Страница 56 из 82
— Я тебя в дурдом запрячу, нимфоманка фригидная!
А вот это уже открытие в науке сексологии: «нимфоманка фригидная». Лидия выключила ему свет и туда-сюда щелкнула задвижкой — пусть думает, что она его заперла.
— Ним-фо-ман-ка! — к радости соседей, скандировал мечтающий стать ректором института автор двух монографий и десятка научный статей доцент Парамонов.
Лидия пошла на кухню, порылась в мусорном пакете и, конечно, нашла телеграмму отца: «Долетел нормально Тюмень гостиница Прометей номер 412». Еще не было случая, чтобы отец, уехав в командировку, не дал о себе знать. А Парамонов-то врал…
Выйдя в коридор, она увидела сгорбленную спину супруга, метнувшуюся от стенного шкафа в комнату. Скрежетнул в замке ключ. Лидия подбежала к шкафу, рванула дверцы — точно, все сапоги попрятал! Хорошо, что шуба висела в гардеробе у отца. Лидия надела ее поверх Трехдюймовочкиного плаща, взяла из отцовского стола запасные ключи от квартиры, и на этом сборы закончились. Белье и вообще все, что могло пригодиться, осталось в комнате, где сидел, запершись, Парамонов. Она пожалела, что у нее нет гранаты со слезоточивым газом, как у штурмовавших гараж милиционеров.
Зазвонил телефон. Лидия автоматически сняла трубку, хотя не жила в квартире отца больше двух месяцев и ей уже никто сюда не звонил.
— Лид, все в порядке, — победно сообщила Трехдюймовочка. В трубке явственно слышалось сопение: Парамонов подслушивал по параллельному телефону. — Знаешь, кто у вас начальник паспортного стола? Кеша Кушнарев!
— Не помню, — сказала Лидия.
— Ну вот, он тоже сразу тебя вспомнил! — Трехдюймовочка говорила явно для этого Кеши. Расчет был простой: если Кеша хоть сколько-нибудь прослужил на оперативной работе, то, конечно, обращался к экспертам. А сейчас Трехдюймовочка уговорила его, что якобы он Лидию помнит: «Ну как же, Лида, Лида Парамонова, беленькая такая!» — Подъезжай скоренько, здесь твоя подпись нужна. — Трехдюймовочка профессиональным ухом уловила сопение Парамонова и добавила специально для него: — А на твоего муженька имеются показания: он угонщиков учил, как взламывать машины!
Муженек взревел и, судя по звуку, швырнул свой телефон в стену.
— Пока, — быстро сказала Лидия и, попав трубкой мимо рычагов, пулей вылетела в прихожую. В парамоновской двери поворачивался ключ. Она выскочила из квартиры и загромыхала великоватыми Трехдюймовкиными ботинками вниз по лестнице.
— Домой не возвращайся, шлюха! — нагнал ее голос Парамонова. Этажом ниже из-за двери высовывался старый домкомовский активист Иван Андреич. Домкома не было уже лет десять, а Иван Андреич был бессмертный, как идеи коммунизма. Похоже, он прослушал у отдушины в своем туалете всю разыгранную Парамоновыми радиопьесу и теперь любовался финалом.
Лидия летела по двору на полусогнутых, старясь, чтобы длинные полы шубы прикрывали болтавшиеся на ногах Трехдюймовкины ботинки, у которых по-клоунски загнулись кверху носы. Лопнувшая подошва чавкала.
В паспортном столе все обошлось не так уж плохо. Увидев друг друга, и Лидия, и, похоже, Кеша лишний раз убедились, что незнакомы. Вдобавок лопнувший ботинок громко хлюпал, и при каждом шаге из него выдавливалась вода, оставляя на полу грязные следы с отпечатком трещины. Кеша, красавец майор, это заметил, а Лидия заметила, что на нем чиненые полуботинки с густо замазанной гуталином латкой на косточке. Они переглянулись с большим пониманием, Кеша дал ей расписаться в уже готовом собственном паспорте и еще в каких-то бумагах, и спустя минуту позора Лидия с Трехдюймовочкой оказались на улице.
— Поеду в банк, восстановлю кредитную карточку, — сказала Лидия, разглядывая свою фотографию в новом паспорте. Трехдюймовочкино платье висело на груди мешком, хотя перед съемкой Лидия загнала все складки под ремешок.
— У тебя самолет через четыре часа, — категорическим тоном объявила Трехдюймовочка, — я заказала билет в Аэровокзале. И не спорь, следующий рейс только завтра.
Лидия ахнула, посмотрела на совсем раскисшие Трехдюймовочкины ботинки и помчалась по магазинам.
Выметываясь из такси у Аэровокзала, она почувствовала, что потекла, — сюрприз, на неделю раньше срока, вот тебе и близнецы Ивашниковы!
Оценив Лидину норковую шубу и аварийность ситуации, аэровокальная туалетная работница впарила ей два тампакса по умопомрачительной цене. Лидия кое-как закупорилась, подложила в промокшие трусики носовой платок и поднялась в зал.
Кассирша обругала ее за то, что поздно выкупает бронь: «Приехали бы через пять минут — я бы точно бронь сняла, в Тюмень сейчас полно народу!» Но возле регистрационной стойки с номером ее рейса стояло всего несколько северных номенклатурщиков в дорогих дубленках и норковых шапках (про себя Лидия назвала их чукчами или бурятами). Там, у стойки, ее нашла Трехдюймовочка и всунула гигантский пакет с веревочными ручками и горделивой надписью «10 kg». Не десять, но килограммов семь в пакете было.
— Бутерброды, — пояснила она таким сытым голосом, что Лидия сразу представила себе Трехдюймовкины многоэтажные бутерброды. Рецептов у нее было множество, и все начинались с того, что батон разрезался вдоль на три ломтя.
— Прощаемся, — сказала Трехдюймовочка. — Мне еще Кудинкина собирать на подвиг. Он сегодня идет выбивать твой долг, не забыла?.. Ох, допрыгаетесь вы с этими деньжищами!
И она троекратно расцеловала Лидию.
В самолете оказалось много больше пассажиров. Ясно, приехали на машинах. Бизнесмены в длиннополых новорусских пальто, мелкие северяне и русопятые здоровяки в дубленках — сибирская номенклатура. В русопятых Лидия нашла сходство с Ивашниковым, и еще в голове сразу же закрутилось: «Сидел Ермак, объятый думой».
Особняком держалась парочка — новый русский с дамой в свингере, шапочке из дымчатой шиншиллы и мягчайших сапогах за колено. Дама не спускала с колен сундучок вроде Лидиного потерянного, но из крокодиловой кожи, и оглядывалась с кроткой брезгливостью: мол, с кем только не приходится летать.
А летели небедные люди, которые могли себе это позволить. Поэтому в первом салоне, где было и Лидино место, свободных кресел осталось мало, а на весь хвостовой не набралось и десятка пассажиров.
Рядом с Лидией оказался дорого одетый кавказский бизнесменчик, тут же уткнувшийся в «Коммерсант». Сопровождавший шиншилловую даму новоросс развернул «Файненшл таймс» и всю дорогу выставлял руку с газетой в проход. Чукчи-буряты тоже зашелестели какими-то бумагами. На передние сиденья еле втиснулись сибиряки в дубленках. Ни этих дубленок, ни дорогих своих шапок они так за весь полет и не сняли. Державшиеся группой иностранцы — не то немцы, не то голландцы — показались Лидии акционерами нефтяных компаний, летящими на годовое собрание. Они громко переговаривались, хохотали, показывали друг другу что-то в иллюминаторе и вообще вели себя так, будто все кругом принадлежит им.
Словом, в первом салоне самолета компании «Ямальские авиалинии» разыгрывался свой местный спектакль: мужики, как говорил Ивашников, мерились рогами и танцевали свои ритуальные танцы.
Летать Лидия боялась. Когда летела в Париж (и то, и другое впервые — и в Париж, и летела), то боялась очень, а там разносили спиртные напитки: принимаешь, и тебе становится все пополам. Так что купленную в аэровокзале баночку с джин-тоником она открыла еще до того, как завелись моторы. Кавказский сосед задвигал ноздрями и зыркнул в ее сторону с явным неодобрением.
От бессонных ночей, недоедания и нервотрепки Лидия мгновенно захмелела. При наборе высоты внутренности (наверное, не желавшие набирать высоту) провалились в низ живота, а потом не спеша вернулись на место. Было не противно — приятно, и у Лидии вырвался такой недвусмысленный вздох, что кавказец покосился, сгреб свою дубленку и пересел на свободное место, оставив ее одну на трех креслах. Она сняла сапоги, положила ноги на кресло под окном и накрыла шубой. В иллюминатор ворвалось солнце — туманы и смоги Москвы остались внизу, — и Лидии стало весело, даже тампакс затанцевал внутри.