Страница 4 из 11
Бородатый проворно шагнул к машине.
– Это возле «Ударника», – сообщил он.
Элен достала десятку, но до окна не дотянулась.
– Какой еще ударник?..
– Киноцентр «Ударник», а там уже близко. Э, да ты первый раз в Москве? – Он покачал головой. – Сама не найдешь.
Элен побарабанила по рулю.
– Ладно, садись.
Старик без разговоров забрался в машину. Впрочем, теперь Элен видела: не такой уж он и старик. Лицо у бродяги было грязное, но относительно свежее. Он сверкнул глазами на купюру, потом, со смехотворным вожделением, на короткую голубую куртку и на голые колени.
Элен застегнула молнию до подбородка.
– Я с тобой деньгами расплачусь, хорошо?
– Сейчас едем прямо, до самой площади. Там налево, – сказал мужчина. – И хорошо.
– Что «хорошо»? – не поняла Элен.
– Хорошо расплатишься – вот и хорошо.
Она наступила на педаль, и «Лексус» рванул по ночному проспекту.
Бородатый помалкивал, лишь косился на ее ноги и тревожно, как лось в зимнем лесу, потягивал носом воздух. Купюру с приборной панели он не забрал, и это было не очень здорово. Элен что-то предчувствовала, но пока – смутно.
Следуя указаниям бродяги, она несколько раз свернула, пока не уперлась бампером в кирпичную стену. То, что на въезде выглядело как тоннель, было каким-то подземным складом. На стальных воротах висел здоровенный ржавый замок. Элен растерянно посмотрела назад, и этой секунды мужчине оказалось достаточно, чтобы выдернуть ключ зажигания.
– Вот и приехали, – сказал он.
– Десятки тебе не хватит? Еще?..
– «Хватит» – это не про деньги, – изрек бородатый, встряхивая ладонью, ловя выскочивший из рукава нож и выщелкивая лезвие – все одним движением.
– Возьмешь наличные и карточки, – предположила Элен. – И тачку тоже?
– И тачку, – спокойно подтвердил он.
– И меня?
– Ну так!..
Мужчина продолжал ее рассматривать, уже откровенно и деловито, как свою собственность.
– Один разик, – строго сказала она.
Незнакомец нахмурился и поиграл ножом – на случай, если она вдруг не заметила.
– А чего ты ждал? Мне что, плакать, что ли? Давай, двигайся, только по-быстрому.
Она решительно расстегнула молнию, сунула левую руку за пазуху и, приподняв правый локоть, выстрелила через куртку ему в живот.
– Ты чего от меня ждал? – повторила Элен. – Слез?
Открыв дверь, она вытолкнула его из машины и вышла сама. Теперь ствол можно было и показать, иногда это полезно. Она носила пистолет во внутреннем кармане – страшно подумать, что сделал бы полицейский, нащупав рядом с грудью еще и рукоятку. Семимиллиметровый «стейджер», оружие профессиональных подонков: пуля на воздухе нейтральна, в крови разлагается. Если не убьет, то замучает до смерти.
– Ну что, угомонился? – Она откинула нож подальше и присела на корточки. – До Малой Полянки-то мы с тобой так и не доехали…
Собрав силы, бородатый махнул рукой куда-то в стык между стенами.
– Ты издеваешься? – возмутилась Элен.
Он виновато кашлянул.
– «Ударник»… Или Кремль… Любой покажет.
– Какой еще кремль?!
– Щас из трубы… направо… потом дальше… дальше, дальше… – мужчина снова помахал, уже слабее.
Элен выпрямилась и, прикрыв глаза, погладила лоб. Значит, направо и дальше… Километра три по прямой, затем поворот, еще один, там спросить у прохожего, опять поворот, и… Да, бродяга говорил правду: она попадет на мост между красным забором и большой белой церковью. Где-то в тех местах и будет Малая Полянка.
– Тебе сколько лет? – осведомилась Элен.
– Сорокх… сорок фосемь, – с натугой произнес бородатый.
– А мне – двадцать четыре. Ты ублюдок, ясно?
– Ясно… Вызови врача. У тебя же есть?.. терминал есть?..
Она достала трубку и посмотрела в потолок. На сей раз жмуриться ей не пришлось: варианты были очевидны, почти осязаемы. И было их на удивление мало, всего четыре.
Первый. Бродяга – кстати, Петр Николаевич Рыбкин, – дохнет прямо здесь, у запертых ворот. Композитная пуля уже начала растворяться, через полтора часа его смогут спасти только в серьезной дорогой клинике. Еще через час его не спасет уже никто. Но умрет он не скоро, агония продлится до вечера.
Второй. Петр Николаевич успевает попасть на операционный стол. И продолжает жить с кривым рубцом во все пузо. Как долго – зависит от него самого, Элен это не касается.
Третий. Рыбкин выживает, и его треп о «смазливой суке со „стейджером“» доходит до тех, кто ею, хм… такой смазливой, сильно интересуется. Находят ее или нет – неизвестно. Точнее, не важно. Просто этот вариант отпадает как слишком хлопотный.
Ну и четвертый, конечно. Четвертый вариант.
Элен подняла пистолет и сделала в полицейском плаще новую дырку, ближе к сердцу. Мужчина дернулся и уронил голову, как будто пуля перебила в нем арматурину.
Вернувшись к водительскому сидению, Элен скинула куртку и надела свитер. Вода с улицы сюда не попадала, но под утро становилось свежо. У Элен задрожали руки. Нервы?.. Нет, вряд ли. Если бы она тратила на это много энергии, то давно бы не жила. Хотя с другой стороны – если бы не тратила, не жила бы точно.
Элен не представляла, как некоторые умудряются дотягивать до старости, – не зная, что их ждет в следующую секунду. Не видя параллельных вариантов. Не имея возможности выбора, поскольку каждый их выбор – единственный, и каждый – навсегда. Для нее это было загадкой. А то, что делала она… вернее, то, как она жила… Иначе она и не умела.
Врач говорил Инге Лаур, что дочка у нее родится с отклонениями. Предупреждал, что ребенку будет трудно в этом мире. Советовал что-нибудь предпринять…
Когда крошка Элен появилась на свет, того врача уже месяц, как закопали в землю – выезжал из дома и не догадывался, что за перекрестком несется трейлер с неисправными тормозами.
Он даже не догадывался…
Элен не могла этого понять. Но все же ей было трудно. Очень трудно одной.
Минус 42 часа
– Господин Юхневич?..
– Здесь что, неразборчиво написано?
– Нет, нормально… – Сержант снова посмотрел на карточку.
– Или вы думаете, что это не мои документы? – начал закипать Тиль. – Думаете, утопил хозяина в речке и хожу теперь с его удостоверением?!
– Нет, господин Юхневич, ничего такого я не думаю. – Полицейский уже собрался отдать ИД-карту, но задержал руку. – В городе неспокойно, вот и проверяем. Служба. Всего хорошего, Александр… э-э…
На карточке было выбито «Александр В. Юхневич», и Тиль мгновенно ответил:
– Васильевич.
– Добро пожаловать в Москву, Александр Васильевич, – сказал сержант, возвращая документы.
«Или Витальевич»… – добавил про себя Тиль.
Искали не только его. Искали экстремистов – красных, зеленых, коричневых и, не исключено, каких-нибудь еще. Искали банду, ограбившую расчетно-кассовый центр, и банду, расстрелявшую грабителей. По ярким, но крайне субъективным описаниям искали мошенников, по смутным воспоминаниям – нечестных шлюх. Искали и одного залетного деятеля со «стейджером», ухлопавшего ночью какого-то бродягу.
И Тиля Хагена в Москве искали тоже – на всякий случай, просто потому, что его искали везде. По двадцати образцам грима – от блондина с бакенбардами до седого латиноса. В одной из ориентировок был, вероятно, и настоящий портрет, но истинный облик Тиля затерялся среди вариантов маскировки.
Его не узнали, а он всего-то и сделал, что вставил контактные линзы, превратив голубые глаза в карие. Если бы сержант держал в голове его приметы, то удивился бы тому, насколько они совпадают: высокий лоб, короткие темные волосы, лицо – слегка скуластое, слегка одутловатое… Возраст – тридцать. Телосложение не впечатляющее, но в осанке что-то такое, заметное… вроде постоянной готовности шагнуть в сторону. Словно у пешехода, застигнутого светофором посреди дороги. И взгляд. То, от чего не помогли избавиться даже линзы. Взгляд человека, знающего дату своей смерти. Печальный, но не скорбный. Скорее, отстраненный.