Платит последний

И в этот неподходящий момент в ванну ворвался прибежавший на крик Кудинкин.

Итак, позиции сторон его глазами: красная как рак Трехдюймовка и Лидия с рукой в трусиках.

Первой опомнилась Трехдюймовочка и мощным движением плеча выставила суженого за дверь. И вовремя, а то у него глаза уже выкатились из орбит и готовы были повиснуть на ниточках, как в мультике.

— Ну ты, Оль, даешь, — как обычно начала Лидия. Номер повторялся в двадцатый раз и оброс ритуалами. Сейчас она должна была сказать: «Это ты на детишках так натренировалась?» — а Трехдюймовочка ответила бы: «Хороши детишки!» — и показала бы руки со следами укусов и ножевыми шрамами.

Трехдюймовочка молчала. Она сидела на краю ванны, отвернувшись к двери, за которой сопел Кудинкин.

— Оль, ты что? — Лидия заглянула ей в глаза и увидела слезы.

— Кудинкин! — гаркнула Трехдюймовочка. — Уйди, Кудинкин, не подслушивай!

И зарыдала, уткнувшись в Лидин живот.

— Ну что я теперь ему скажу? Он у меня, знаешь, какой неиспорченный?! Неделю мялся — а я вижу, что ему чего-то хочется, — а потом говорит: «Оля, а не могла бы ты встать в позу одного из обитателей речного дна?»

…Трехдюймовочка поехала вместе с Лидией и Кудинкиным на его старом «Москвиче». Формально — чтобы Кудинкин подбросил ее до метро. А на самом деле — со сложной женской целью. Кудинкину рассказали про «Колись, сука!», и он вроде бы принял Трехдюймовочкины объяснения. Но, с другой стороны, часть вины на ней как бы осталась, и Кудинкин хотел этим воспользоваться, чтобы получить разрешение заработать на домик в Опалихе. А Трехдюймовочка разрешать не хотела, но вроде бы уже и не препятствовала. Кудинкин должен был сам проявить инициативу. В свою очередь Кудинкин, простив Трехдюймовочку за то, чего не было, считал, что теперь ее очередь уступать.

Короче, Трехдюймовочка давила на психику. Ей было еще рано на службу. Могла бы поспать лишний час. Вместо этого она изводила несчастного Кудинкина советами, как вести машину. Известно, что мужчины этого терпеть не могут. Дежурный ответ, который им всем кажется очень остроумным: «Если ты так хорошо все знаешь, то, может, сама сядешь за руль?»

Впрочем, Кудинкин тоже был мастак давить на психику. Сесть за руль он Трехдюймовочке не предлагал, поскольку она могла и вправду сесть. Зато вовсю ругал свой дребезжащий «Москвич». В подтексте было: то ли дело «Жигули»! Вот получим деньги… Трехдюймовочка злилась и в конце концов сменила тему.

— Прикинем план оперативных мероприятий, — решительно заявила она и, напугав Лидию этими таинственными словами, пояснила попросту: — Враги у твоего Ивашникова, понятно, были. Выясни кто.

— Раньше ты об этом не говорила, — удивилась Лидия.

— Раньше мы надеялись, — подчеркнула голосом Трехдюймовочка, — что его умыкнули из-за выкупа. Но если бы из-за выкупа, то позвонили бы еще вчера.

Кудинкин согласно кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Лицо у него стало кислое.

— Почему это надеялись? — спросила Лидия.

— Потому что, когда человека крадут из-за выкупа, его не всегда убивают, — неохотно пояснил Кудинкин. — Если только похитители ему не знакомые и не родственники. Тогда, конечно, его мочат, чтобы потом не опознал.

— Что, и родственники крадут? — ужаснулась Лидия.

— Сколько угодно, — подтвердил Кудинкин. — Даже дети — родителей.

— В таком случае что делают враги?

— Лид, пойми меня правильно. Я не хочу сразу тебя расстраивать… — начал Кудинкин и еще долго нес такую чепуху, а потом сказал: — В общем, бывают чудеса. Одного бизнесмена два месяца держали в заброшенном пионерлагере. Посадили на стальной трос, как овчарку. Он по этому тросу гулял и даже рыбку ловить ходил. Вернулся — только рожа шире стала. Правда, его жена за это время продала фирму и смылась за границу с любовником.

— Жена тоже родственница, а я спрашивала, что делают враги, — упрямо сказала Лидия. И неожиданно для самой себя разревелась.

— Ну что делают враги? Враги, они и есть враги. Маленькая ты, что ли? — бормотал Кудинкин. — Нет, Лид, ты надейся. Главное, заявление пошло…

Это было что-то новенькое. Лидия вытерла слезы и потребовала объяснений.

Оказалось, заявления о пропавших без вести принимают у родственников обычно не раньше, чем через неделю-две. И то сплошь да рядом случается, что человек никуда не пропал, а гуляет где-нибудь с бабами.

— Колька не гуляет, — вставила Лидия.

— Уж лучше бы гулял, — вздохнул Кудинкин и продолжал свои рассуждения. У него выходило, что если Ивашников еще жив, то его держат где-нибудь в подвале и бьют по почкам, чтобы подписал нужный похитителям финансовый документ. Например, генеральную доверенность или, может быть, липовую платежку. А так оставлять его в живых нет смысла. Как только подпишет, так сразу же и убьют. Так вот, дня за три любого человека можно заставить подписать что угодно. Вчера, сообщил Кудинкин, они с Трехдюймовочкой звонили жене Ивашникова, чтобы та написала заявление на розыск. Разговор получился мутный. По сути, ивашниковская супружница их послала, хотя Трехдюймовочка объяснила ей все очень доходчиво: если, мол, хочешь, чтобы он остался жив, пиши заявление сейчас же! Когда в ответ на такие слова слышишь: «Ничего не знаю, он со мной не живет, и меня не волнует, где он шляется», это навевает определенные мысли.

— Думаете, это она все организовала? — с замершим сердцем спросила Лидия.

— Нет, — категорически отрезала Трехдюймовочка. — Я с ней полчаса проговорила; курица она и больше никто. Сама она организовать такое дело не сможет, но воспользоваться — за милую душу.

— Господи, дрянь какая! — охнула Лидия, остро жалея Ивашникова за то, что он прожил столько лет с этой чужой ему женщиной.

— Что выбрал, то и получил, — философски рассудила Трехдюймовочка. — Его ведь не заставляли жениться.

— Тебя тоже не заставляли выходить за твоего бывшего.

— Вот и я получила. Дура была, — признала Трехдюймовочка и, обхватив за талию своего Кудинкина, прижала его так, что он чуть не выпустил руль.

Лидия подумала о Парамонове. Хотя отец и подсовывал ей жениха, но ведь тоже выдал замуж не насильно. Это сейчас ясно, что она принимала за любовь нелепый суррогат, смешанный из девичьих мечтаний, привычки слушаться отца и желания выйти за кого-нибудь, кто был бы на отца похож. И неясно, что такого похожего на отца она усмотрела в унылом сладострастнике Парамонове. Тогда знала. Или все выдумала, и только. А что нашел в ней Парамонов, Лидия поняла уже через месяц замужества, когда застала его примеряющим отцовскую медальку лауреата Госпремии…

И ведь Лидия прекрасно видела, что из десятка ухаживавших за ней студентиков девять надеются сделать карьеру с помощью отца, а ее саму воспринимают как приятное, но необязательное дополнение. Десятым был Ивашников. Почему Парамонов тоже показался исключением, сейчас уже не вспомнить и не понять.

— Какое-то во всем этом вранье, — сказала она. — Весь брак — большое узаконенное вранье. Сначала ты невольно врешь ему, а он врет тебе, потому что вы хотите друг другу понравиться. Сами себе вы врете тоже, потому что в любимом человеке хочется видеть одно хорошее, а на плохое вы закрываете глаза. Получается, вы женитесь не по любви, а по обману. Рано или поздно вам надоедает изображать то, чего у вас нет, и обман открывается. Ты молча плачешь в подушку, а он бежит самоутверждаться к любовнице. За ужином он ей жалуется, что ты не понимаешь его тонкую натуру, а она прикидывает, догадается ли он помочь материально или так и будет столоваться на халяву. Ты, конечно, замечаешь, что от него стало пахнуть чужими духами, и начинаешь мстить…

— Это как? — попытался внести ясность Кудинкин. И получил от Трехдюймовочки мощный подзатыльник.

— У меня так и было, — как ни в чем не бывало сказала майорша, потирая отшибленную о Кудинкина руку.

— А у меня, — призналась Лидия, — в сокращенном варианте. Он изменял мне с первых дней.