, проваливались постоянно под воду и камнем вниз шли, даже не барахтались.... - протянул Осипенко, горестно тряся головой. Перхоть сыпалась из его всклокоченных волос прямо в чай, но он не замечал этого, продолжая по-бараньи трястись.

-Да, парень. Зря ты на Стрелку к нам приплыл. Глупо, очень глупо. Плыви обратно, пока можешь. - заметил кто-то справа.

-Не могу я обратно. Нет мне туда пути.- пробормотал Антон еле слышно.

-Случилось у тебя там что? Конфликт что ли какой вышел? - расспрашивал Макаров.

-Да отстаньте от парня. Не хочет он рассказывать. Чего пристали? - сердито вступился Димка.

-Любопытно ведь. Чай, не каждый день к нам новые люди попадают...

Антон уже не отвечал. Им овладело пьяное безразличие и равнодушие ко всему. Глаза начали слипаться. Гамов снова начал разливать самогон. Кажется, это была вторая бутыль. Становилось все шумнее.

-Так, пьянку прекратить! Достаточно вам на сегодня, - прорезался сквозь говор и клубы дыма голос Комбата. Он встал, забрал с собой бутыль и вышел. Сразу за ним поднялся и Барин.

Как только начальство вышло из радиоузла, народ недовольно загалдел.

-Блин, жалко ему что ли? Каждый раз кайф обламывает...

-Траву, и ту запрещают курить. Это ж не наркотик, баловство одно! "Беломор" уже поперек горла стоит!

-Сами небось раздавят все, что осталось...

Народ говорил все громче и громче. Антону все же налили снова, однако он оттолкнул стакан. Было более чем достаточно.

Макаров рассказывал Гамову с Горячевым что-то из своих прошлых любовных похождений. Оба, поблескивая масляно глазками, внимательно слушали его, вставлял изредка ядреные комментарии. Димка, ушедший на диванчик, что-то наигрывал на гитаре, мурлыча себе под нос. Данишевич добродушно щурился, слушая, казалось, одновременно сразу всех. Шаповалов с Борисовым и Штерном продолжали оживленно спорить. Антон слышал лишь отдельные слова. Что-то снова Шаповалов кричал про детей, плакал пьяными слезами, но смысла было не разобрать. Остальные курили и играли в карты в переводного. О Заячьем острове уже не упоминали. Каждый мучил и разжигал произошедшее внутри себя, молча.

Внезапно все стихло. В радиорубку вбежала девочка, одна из эвакуированных. Лет восьми-девяти, в легком летнем платьице с вышитыми бутонами роз, с накинутой на него поверх джинсовой курточкой. В руках она держала вверх ногами тряпичную куклу. С непосредственным любопытством, не проявляя стеснения, она принялась разглядывать людей.

Шум сразу стих. Все уставились на девочку. Она казалась сверхъестественным существом, чем-то из старого, позабытого мира, сильно контрастируя с безумием и, отчаянием, наполнявшим комнату и так нелепа была в своем платьице в накуренной тесной радиорубке, в которой из-за табачного тумана было плохо видно сидевших напротив людей, что показалась распаленным нетрезвым мужикам галлюцинацией.

Почти сразу вслед за девочкой в упавшую, как занавес, тишину комнаты, вошла женщина, видимо, ее мать. Миловидная блондинка средних лет. Впрочем, красавицами теперь считались все женщины без исключения. Заплаканные глаза, потеки туши, джинсовый костюм. Она мельком взглянула на собрание, нахмурилась, видимо, из-за табачного дыма и алкоголя, и, ухватив девочку за руку, вышла с ней из радиоузла.

-Пойдем, Светочка. Видишь, дяди курят сидят. Давай лучше книжку с тобой почитаем...

Дверь за ними захлопнулась. Народ не сразу, но отошел от внезапного потрясения. Начали переговариваться.

-В карантин бы их надо... Заболеют у нас... Чего Комбат думает?

-Какой у нас карантин? Откуда? Тут не "Циолковский"...

-На Петропавловке-то они не заболели. Может, иммунитет у них?

-Дай-то Бог... Хоть этих бы детей сохранить...

Все замолчали. Разговор больше не клеился. Да и время было позднее. Народ мал помалу потянулся в казарму.

Антон огляделся - Димки видно не было. Когда и куда он вышел, Антон не заметил. Антон поднялся и вышел в пустой коридор. Напротив тянулись вправо и влево дверные проемы с высаженными дверьми - все напоминало о том, что База располагалась в жилом доме. Шикарные элитные квартиры пустовали, или же были забиты немудреным скарбом. Постоял, огляделся и, махнув рукой, на ватных ногах спустился на второй этаж, в казарму.